Отдельно стоит вопрос о штрафных ротах. В приказе № 227 Сталин повелел: «сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины». Вопроса этого историки по существу еще не касались. Фильм «Штрафники» вызвал в 1990–1991 гг. оживленную, хотя и недостаточно продуктивную дискуссию. В рецензиях на фильм так или иначе были поставлены вопросы: каковы место этих частей в действующей армии, роль в достижении победы, кто и за что попадал в них, каково число штрафников, какая их часть осталась в живых, в чем специфика их применения в бою, насколько правомерно учреждение этих частей. Четко выявились две тенденции: апологетическая и нигилистическая. Приверженцы первой — наследники сталинской концепции, вторые — неофашистской публицистики. Так, генерал-майор юстиции Б. Алексеев наивно утверждает, что штрафные части — это лишь «метод сурового воспитания». Он признает, что их «бросали на самые опасные участки боя», но обходит молчанием, что большинство «воспитуемых» погибало. Некоторые авторы «горький опыт штрафных батальонов» считают тем не менее полезным. Предлагали, например, провинившихся в чем-то старых «аппаратчиков из Моссовета» поставить на «самые трудные участки города», «если они справятся с работой, они реабилитируют себя» (Г. Попов). Неофашистский тезис о победе, добытой якобы штрафниками, принятый Солженицыным, диссидентами 70-х гг. и некоторыми современными журналистами, не более убедителен. Обратимся хотя бы к численности штрафников. Очевидно, занижено их число в известном письме маршалов и генералов «О фильме «Штрафники» — меньше полпроцента воевавших. Емелин предлагает — «около полутора миллиона» (точного учета их не было). Все равно — это небольшая часть воевавших. Согласно положению о штрафных частях, утвержденному Жуковым 26 сентября 1942 г., пребывание в них не превышало трех месяцев, фактически оно было много короче. На самом деле эти части, будучи на острие наступательных ударов, выполнили трудную часть общей задачи. Но этого нельзя преувеличивать. Основная огневая мощь сухопутных войск — артиллерия, танки отнюдь не были в руках штрафников.
Вызывает возражение другое требование приказа: сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам выполнить свой долг перед Родиной. Это требование защищают не менее примитивно. Отряды будто бы создавались не для «устрашения» а для «действенной помощи слабым, пока не обстрелянным» (Хорев); стремились лишь «ободрить дрогнувших в бою», помочь «заблудившимся в лесу». В действительности вместо реального усиления обороны Сталин предлагал типично бюрократическую меру — усилить контроль, поставить еще одного надсмотрщика.
Положение приказа о штрафных частях и заградотрядах не соответствует нормам общечеловеческой морали и права. Нельзя принять мысль о том, что штрафные части были всегда и везде. По уголовному законодательству, действовавшему в СССР с 1926 г., подобные меры (дисциплинарный или штрафной батальон) не применялись. Штрафные части — это не норма, а свидетельство тяжелого кризиса руководства. В офицерском корпусе РККА на самом деле были аморальные элементы. Это было неизбежным следствием репрессий 30— 40-х гг. Были и дезертиры. Насколько нам известно, этому вопросу не посвящено еще ни одной научной работы. Но, по Микояну, член ГКО Берия отвечал за «охрану порядка внутри страны и борьбу с дезертирством». Не раз вспоминает о дезертирах Кулик в своих письмах Сталину. Есть несколько публицистических статей, в которых они упоминаются. В целом господствует старая тенденция — скрыть все негативное, что было на войне. В беседе с нами в марте 1991 г. Язов живо интересовался совершенствованием военной историографии, в то же время стремился утвердить ряд старых стереотипов, в том числе и о дезертирстве из РККА.
Еще не изучен вопрос, была ли разница в использовании гвардейских, армейских, штрафных частей. Но, несомненно, что последние были подобны ГУЛАГу в народном хозяйстве. В тылу можно было даровую рабочую силу бросать когда и куда нужно, в том числе и на верную гибель. На фронте — тем более. Штрафниками закрывали бреши в своем фронте, пробивали в чужом. И там, и здесь за жизнь людей никто не отвечал. Исходное сугубо языческое положение «искупить кровью» уже предполагало искупить и жизнью. Очевидно, сталинистская практика была еще более безнравственной, чем языческая. У нецивилизованных народов — принцип «кровь за кровь». При Сталине же платили кровью и жизнью при совершенно равных и ничтожных шансах выжить за дезертирство, за опоздание на работу, за предательство и за то, что солдат в окопе имел неосторожность похвалить качество ленд-лизовских сапог. Один прострелил себе ногу, другой из дурного баловства расстрелял статуэтку Божьей матери. Заслуги не в счет. Известен случай, в штрафбате оказался командир батальона, четырежды орденоносец, трижды раненый.
«Нас бросали в самое пекло» — главная мысль большинства откликов на статью «В прорыв идут штрафные батальоны», опубликованную в «Красной звезде». Кстати, она названа неудачно. Эти батальоны участвовали в создании прорыва, а не шли в готовый прорыв. Сами авторы сообщают, что штрафники «осуществляли разведку боем, прорывали оборону противника, штурмовали его опорные пункты». Пользовались ли эти части огневой поддержкой — мнения расходятся. Но известно, что такой поддержки часто не хватало и обычной пехоте. Почти все авторы, подчас забывая собственные слова о гуманности приказа № 227, сообщают о громадных потерях штрафников. В одном бою из 225 человек выбыло из строя 114, вспоминает один из них. Другой сообщает, что за два месяца боев на Курской дуге в его батальоне из более чем 1200 бойцов в строю осталось 48. По простоте душевной Ивашов и Рубцов даже в 1991 г. пишут как о само собой разумеющемся: от штрафников «требовалось активно проявить самопожертвование». Во время войны все это не вызывало удивления хотя бы потому, что смертная казнь вообще была обыденным делом. Ею карали за 42 состава преступлений. Косвенно об особой жестокости условий, в которые были преднамеренно поставлены штрафные части, свидетельствуют исключительные права и льготы, предоставленные их постоянному составу. Так, командир такого батальона обладал дисциплинарными правами командира дивизии; звания присваивались быстрее, чем в строевых частях, месяц службы засчитывался за шесть месяцев.
Как повлиял приказ № 227 на фронтовые дела? Вопрос нужно изучать. Вполне обоснованным, однако, будет поставить под сомнение попытки преувеличить роль приказа «в стабилизации фронта и повышении организованности боевых действий», как утверждают, например, составители упоминавшегося словаря-справочника. По мнению Василевского, приказ поднял боеспособность войск. «Каждый командир и политработник как никогда почувствовал, сколь высока его ответственность за выполнение боевой задачи», — повторял маршал чуть ли не буквально слова главпуровской пропаганды. Но есть неоспоримые признаки того, что мера жестокости была превышена, ее эффективность исчезла. Интересны такие факты. Сталин направил телеграмму командиру корпуса Вольскому в момент прорыва деблокирующей группы Гота под Сталинградом: «Любой ценой остановить!» Похоже потребовался новый сверхприказ… Но характерно и другое. В Москве, судя по всему, сами не были уверены во всесилии и безупречности приказа № 227. Так или иначе, всего две недели спустя, 9 августа передовая «Красной звезды» разъясняла, что нужно проводить различие между трусами и людьми, у которых в какой-то момент сдали нервы. Нам известно, что примерно в сентябре 1942 г. в Сталинграде уполномоченному контрразведки 92-го полка было предписано следить, чтобы командиры не злоупотребляли правами, предоставленными им приказом № 227.
III. Сталинизм и цена победы
В связи с ценой победы, как узловой проблемой истории войны, мы снова обратимся к наследию военных классиков. Большинство их осуждало чрезмерные потери. Известны слова Наполеона «о цене пролития драгоценной крови». Последовательным сторонником военных действий с малой кровью и даже бескровной стратегии непрямых действий был Жомини. По мнению Свечина, этот классик вообще «стремился изгнать вовсе риск из стратегической операции». «Прежде чем решиться на войну, — писал он, — нужно исследовать, выгодна ли она с точки зрения общественных интересов». «Самой удачной войной, — считал автор, — будет такая, которая, будучи основана на неоспоримых правах, предоставит к тому же государству положительные выгоды, соразмерные с теми жертвами и теми случайностями, с которыми она связана». Генерал осуждал Наполеона, совершившего маневр своей армии за Неман на 500 лье (около 2000 км). При тех обстоятельствах «вероятность гибельных условий обстановки во много раз превосходила… вероятность всех тех выгод, на которые можно было рассчитывать». В то же время Жомини оправдывал Кутузова, который «берег свою армию» и потому позволил Наполеону с остатками его войск уйти из России. Наоборот, Жомини не приводили в восторг «кровопролитные успехи» российской армии в Семилетней войне. Весьма актуально предупреждение этого ученого о том, что «лишь в небольшом числе случаев отряд обязан принять решение — победить или умереть на позиции». Нынешние военспецы сделали героическое обыденным…
В военной теории укрепилась мысль о том, что мастерство полководца напрямую определяется ценой приобретенного им. По Левалю, «самые знаменитые полководцы всегда достигали решительных результатов с минимумом пролитой крови». «Если человеколюбие не сопровождает генерала в его действиях, — пишет Дюра-Ласаль, — он никогда не будет включен в число героев и никогда об нем потомство не отзовется почтительно, хотя бы он одержал более побед, чем Александр и Цезарь, и более, чем Наполеон». «Даже народы, только что вышедшие из варварства», осуждают полководцев, «напрасно» проливающих кровь неприятеля или своих воинов по «легкомыслию или равно