то подобное в связи с членами Политбюро. В двух местах — СНК СССР и РСФСР во время войны работал А. Косыгин. Мехлис с 21 июня 1941 г. был одновременно и наркомом госконтроля, и начальником ГЛАВПУ. Мерецков — заместителем наркома обороны и командующим фронтом. Тимошенко — наркомом обороны и командующим фронтом.
Крайне антидемократическими были принципы подбора кадров. Как правило, брали верх соображения, связанные с социальным происхождением, революционными заслугами, «классовым чутьем», преданностью «делу Сталина», умением бездумно выполнять любые приказы, личные связи, родство и т. п. Профессиональные качества учитывались далеко не всегда. Чем иначе объяснить длительное пребывание в числе ближайших советников Сталина многих, по словам Новикова, «крайне ограниченных» лиц[277]. Сам Сталин говорил о неком — петентности некоторых военных деятелей. Но какие-то обстоятельства удерживали их на своих постах. Подбор кадров часто напоминал известную манеру парижских красавиц. Стремясь подчеркнуть свои достоинства, они выходили в свет с компаньонками, не отличавшимися красотой. Иными словами, подчиненные не должны быть умнее, талантливее, способнее начальника. По мнению Жукова, порочные принципы поручили широкое распространение. «Многие подходили и еще подходят к делу подбора кадров с субъективных позиций, преследуя цель расстановки их с точки зрения выгоды своей персоны, а не общегосударственных интересов»[278].
Нельзя представлять так, что названная тенденция была единственной, что полностью был изгнан из кадровой политики здравый смысл. Так, в постановлении Политбюро «О выдвижении начальствующего состава РККА» 25 марта 1940 г. предъявлялись такие требования к намечаемым на высшие посты командирам, политическим и штабным работникам. «Они должны быть людьми способными, проявившими командирскую волю, сметку и умение». Однако на деле таким верным принципам следовали далеко не всегда и не везде. Нельзя переоценивать и кадровую политику накануне войны, называть ее «особой», ориентированной на привлечение компетентных людей, как считают некоторые авторы. Кого могли подобрать себе Ворошилов и Тимошенко, руководившие армией? Называют Жукова и Рокоссовского, ставя их в один ряд с Вознесенским и Косыгиным. Но только ли они определяли развитие армии в военные, да и послевоенные годы?
Бюрократические процессы в Вооруженных Силах нельзя рассматривать вне упоминавшегося уже огосударствления руководства ВКП(б). Неверно поэтому суждение о деятельности политического аппарата РККА в рамках однопартийности. Они действовали в условиях авторитарного режима, став одним из его орудий. Право выступать от имении партии узурпировали Сталин и его группа, после его смерти — несколько сот высших чиновников. Подавляющее же большинство членов партии стали статистами. Они были лишены каких-либо возможностей влиять на ее курс. Следуя пропагандистской традиции, многие историки и мемуаристы и ныне прикрывают самодержавие и олигархию избитой фразой «партия и правительство». Г. Морехина в книге «Партийное строительство в период Великой Отечественной войны Советского Союза» (1986) и автор хвалебной рецензии на эту книгу Н. Шишов утверждают, что созданная в годы войны система руководства не подменяла и не ослабляла ведущей роли партии. В брошюре В. Папина об организационно-партийной работе в годы войны (1990) говорится, что работа партии будто бы «наилучшим образом способствовала решению оборонных задач». По утверждению же В. Быкова, Сталин стал пленником собственной партии. Волкогонов призывает освободить армию от «партийного диктата»[279].
Однако был ли такой «диктат»? Начиная с рубежа 20— 30-х гг., речь может идти о «диктате» Сталина или его преемников. Даже ГЛАВПУ, юридически — центральный орган партии и армии, был далеко не всесилен. Министры обороны, почти всегда были одновременно и членами (кандидатами в члены) Политбюро ЦК КПСС. Они далеко не всегда считались с ГЛАВПУ. Его называли военным отделом ЦК, но фактически он находился в подчинении министра. Эта ситуация повторялась сверху донизу во всей армейской иерархии. Естественно, были и исключения. При несовершенстве системы управления многое зависело от личных качеств командующего (командира) и члена военного совета (комиссара или заместителя по политчасти). Авторитет второго подчас определялся его местом в партийной верхушке. Нельзя ставить на одну доску, например, равных по должностям членов военных советов фронтов Хрущева и Телегина. Первый, в отличие от второго, в случае необходимости мог обратиться непосредственно к Сталину.
Место армейского и флотского политического аппарата нельзя рассматривать вне связи с общими процессами, происходившими в партии во время войны. Напомним, что в 1941–1945 гг. был лишь один пленум ЦК — в 1944 г. Намеченный на октябрь 1941 г. пленум был отменен единолично Сталиным, хотя члены ЦК уже собрались в Москве. Решения оргбюро оформлялись путем опроса его членов, в полном составе оно фактически не собиралось. Члены Политбюро, секретари ЦК, не говоря уже об остальных членах ЦК, стали послушными исполнителями воли «вождя». Бюрократизация и централизация резко усилились еще накануне войны. В 1938 г. был введен институт назначаемых партийных организаторов центрального и других комитетов. Во время войны он получил широкое развитие. Участилось назначение секретарей вышестоящими комитетами вместо их выборов, определенных уставом. Небывалую власть над исполнительными органами партии получил ее аппарат. Приобрело исключительное влияние управление кадров ЦК (Маленков), его отделы (свыше 40) подбирали руководителей во всех областях жизни страны. Получили распространение другие чрезвычайные органы — политические отделы в Вооруженных Силах, на транспорте, в сельском хозяйстве, партийные штабы на строительстве. Это снижало ответственность и авторитет руководителей. Возникла практика совместных постановлений партийных и советских органов. Это вело не только к дублированию партийными комитетами государственных и хозяйственных органов, но и фактическому сращиванию их. Были случаи прямой отмены комитетами решений советов. Сверхконцентрация власти препятствовала принятию своевременных и компетентных решений, тем более что свыше 60 процентов членов партии были малограмотными. Часто они выдвигались на руководящую работу. В Свердловской области, например, они составляли свыше трети всей номенклатуры обкома. Такие люди были не в состоянии вычленить из всего круга задач главное. Они сковывали инициативу специалистов. Приводят пример, как Омский обком ВКП(б) выносил решения о разгрузке отдельной баржи, перемещении нескольких станков[280].
Историка не могут обмануть некоторые внешне демократические мероприятия. Так, в январе 1943 г. ЦК принял постановление «Об отчетах и выборах партийных органов в первичных парторганизациях». Антидемократическую основу режима такие меры отнюдь не могли поколебать. Скорее всего они были лишь мимикрией. В наши дни трудно объяснить позицию тех исследователей, которые считают «во многом оправданными» централизацию партии, беспредельное расширение ее чрезвычайных органов, отказ от уставных норм. Авторитаризм нельзя оправдать никакими экстремальными условиями. Нельзя принять тезис о том, что партия была «встроена» в командную систему, составляла ее «ядро». Это верно лишь относительно членов партии — руководителей учреждений, предприятий, организаций. Но это нельзя отнести к миллионам рядовых членов партии, в большинстве своем — лучших производственников, лучших военнослужащих. «Коммунисты, вперед!» — этот призыв звучал в годы войны на самых трудных участках боя. «Он был сильнее приказа», — пишет «Правда» 13 октября 1989 г. Эти слова стали настолько привычными со времен войны, что над их смыслом мало кто задумывается. Тем не менее они не точны или просто ошибочны. Свои передовые позиции в боевом строю армейские коммунисты заняли с первых дней войны и не покидали их до последнего часа. Коммунистов не надо было постоянно «призывать», как утверждает пресса. Их авангардная роль на фронте была делом обычным и потому, что в партию шли, в партию принимали лишь тех, кто на деле уже был впереди. Авторитет коммунистов был небывало высоким — не случайно в 1941–1945 гг. в партию вступили 5 319 297 человек. Ряды ВКП(б) возрастали, начиная с первых, самых тяжелых месяцев.
Весьма показательно, что оккупанты расстреливали за одну только приверженность к мировоззрению не православных, католиков, мусульман, не либералов и консерваторов, а коммунистов. И не только из-за их преданности идее — они были организаторами борьбы против фашизма. Одной из главных причин поражения агрессоров явилось то обстоятельство, что им не удалось вбить клин между населением и членами партии. Это постоянно привлекает внимание многих зарубежных ученых. Известный французский историк и военный деятель Ф. Гамбьез отметил «надежное патриотическое воспитание солдат Красной Армии, любовь советских людей к своей многострадальной земле, высокий боевой дух масс». Его соотечественник Мишель считает, что источником боеспособности Красной Армии «были любовь к своей земле и преданность своей политической системе»; «коммунистическая партия полностью слилась с русской нацией, чтобы руководить ею и вести ее в бой». «Патриотизм русских, а также других народов, с железной энергией, сконцентрированной коммунистической партией на военных усилиях… вызвал чудо», — пишет Гостони (Швейцария). Заметим, что Мишель и Госто-ни применяют слово «партия» также недостаточно строго, пренебрегая тем фактом, что не все в партии олицетворяли провозглашенную ею идею.
Тем не менее все сказанное здесь не позволяет сделать вывод о «партийной армии». На самом деле, Мехлису принадлежат слова: «Центральный Комитет поставил перед Политуправлением задачу большевизировать партийно-политический аппарат и всю Красную Армию»