. Сказалось изменение самого этого явления в начале как движения, впоследствии как диктатуры, в мирное время и во время войны, существенные различия между его национальными формами; наконец, появление различных аналогичных авторитарных режимов во многих странах. Сильно затрудняли научное исследование идеологические влияния. Суждения Сталина живут еще не только в обыденном сознании, но и в литературе, претендующей на научность. Кроме того, его представления о современном ему капиталистическом мире, и это важно подчеркнуть, в большой мере обусловили действия советской дипломатии вплоть до 90-х гг.
При ознакомлении с публикациями Сталина бросается в глаза его крайне недостаточное внимание к явлению, которое на рубеже 30—40-х гг. займет центральное место в мировой истории. В этих публикациях мы не нашли какую-либо характеристику, которая сравнялась бы по уровню обобщения с оценкой, данной XIII пленумом ИККИ в декабре 1933 г.: «Фашизм есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала. Фашизм пытается обеспечить за монополистическим капиталом массовый базис среди мелкой буржуазии, апеллируя к выбитому из колеи крестьянству, ремесленникам, служащим, чиновникам и, в частности, деклассированным элементам крупных городов, стремясь проникнуть также в рабочий класс». Как показано в новейших исследованиях, эта характеристика фашизма оказывается недостаточной, она может быть принята лишь в качестве основы. Она опирается главным образом на опыт диктатуры в Италии. Но эта ветвь оказалась периферийной. Характеристика не могла учесть опыт германской — основной — разновидности этого явления. Вторая мировая война, это главное «дело» фашистов, была еще впереди. Старое определение игнорирует или недооценивает геополитический, национальный и другие факторы, сужает сам круг носителей фашизма.
Характерно, что Сталин никогда не цитировал оценку, принятую впоследствии VII Всемирным конгрессом Коминтерна и включенную в программы КПСС и ряда других компартий. Судя по всему, «вождю» никогда не удавалось подняться до понимания нового качества современного ему мира. С одной стороны, капитализм Рузвельта сильно отличался от той схемы, которую догматический ум «вождя» нарисовал себе еще в прошлом веке и которую он разделял до конца жизни. С другой стороны, и реальный империализм Гитлера вышел далеко за пределы того, что могла нарисовать фантазия «вождя». Фашизм был совершенно иной формой империализма. В 1924 г. Сталин видел в нем лишь «боевую организацию буржуазии». Из доклада на XVII съезде ВКП(б) (1934) мы узнаем, что фашистская политика ему «напоминает в основном политику бывшего германского кайзера». Забегая вперед, напомним, что и 6 ноября 1941 г., когда эта политика раскроет себя во всем своем безобразии, «вождь» заявит: «По сути дела гитлеровский режим является копией того реакционного режима, который существовал в России при царизме». Обе эти исторические параллели полностью несостоятельны. Чем они вызваны? Незнанием предмета, в частности, истории Германии, страхом перед самодержавием, навеянным юношескими воспоминаниями? Известно, что оно весьма неблагосклонно относилось к бунтарю из Гори. По сути же проблемы: фашизм многократно превосходил российскую и германскую монархии вместе взятые по степени империализма, шовинизма, антидемократизма.
В том же докладе на XVII съезде в соответствии с представлениями об умирающем капитализме Сталин нашел в фашизме проявление «слабости буржуазии» и «назревания революционного кризиса». Здесь же он высказал мнение о «недолговечности» фашизма. По существу это лило воду на мельницу сторонников усыпляющего тезиса об автоматическом крахе фашизма. Непонимание его особой опасности дорого обошлось народам, в первую очередь советским. Этот просчет проходит красной нитью через все сочинения «вождя». В беседе с Уэллсом Сталин называет фашизм «реакционной силой», которая пытается «сохранить старый мир путем насилия». Но разве любая «реакционная сила» не поступает точно так же? Во время войны он широко применял по отношению к фашистам такие эпитеты, как «крепостники», «черносотенцы», «цепные псы банкиров и плутократов». Это — мало удачные, искажающие суть образы, но не концепции. Крепостники и черносотенцы лишь отдаленно напоминали фашистов. Последние отнюдь не были чьими-либо «псами». НСДАП — это политическая партия, которая особенно во время войны в значительной степени приобрела независимость от тех, кто в свое время призвал ее к власти. Это прослеживалось не только в политической, но и военной, экономической областях.
Непонимание фашизма проявляется также в игнорировании его предыстории. В зарубежной историографии в течение многих лет проходила дискуссия, означал ли фашизм своеобразный «провал» в истории Германии или он имел определенные исторические корни. Большинство ученых пришло к выводу о наличии в германском прошлом двух тенденций. Фашизм ведет свое начало от одной из них, именно: реакционной, милитаристской. Было ли доступно это Сталину или этого наука достигла лишь в наши дни? Нет это было доступно и ему. Имея в виду особенности германского капитализма, Ленин писал: «против этой группы, англо-французской, главным образом, выдвинулась другая группа капиталистов, еще более хищническая, еще более разбойничья — группа пришедших к столу капиталистических яств, когда места были заняты…» В Германии, отмечал он, «гигантская сила капитализма» соединялась с «гигантской силой государства в один механизм, ставящий десятки миллионов людей в одну организацию государственного капитализма»[194]. В то же время в стране сохранили сильное влияние в экономике, идеологии докапиталистические силы; буржуазно-демократические традиции в отличие от США, Англии, Франции здесь были слабыми. В первой мировой войне германские капиталисты не только не реализовали своих захватнических устремлений, но и были вынуждены подписать грабительский Версальский договор. Сталину же не дано было заметить, что эти черты германского империализма таят в себе опасность для всего мира.
Знание предыстории фашизма предотвратило бы ошибочную оценку его как «буржуазно-националистического течения». Именно так думал «вождь» в течение длительного времени. Лишь 6 ноября 1941 г. он скажет: «…Гитлеровцы являются теперь не националистами, а империалистами (выделено Сталиным. — Авт.}. Пока гитлеровцы занимались собиранием немецких земель и воссоединением Рейнской области, Австрии и т. п., их можно было с известным основанием считать националистами». После того, как они «захватили чужие территории… и стали добиваться мирового господства», «гитлеровская партия стала империалистической». Не подгоняет ли «вождь» и эту оценку под те ошибки, которые он допустил в прошлом? Не наивно ли полагать, что патриоты так легко «стали» империалистами? Разве книга «Моя борьба» не показала еще в 20-е гг., кем были они с самого начала? Непонимание этой истины трудно объяснить. Пожалуй, снова мы имеем дело с полуобразованностью. Какая разница, например, между «собиранием немецких земель» и «воссоединением»? Далее. Австрия никогда не входила в состав Германии. Больше того, такое вхождение было запрещено в Версале. Произошел захват независимого государства, но не «воссоединение».
Реваншистские («ревизионистские») требования фашистов были лишь определенным стартом на их пути к мировому господству. Якобсен отметает тезис о «националистическом» периоде в развитии фашизма: «Несомненно, это — ложь, что нацистская внешняя политика 1933–1939 гг. делилась на периоды ревизии и экспансии (1933–1937, 1938–1939). Напротив, речь идет о том, что до 1937 г. была фаза скрытой подготовки агрессии, с 1938 г. началась фаза открытой экспансии средствами угрозы применения силы и развязывания войны в 1939 г.». Впрочем, позднее Сталин опровергнет по существу свои ложные построения о метаморфозе «патриотов». В речи 9 февраля 1946 г. он приблизится к истине: Германия, Япония и Италия «раньше, чем напасть», «заявили во всеуслышание, что они добиваются распространения фашистского режима во всем мире, порабощения всех свободолюбивых народов».
Признание Сталиным глобального характера завоевательной программы германских фашистов придет поздно. Причем это признание никогда не было полным, последовательным. Фашистские цели мирового господства упоминаются лишь мимоходом, в придаточных предложениях. «Вождь» не видел, что наличие глобальной программы, в первую очередь, и отличает фашизм от предшествующих ему форм империализма. Не захват рынков сбыта и источников сырья было целью агрессоров во второй мировой войне, как и поныне продолжают считать сталинисты по аналогии с ситуацией начала века, а военный захват, политическое подчинение, экономическая эксплуатация всего мира. Победа агрессоров в войне 1914–1918 гг. угрожала захватом части колониальных владений Великобритании или окраинных земель России. Заметим, что Сталин всего за полгода до начала второй мировой войны ограничивал цели фашизма возвращением колоний, потерянных Германией в первой мировой войне. Победа же агрессоров в войне 1939–1945 гг. на самом деле угрожала независимости всех, в первую очередь великих держав. В западной литературе проходила дискуссия по поводу глобальных или региональных (европейских) целей фашистской Германии. А. Хилльгрубер и ряд других ученых своими специальными исследованиями доказали, что Германия преследовала цели мирового господства. Пока не найден единый документ, который отражал бы в целом глобальную программу ее завоеваний. Нельзя, очевидно, отрицать и импровизации в цепи разбойных маршей вермахта. Но имеющиеся документы и сами события подтверждают вывод о реальной угрозе со стороны фашизма для всех народов планеты.
Вполне естественно, что держава, посягнувшая на покорение мира, несет главную ответственность за вторую мировую войну и ее последствия. Ныне большинство историков всех стран считают Германию главным виновником. От существовавшего ранее тезиса о трех «военных очагах» отказались. Италия вскоре из союзника Германии стала ее сателлитом. Япония вела в какой-то мере «автономную войну». Однако ее правящие круги связывали свой успех лишь с ожидаемой