Вплоть до 1940 г. оставался открытым вопрос о призыве на военную службу бывшей трудпоселенческой молодежи, освобожденной из «кулацкой ссылки» по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 г. и другим решениям.
27 февраля 1940 г. вышло указание Главного управления РККА «О порядке приписки к призывным участкам трудпереселенческой молодежи», в котором говорилось (приводим весь текст):
«1. На основании статьи 30 Закона о всеобщей воинской обязанности к категории лиц сосланных и высланных относятся также и трудпе-реселенцы.
Призывников из числа трудпереселенческой молодежи, состоящей на учете местных органов ОТП ГУЛАГ НКВД, к призывным участкам не приписывать, учет их не вести и в Красную Армию и флот не призывать.
Лица, указанные в статье 30 Закона о всеобщей воинской обязанности, также не подлежат приписке к призывным участкам.
2. На основании постановления СНК СССР за № 1143–280с от 22 октября 1938 года, дети трудпоселенцев при достижении 16-летнего возраста, если они лично ничем не опорочены, освобождаются из трудовых поселков с выдачей паспортов, но с ограничением проживания в режимных городах.
Освобожденная из трудовых поселков призывная молодежь подлежит приписке к призывным участкам и призыву в Армию с зачислением в кадровые части по особому указанию НКО СССР»[176].
Таким образом, указание ГУ РККА от 27 февраля 1940 г. подтвердило незыбленность прежней практики, а именно: все лица, сохраняющие статус трудпоселенца, на военную службу не призываются. Исключение делалось только для молодежи, освобожденной по постановлению СНК СССР от 22 октября 1938 г., т. е. для лиц, уже не имевших статуса трудпоселенца.
К концу 1930-х гг. подавляющее большинство трудпоселенцев продолжало оставаться без паспортов. Они не выдавались даже трудпоселенцам, работавшим в угольных шахтах и проживавшим в шахтных поселках бок о бок со свободными гражданами. В августе 1939 г. зам. наркома внутренних дел СССР В. В. Чернышев в письме на имя секретаря Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкина сообщал: «Трудпоселенцам, проживающим в зоне шахтных поселков, паспорта выдаваться не будут. Этот контингент будет прописываться по справкам комендатур трудпоселков…»[177] Во второй половине 1939 г. некоторым трудпоселенцам, работавшим на строительстве, лесосплаве и в других отраслях народного хозяйства по трудовым соглашениям, заключенным между ними и хозорганами, было разрешено выдавать паспорта с отметкой в графе 10-й: «Годен для проживания в таком-то районе». Лица, вступившие в брак с нетрудпоселенцами, обычно получали право на выезд в избранные ими места жительства и на получение паспортов.
В апреле 1939 г. Л. П. Берия представил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР на утверждение проект партийно-правительственного постановления об «уточнении правового положения трудпоселенцев». По своей сути проект был ориентирован на наиболее радикальное за все 1930-е годы реформирование «кулацкой ссылки». В частности, предусматривалось упразднение комендатур с возложением функций последних на районные отделы милиции. Однако НКВД сделал всё возможное, чтобы не допустить такой «реформы», вследствие которой могла быть нарушена создававшаяся в течение почти десятилетия система «трудовой ссылки». Проект обсуждался и уточнялся на протяжении почти двух лет, пока, наконец, в марте 1941 г. руководство НКВД само не уведомило СНК о «неактуальности этого вопроса» и не попросило «проект с обсуждения снять»[178].
По нашим оценкам, общее число раскулаченных в 1929–1933 гг. и позднее крестьян (всех трех групп) могло максимально составлять 3,5 млн, из них порядка 2,1 млн побывали на спецпоселении («кулацкой ссылке»). Всего, по нашим расчетам, в период 1930–1940 гг. через спецпоселение в форме «кулацкой ссылки» прошли около 2,3 млн человек, включая «примесь» в лице городского деклассированного элемента, высланного из по-гранзон «сомнительного элемента» и др. В 1940 г. в «кулацкой ссылке» оставалось около 1 млн человек, и, следовательно, убыль за 1930–1940 гг. составила около 1,3 млн (2,3 млн – 1,0 млн), из них умерших было не более 600 тыс., а бежавших и освобожденных – свыше 700 тыс.
Экспроприация «эксплуататоров-кулаков» являлась составной частью политики «ликвидации эксплуататорских классов» и оправдывалась «государственными интересами» и «интересами трудового народа». Выселение людей с конфискацией их собственности органически вписывалось в теорию и практику «классовой борьбы» (в их большевистском понимании). Спецпоселенческая система («кулацкая ссылка») зародилась и стремительно росла в условиях «форсированного строительства социализма» и служила местом ссылки и «перевоспитания» для многих из тех, кого политическое руководство и карательные органы рассматривали как мешающих или вредящих указанному строительству. Сюда же была интегрирована идея спецколонизации, т. е. освоения необжитых и малообжитых земель посредством насильственных переселений.
В течение 1930-х гг. «кулацкая ссылка» прошла определенные этапы в своем развитии – от зарождения в страшных родовых муках до относительной стабилизации. Сложился особый социальный слой – спецпереселенцы (трудпоселенцы), близкий поначалу по своему положению к политическим ссыльным, но в последующем имевшим тенденцию эво-люционизировать в сторону обычного гражданского населения. Эта эволюция постоянно находилась в стадии процесса, который по разным причинам то ускорялся, то замедлялся, но… не завершался. Можно сказать, что к 1940 г. «кулацкая ссылка» находилась в зените своего развития, а дальше начался её закат, вызванный рядом факторов, о чем речь в отдельной статье.
Глава третьяСОДРУЖЕСТВО ГОРОДА И ДЕРЕВНИ В ПРЕДВОЕННЫЕ ГОДЫ1938–1941 гг
История советского общества в предвоенные 1938–1941 гг. относится к числу наименее исследованных периодов отечественной истории XX века. Даже в официальной советской историографии ему уделялось явно недостаточное внимание. В различных трудах по истории СССР, истории КПСС и др. период 1938–1941 гг. освещался в основном ском-канно, схематично и как-то скороговоркой. В постсоветской же литературе история советского общества в предвоенные годы либо совсем перестала исследоваться, либо же затрагивались некоторые аспекты, представляемые чаще всего в разоблачительном или карикатурном виде.
А ведь речь идет о том поколении нашего народа, которому предстояло в недалеком будущем выдержать тяжелейшее испытание в виде Великой Отечественной войны и одержать в ней Великую Победу. Один только этот аргумент, казалось бы, должен был вызвать повышенный интерес исследователей к изучению отечественной истории периода 1938–1941 гг.
Конечно, в рамках настоящей статьи невозможно осветить все основные аспекты истории советского общества в 1938–1941 гг. В ней сделан акцент на освещение проявлявшегося в различных формах содружества города и деревни, рабочего класса и крестьянства.
Состоявшийся 10–21 марта 1939 г. XVIII съезд ВКП(б) утвердил директивы по составлению третьего пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР на 1938–1942 гг. Применительно к сельскому хозяйству был взят курс на ускорение темпов развития сельскохозяйственного производства, преодоление его чрезмерного отставания от темпов роста промышленности. Валовая продукция сельского хозяйства в ценах 1926–1927 гг. должна была возрасти с 20,1 млрд руб. в 1937 г. до 30,5 млрд руб. в 1942 г., т. е. на 52 %[179]. Среднегодовой прирост продукции сельского хозяйства за вторую пятилетку (1933–1937) составлял почти 2 млрд руб. В новом пятилетии намечалось увеличить этот показатель до 3,9 млрд руб. Производство валовой продукции сельского хозяйства на душу населения в 1942 г. предполагалось довести до 230 руб. вместо 135,5 руб. в 1937 г.[180]
С высоты сегодняшнего времени ясно, что эти планы в отношении сельского хозяйства были чересчур оптимистическими, почти утопическими. На наш взгляд, было бы большим достижением, если они к концу третьей пятилетки в 1942 г. были выполнены хотя бы наполовину (если бы их осуществление не прервала начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война).
На укрепление материально-технической базы сельского хозяйства в первую пятилетку было вложено 1,5 млрд руб., во вторую–6,3 млрд, в третью– 5 млрд руб. Снижение капиталовложений в сельское хозяйство в третьей пятилетке по сравнению со второй в значительной мере являлось следствием постоянного увеличения расходов бюджета на нужды обороны. За 1938–1940 гг. расходы на оборону составили более 11,9 млрд руб. (24,4 % всех расходов) вместо 4,7 млрд во вторую пятилетку (12,7 % расходов бюджета). При этом в 1940 г. расходы на оборону составили почти 5,7 млрд руб. (32,6 % бюджета СССР), а на 1941 г. планировалось 8,3 млрд руб. (43,4 % бюджета)[181].
В течение первых двух пятилеток (1928–1937) были выполнены масштабные задачи по индустриализации страны. Этот процесс продолжался и в дальнейшем. С 1938 г. и до начала Великой Отечественной войны было сдано в эксплуатацию до 3 тыс. заводов, фабрик, шахт, электростанций и других предприятий. В 1940 г. объем основных фондов промышленности был выше, чем в 1928 г., в 8,1 раза, тогда как в 1937 г. – в 5,3 раза[182].
Согласно Всесоюзной переписи 1939 г., численность населения СССР составляла 170,6 млн, из них 56,1 млн – городское и 114,5 млн – сельское. Если в 1926 г. удельный вес городского населения составлял 18 %, то в 1939 г. – 33 %[183]. Это говорит о том, что процесс урбанизации имел постоянный и нарастающий характер. К 1941 г., с учетом присоединенных к СССР республик Прибалтики, западных областей Украины и Белоруссии, Правобережной Молдавии и Северной Буковины, численность населения СССР оценивалась в 194,1 млн (есть и другие оценки), из них 63,1 млн – городское (33 %) и 131,0 млн – сельское (67 %)