Впоследствии прямолинейный тезис о мировой революции будут постепенно заменять конструкциями «капиталистическое окружение», «осажденная крепость». В 1938 г. в кратком курсе истории ВКП(б) на вопрос, может ли советский народ лишь собственными силами уничтожить опасность капиталистической интервенции, был дан ответ: «Не может, так как для уничтожения опасности капиталистической интервенции необходимо уничтожить капиталистическое окружение, а уничтожить капиталистическое окружение возможно лишь в результате победоносной пролетарской революции по крайней мере в нескольких странах». Мысль «не забывать о капиталистическом окружении» была лейтмотивом доклада на XVIII партсъезде. В последнем своем публичном выступлении — речи на XIX съезде партии Сталин применит другой синоним — коммунистические партии, «которые еще не пришли к власти». Получался довольно странный пассаж. Глава государства, с одной стороны, чуть не в каждом своем выступлении призывает к свержению социально-экономической системы и правительств в государствах остальной части света, с другой — приглашает их к мирному сотрудничеству.
Верил ли сам Сталин в то, что он говорил, ставил ли он себе вопрос о том, вред или пользу принесет такая его пропаганда для безопасности СССР и прогрессивного развития всего мира, — сказать пока нельзя. Известно лишь, что нападение на СССР, которе так часто предвещали в 20—30-е гг., действительно произошло, что очень дорогой ценой СССР действительно добьется победы, но попытка осчастливить «ряд стран Европы и Азии» и установить в них родственные режимы провалится. На Западе складывалось впечатление, что строительство социализма в одной стране — лишь «передышка» в борьбе за мировую революцию, что мирные лозунги предназначены лишь для «зарубежной агитации». По мнению Д. Гайера (ФРГ), в представлении Сталина понятия «мощь Советского государства» и «мировая социалистическая революция» сливались. Это давало повод обвинять СССР в шовинизме, агрессивности, стремлении установить мировое господство. В агитационной кампании против КПСС ныне весьма выгодно выдвинуть лозунг мировой революции на первый план. Однако этот лозунг, как и любой другой в руках Сталина, был лишь инструментом, от которого он легко отказывался, если того требовали интересы его диктатуры. Весьма показательно, что Черчилль, этот главный борец против мировой революции на рубеже 30—40-х гг., изменит свое былое представление об этом лозунге, а позднее предложит союз Сталину.
В особом архиве СССР была обнаружена запись (на французском языке) речи Сталина на заседании руководителей ВКП(б) и Коминтерна 19 августа 1939 г. Вслед за Т. Бушуевой будем условно считать эту запись подлинной. Сталин говорил о двух вариантах исхода войны, которая вот-вот разразится в Западной Европе, — победа или поражение Германии. СССР имел «много шансов остаться в стороне от конфликта», мог и надеяться на свое «выгодное вступление в войну». Обосновывая необходимость пакта с Германией, «вождь» утверждал: «Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон». Диктатура большевистской партии «становится возможной только в результате большой войны». Все это, как и тезис о «советизированных» Германии и Франции, известно по открытым выступлениям Сталина, по меньшей мере, с 1924 г. И нельзя делать из этого сенсации. В речи есть ссылки на мировую революцию. Но Сталин, может быть, отдает дань традиции, выступая перед зарубежными коммунистами? На деле в 1939 г. внутренняя и внешняя политика Сталина резко противоречила идее мировой революции. Сталин же продолжал выступать под чужим флагом. В его речи четко отражены подлинные геополитические национально-государственные интересы СССР, как и обычные имперские тенденции, воспринятые у российских и иных царей. Мы не разделяем утверждения Бушуевой, что речь Сталина «столь откровенно обнажила агрессивность политики СССР». Сталин пытался занять позицию «третьего радующегося». Но кто из политиков всех времен и народов не стремился к этому? Сталин отказался не только от международных революционных задач ВКП(б), но уничтожил и саму партию[201].
С проблемой мировой революции органически связаны итоги деятельности Коммунистического Интернационала. Его история сравнительно полно освещена в трудах Л. Гинцберга, Б. Лейбзона, Ф. Фирсова, К. Ширини и других ученых[202]. Эта история сложна и противоречива, в первую очередь вследствие порочного влияния Сталина и его сторонников в Исполнительном комитете Коминтерна. Нельзя преуменьшать значение Коминтерна и мирового коммунистического движения в целом. Один лишь вклад коммунистов в разгром фашизма выдвигает это движение в ряд важнейших явлений XX в. К сожалению, его широкие возможности содействовать общественному прогрессу не были использованы. Деятельность сталинистов не ограничивалась лишь сектантской тактикой. Задачам ее преодоления, как известно, был посвящен один из важнейших трудов Ленина — «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» (1920). После смерти Ленина нарастали некомпетентное вмешательство во внутренние дела зарубежных компартий, навязывание им чуждой, как правило, именно левацкой политической линии, гегемонизм. Начались репрессии против многих деятелей коммунистического движения и даже против целых партий. Догматизм препятствовал созданию Народного фронта. Тем не менее тезис о «катастрофе» Коминтерна несостоятелен. Сталин превратил в свой инструмент большую часть его аппарата. Но Коминтерн — это и зарубежные партии. Они же не все поддались диктату. Вспомним лишь некоторые события предвоенных лет: единые действия коммунистов Австрии, Франции с социалистами, важные решения VII конгресса Коминтерна.
Большой интерес представляет все, что связано с роспуском Коминтерна. Главная мысль советских историков сводилась к следующему. В 1943 г. ИККИ пришел к выводу, что организационная форма объединения рабочих, избранная I конгрессом Коминтерна, отвечавшая потребностям начального периода возрождения коммунистического движения, все больше изживала себя по мере роста этого движения и усложнения его задач в отдельных странах и становилась даже помехой дальнейшего укрепления национальных рабочих партий. На эти обстоятельства указывал еще VII конгресс Коминтерна в 1935 г. В условиях войны требовалось единство действий всех национальных и международных сил, составлявших антифашистскую коалицию, необходимо было устранить все препятствия к развитию сотрудничества различных социально-политических сил внутри антифашистской коалиции. Ю. Браунталь (Австрия) считает, что роспуск Коминтерна был призван «освободить коммунистические партии от неприязни к ним как агентам чужеземной власти».
Принимая в целом такое объяснение роспуска, необходимо сделать некоторые дополнения. Почему к такому решению единодушно пришли люди, представлявшие в ИККИ две противоположные тенденции, — подлинно и псевдореволюцион-ную? Нет ли оснований предположить: последователи Маркса-Ленина в Коминтерне считали, что в сложившихся по вине Сталина невыносимых условиях нормальная деятельность всемирной организации, провозгласившей благородные цели, просто невозможна. Есть сведения, что Г. Димитров вынашивал идею создания резервного руководящего центра за рубежом. На самом деле, можно ли было работать в условиях грубого диктата, постоянного ожидания ареста? Едва ли политическая и теоретическая зрелость компартий, приобретенная ими в 20—30-е гг., оправдывала роспуск Коминтерна. История социалистического, христианско-демократического, либерального и других мировых движений показывает целесообразность координации действий. Другое дело, что роспуск Коминтерна, а значит и ликвидация ИККИ, утратившего способность осуществлять свои функции, были, если не благом, то наименьшим злом по сравнению с существовавшим положением.
А что побудило Сталина и его группу пойти на такой шаг? Оказывается, он высказывался за роспуск еще в апреле 1941 г. Такой ценой он пытался сохранить дружеские отношения с Гитлером. Нападение Германии на СССР помешало этим планам. В 1943 г. к вопросу вернулись, причем главный мотив был прежним — укрепить дружбу, на этот раз с державами — противниками фашистского блока. Беспринципность Сталина вполне очевидна. Но не было ли других мотивов? Вполне можно предположить, что он разделывался с ИККИ, не желая терпеть какое-либо инакомыслие. «Наведя порядок в собственном ЦК», он не мог добиться того же кладбищенского единодушия в ИККИ. Как показывали события после смерти Сталина, его расхождения, например, с лидером итальянских коммунистов П. Тольятти, были куда более серьезными, чем с Н. Хрущевым, ставшим впоследствии наиболее крайним противником Сталина из числа членов тогдашнего руководства ВКП(б). Изменились ли его цели после роспуска Коминтерна? Очевидно, нисколько не изменились. Он привык рассматривать ИККИ лишь в качестве простого орудия. Оно отказывается служить — его заменяют.
Коминтерн под сталинской эгидой не сумел воспользоваться ленинскими рекомендациями о компромиссах и блоках, что составляет едва ли не основу любой политики. И коммунисты растеряли своих союзников, должны были, по острому замечанию одного из лидеров КПЧ, вступать в союз с самими собой. На самом деле был на руку одному фашизму тезис Сталина: все, кто правее коммунистов, — фашисты.
Наиболее ярко эта пагубная позиция проявилась в отношении к социалистическому движению. В статье «О международном положении» (1924) «вождь» отождествил социал-демократов, пацифистов и фашистов: «фашизм есть неоформленный политический блок… боевой организации буржуазии и социал-демократии»; фашизм и социал-демократия — «не антиподы, а близнецы». В докладах на съездах ВКП(б), других выступлениях он последовательно проводил мысль о социал-демократах как «агентах капитала в рабочем классе», «социал-фашистах». В другом варианте, социал-демократы «расчистили дорогу фашизму». Подобные ошибки тем более непростительны, что мысль об объединении всех прогрессивных сил никогда не умирала. Чичерин в 1929 г. в письме Сталину «крики о социал-фашизме» назвал нелепым вздором. Уэллс пытался убедить его в необходимости объединить всех антифашистов, в первую очередь социалистов и коммунистов. Нельзя просто действовать методами старого, не гибкого повстанческого социализма, говорил он. Многие представители технической интеллигенции Запада понимают, в каком состоянии находится мир, превращающийся в кровавое болото. Но подходить к ним «с прямолинейной пропагандой классовой борьбы — бесцельно», полагал Уэллс. «Примитивный антагонизм классовой борьбы может изолировать от социализма как раз те образованные круги, которые нужны для социализма». Актуальны слова писателя: «Не выпячивать антагонизм между двумя мирами, а стремиться сочетать все конструктивные движения, все конструктивные силы, в максимально возможной степени».