.
Отношение к мемуаристике, обусловленное в первую очередь такими чертами сталинизма, как некомпетентность и безнравственность, не выдерживает критики. По свидетельству А. Басова, мемуаристам «навязывались определенные оценки событий», за них писали, вписывали, переписывали, их буквально брали на измор. Сами издатели и редакторы испытывали сильнейшее «давление сверху». Уступая ему, они повторяли грустный опыт персонажей романа «Хождение по мукам», постановщиков красноармейского театра, которые смело «исправляли» мировую классику в соответствии со своими представлениями о революционной морали. Причем все или почти все манипуляции с мемуарами живых и особенно мертвых авторов продолжаются и поныне. Переделана трактовка решения Сталина начать войну против Финляндии в отдельном издании книги Симонова по сравнению с недавно изданным журнальным вариантом. Сокращен текст других воспоминаний под предлогом «нежелания обидеть родственников покойного маршала»[157]. В свете сказанного неискренне звучат слова А. Хорева из «Красной звезды»: мемуаристы «творили свободно».
Некоторые историки нарочито подчеркивают свою близость к сильным мира сего, хотя бы и бывшим. Так, Г. Кума-нев слывет среди военных историков обладателем записанных на магнитофоне выступлений многочисленных советских руководителей периода войны. Однако историки тщетно ждут какого-либо конкретного исследовательского результата. Ку-манев опубликовал свои интервью с Кузнецовым, содержание которых во многом повторяет давно появившиеся на свет мемуары адмирала. В другой статье без всякой нужды Куманев ссылается на то, что сказал ему Микоян, которому в свою очередь сказал Сталин: пока Гитлер не разделается с Англией (не раньше 1942 г.), он не нападет на СССР. Но эти сведения уже были опубликованы, что делает ненужными любые эрзац-источники[158]. То же самое отличает и публикации Анфилова.
Особо о нравственной позиции мемуаристов. Некоторые историографы фактически оправдывают их сделки с совестью, ссылаясь на очень большое желание Жукова или другого автора увидеть свою книгу изданной. Это желание и знакомо, и понятно любому пишущему, тем более что многие мемуаристы завершили книги лишь в последние годы своей жизни. Но может ли такое желание оправдывать фальшь, которая пронизывала многие из этих книг? Астафьев выступает не только как солдат-окопник против генералов. Нет правды генеральской, офицерской, солдатской. Правда о войне — одна. Писателя на самом деле не без оснований возмущает хвастливость многих мемуаров, которую он приравнивает к юбилейной трескотне. А к этому причастны, увы, и сами авторы воспоминаний.
Наконец, те учреждения, которые претендуют руководить освещением войны, могли бы вспомнить, наконец, настойчивые призывы Симонова и многих его единомышленников сохранить воспоминания всех участников войны. Нам знакомы завершенные уже книги воспоминаний полковника в отставке К. Будрина «На Барвенковском выступе» и «В боях за Дон». Это — офицерские воспоминания. Военный кругозор их авторов часто был ограничен несколькими километрами вокруг их боевых позиций. Но исход войны решали во многом именно эти люди. За их счет и за счет их подчиненных исправлялись роковые просчеты маршалов. Их мысли очень важны для истории. Но военное и ряд других издательств предпочитают переиздавать книги, ранее опубликованные у нас или за рубежом. Это удобнее и выгоднее с точки зрения рыночной. Заключая разговор о воспоминаниях, нужно сказать: пока мы не преодолеем негодных традиций в военной мемуаристике, мы не покончим со сталинизмом в сознании миллионов людей.
Сталинизм должен быть искоренен и из советской критической литературы о западной историографии. Здесь до сих пор превалирует сектантская тенденция. В т. 12 многотомника о второй мировой войне вся «буржуазная» литература была названа «реакционной». Авторы ряда новейших изданий безответственно полагают, что она в целом состоит на службе империализма, т. е. сбрасывают ее со счетов. В 1988 г. переиздана подобная книга «Правда и ложь о второй мировой войне» (О. Ржешевский и другие) без какой-либо существенной переработки, хотя она была написана в худших традициях и подвергалась в научной литературе принципиальной критике. Авторы книги нарочито игнорируют негативное отношение к фашизму большинства германских историков, пытаются убедить в том, что в ФРГ правят бал бывшие гитлеровские генералы, что эта страна — «экспериментальное поле для неофашизма». Ни словом не обмолвились авторы о 10-томном издании «Германская империя и вторая мировая война» — одном из лучших на Западе исследований по истории Германии 30—40-х гг. Известные нам 6 томов издания никак нельзя в целом отнести к «буржуазным фальсификациям». Авторы разделяют ложное представление о социальных функциях и методологии немарксистской историографии. Как объяснить ее несомненные достижения, если она «базируется на идеализме, прагматизме, волюнтаризме и других реакционных учениях»? Нелепо звучит нарочито вырванная из контекста часть ленинской фразы буржуазным профессорам «нельзя верить ни в едином слове». Грубо односторонний подход к инакомыслящим клеветнически называется ленинским и преподносится как «надежный критерий» в оценке историографии. Многие из подобных критиков — частые гости историков США, ФРГ, Англии. Можно представить, как трудно им во время их встреч преодолевать в себе негаснущее чувство к «угодникам империализма»[159].
Подобная тенденция сохраняется в прессе. «Красная звезда» 4 июня 1991 г., оценивая новейший фильм ФРГ «Вставай, это — война!», ошибочно называет его «первой попыткой пробить брешь молчания о подлинном характере этой войны». На самом деле в Западной Германии, тем более Англии, США, Франции многие реалистически мыслящие историки, писатели, кинематографисты стремились к утверждению правды о характере этой войны, начиная с 1939–1945 гг.
В советской литературе представлена и объективная тенденция. Так, в труде Самсонова «Память минувшего» (1988) наряду с осуществлением других замыслов автора обобщен опыт плодотворных контактов широко известного в стране и за рубежом советского специалиста по истории войны с Дж. Эриксоном (Англия), Г.-А. Якобсеном (ФРГ) и иными крупными учеными из стран Запада. Подчеркнем, что эти две противоположные тенденции существовали в СССР, по крайней мере, с 60-х гг. Мы не можем согласиться с Некричем, который утверждает, что в СССР «просто отвергали» всех инакомыслящих. В. Согрин, еще недавно не ведавший дифференцированного подхода к инакомыслящим, также утверждает, что стремление разоблачить во что бы то ни стало было присуще поголовно всем советским работам о немарксистской историографии. Это не так.
Унаследованный вместе с либеральной и демократической традицией российской историографии научный подход к исследователям иных направлений никогда не умирал среди лучшей части советских историков. Достаточно назвать в этой связи одного из них — профессора Московского, Ашхабадского, Воронежского университетов И. Бороздина. Носители этого подхода не были пассивны. Опираясь на соответствующую четко выраженную научную и политическую позицию Маркса, Энгельса, Ленина, они активно стремились нейтрализовать влияние догматиков, в частности, в литературе о войне. С полным основанием Гареев выделяет в советской литературе о зарубежной историографии второй мировой войны две группы трудов. Первые из них отличаются «предвзятостью», их авторы (О. Ржешевский, А. Якушевский и другие) «совершенно не приемлют критических замечаний, относящихся к нашей стороне, даже в тех случаях, когда зарубежными историками дается более объективная оценка тех или иных событий». В трудах же второй группы представлен «широкий и более объективный анализ зарубежной историографии»[160].
Ряд историографов показал, в частности, что не только в Англии, США, Франции, где прогрессивная традиция не прерывалась, но и в ФРГ после окончания войны эта традиция получила серьезное развитие. Задача преодолеть фашистское прошлое не была голой пропагандой, как подчас понимали в СССР. Решение этой задачи плодотворно повлияло на общественную жизнь страны. В обновлении ФРГ большую роль сыграла историография. Скомпрометировавшие себя сотрудничеством с фашизмом историки старшего поколения еще на рубеже 50-60-х гг. уступили место молодым реалистически мыслящим ученым. Они воссоздали теоретические основы науки, демократизировали ее, установили широкие связи с зарубежными исследователями. Ведущие историки ФРГ отмежевались от многих фашистских, других крайне консервативных искажений и внесли значительный вклад в восстановление правдивой истории войны. Уже отмечалась необходимость переосмыслить написанное о войне. Предметом такого исследования в СССР должна стать и зарубежная литература о войне. Дело в том, что многие темы, бывшие под запретом, уже изучены за рубежом, война лучше, чем в СССР, освещена с точки зрения его бывших союзников и противников.
Использование достижений зарубежной историографии немыслимо до тех пор, пока не будет выработано нормальное к ней отношение: без предубеждения, но и без некоего поклонения. Дело в том, что зряшное отрицание немарксистской историографии сменилось в ряде изданий весьма странной позицией. Уже сообщалось о бестолковом и вредном заимствовании термина «тоталитаризм», гитлеровской легенды о «превентивной» войне Германии против СССР. «Красная звезда» (18 июня 1991) дала трибуну американскому журналисту А. Аксельбанку. Его представления о минувшей войне далеки от подлинной истории, зато близки к представлениям издателей газеты. Вслед за самим «великим вождем» Аксельбанк считает, что в 1939–1941 гг. Сталин «перехитрил» Гитлера. Красная Армия «была хорошо подготовлена к войне». Нападение было неожиданным лишь с «тактической и технической точек зрения», но даже временное военное превосходство Германии «обернулось выигрышем для Сталина… мир ясно увидел, что Гитлер является агрессором». На западе — плюрализм, и главный редактор И. Панов мог бы при желании подобрать практически любую точку зрения, но почему читатель газеты вынужден читать подобное историографическое юродство? Подчас эта газета весьма своеобразно «совершенствует» западных историков, освобождая их концепции от неудобных ей моментов. Так она поступила с Якобсеном, убрав из его представлений о происхождении войны мысль о том, что Сталин не хотел нападать на Германию в 1941 г., но не известно, как он повел бы себя при первой же неудаче Гитлера в войне с Англией. Анфилов и другие авторы в 1989–1993 гг. легко приняли на веру то, что недавно еще гневно отвергали. Их работы пестрят ссылками на весьма устаревшие по меркам ФРГ книги Ф. Меллентина, Б. Мюллер-Гилл ебрандта, К. Типпельскирха и других генералов вермахта