Булганин, как, впрочем, и другие вчерашние союзники Никиты Сергеевича — Сабуров, Первухин, — стал склоняться к мысли о необходимости отстранить Хрущева от власти. Как следовало из документов июньского пленума ЦК КПСС 1957 г., глава правительства фактически вошел в своеобразный штаб «антипартийной группы», в его кабинете члены группы собирались для обсуждения плана действий.
Думается, что вождизм Хрущева, его неумелая внутренняя и внешняя политика были далеко не главными причинами, заставившими действовать высокопоставленных оппозиционеров. Не в меньшей, если не в большей степени они отстаивали свои собственные позиции, на которые покусился Никита Сергеевич. Ему же было необходимо политически дискредитировать и удалить таких же сталинистов, как и он сам, — Молотова, Маленкова и Кагановича, которые, однако, препятствовали его дальнейшему возвышению и были живыми и — добавим, опасными — свидетелями его участия в репрессиях.
В открытую фазу конфликт перешел на заседании президиума Совета министров СССР 18 июня 1957 г. С довольно рутинного вопроса о поездке на празднование 250-летия Ленинграда обсуждение стихийно перекинулось на другие, куда более острые вопросы. Поскольку большинство руководителей правительства (Н.А. Булганин, В.М. Молотов, Л.М. Каганович, М.Г. Первухин, М.З. Сабуров, Г.М. Маленков) были одновременно членами Президиума ЦК КПСС, то они потребовали немедленного созыва заседания высшего партийного органа. Хрущев попытался возражать, но остался в меньшинстве.
По положению он, как первый секретарь ЦК, должен был вести заседание, но, поскольку вопрос касался обсуждения его персональной деятельности, по настоянию большинства председательское место занял Булганин (позднее это будет поставлено Николаю Александровичу в вину). Бравшие поочередно слово Молотов, Маленков, Каганович и другие члены Президиума предъявили Хрущеву многочисленные претензии: нарушение принципа коллективности руководства, грубость, нетерпимость к мнению коллег, подавление инициативы и самостоятельности советских органов и выпячивание органов партийных, просчеты в руководстве сельским хозяйством, опасные зигзаги во внешней политике. Прозвучало предложение освободить Никиту Сергеевича от обязанностей главы партии. При голосовании голоса разделились в пропорции 7 к 4: глава правительства Н.А. Булганин, председатель президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилов, первые заместители председателя Совмина В.М. Молотов, Л.М. Каганович, М.Г. Первухин, М.З. Сабуров, заместитель председателя Г.М. Маленков высказались за смещение Хрущева, остальные члены Президиума — сам Н.С. Хрущев, секретари ЦК КПСС А.И. Кириченко и М.А. Суслов, первый заместитель председателя Совмина А.И. Микоян были против.
В ходе заседания Президиума, шедшего на протяжении четырех дней, в Кремль прибыла срочно собранная сторонниками Хрущева группа членов ЦК и потребовала встречи с заседавшими. Ей удалось вмешаться в работу собравшихся. Благодаря твердой, бескомпромиссной позиции маршала Г.К. Жукова и других членов ЦК отстранение Хрущева от власти не удалось. Вопрос был перенесен на срочно созванный пленум ЦК, проходивший целую неделю — с 22 по 29 июня. Поскольку в составе Центрального комитета большинство было за сторонниками Хрущева, пленум превратился в политическое избиение его оппонентов. Действо шло по привычным сценариям сталинской эпохи, когда «обвиняемые» имели право лишь оправдываться, каяться. Любые доводы в обоснование занятой ими позиции отвергались с ходу, выступления членов «антипартийной группы» то и дело прерывались грубыми репликами и прямыми оскорблениями.
По существу, на июньском пленуме произошло столкновение крайне правого ортодоксального крыла в Президиуме ЦК с умеренным центром. Победа правого крыла, по мнению историков, означала бы реставрацию сталинских порядков. Умеренный центр признавал необходимость десталинизации, осуждения сталинских репрессий и некоторой либерализации политического режима.
Вопрос о позиции Булганина в конфликте встал в первый же день работы пленума. Сразу же после информации-доклада М.А. Суслова, с которой началась работа пленума, первый секретарь ЦК ВЛКСМ А.Н. Шелепин попросил председательствовавшего Хрущева проинформировать, какую позицию занял глава правительства.
«Позиция грешная», — квалифицировал первый секретарь ЦК КПСС. И пояснил, что накануне, когда он позвонил Булганину, выяснилось, что у него были Молотов, Маленков, Каганович. «А они собрались, чтобы сговориться, как завтра выступать», — подытожил Хрущев.
Голоса с мест не заставили себя ждать: «Позор. Фракционеры!»
Было принято решение потребовать от членов Президиума, вставших в оппозицию к Хрущеву, объяснений. Булганину дали слово на втором заседании, после того, как выступили Суслов, Жуков, Маленков, Каганович и когда односторонне-обличительный пафос пленума выявился вполне. Искушенный в кампаниях политического толка, Николай Александрович хорошо понимал, через что ему придется пройти.
С первых же слов он попытался поднырнуть под волну, заверив, что «никогда не ошибался в оценке линии партии и теперь я считаю линию партии правильной»[38]. Похвалил достижения в международной политике, в области промышленности и сельского хозяйства, отвесил реверансы в адрес Хрущева по поводу его активности и уровня руководства. Свою роль в последних событиях объяснил одним благородным намерением — «устранить недостатки в работе Президиума». Сообщил, что «в последние дни я разговаривал с тов. Хрущевым и указывал на его недостатки. Я говорил с ним и о его личных недостатках». Недостатки есть у всех, резонно замечал Булганин.
Но его примирительный тон участников пленума не устраивал. С места оратору подсказали: потому у первого секретаря ЦК недостатки, что он много работает. Булганин с готовностью соглашается: «Правильно. Кто больше работает, у того и больше недостатков…» — но пытается продолжить и свою мысль: — Я лично считал и говорил тов. Хрущеву, что ему надо сделать некоторые поправки в характере, надо проявить больше терпимости, больше внимания к членам Президиума во время обсуждения вопросов».
Акцент на недостатки Хрущева не понравился первому секретарю Краснодарского крайкома партии Д.С. Полянскому, и он перебивает главу правительства:
— По каким вопросам терпимость?
Булганин пытается пояснить, что когда к нему обратились Молотов, Маленков, Каганович, сетовавшие на грубость и безапелляционность первого секретаря ЦК, что отражалось на работе руководящих органов партии, он согласился на обсуждение этого вопроса в Президиуме ЦК. Считал, что такое обсуждение поможет укрепить коллективное руководство.
Вновь с репликой Полянский:
— Почему этот вопрос поставили перед вами, а не вынесли прямо на Президиум?
Вопрос, в общем-то, бессмысленный, но главное — сбить оратора с мысли, заставить оправдываться. А тут еще подключается и секретарь ЦК Н.И. Беляев, но уже не с вопросом, а с прямым обвинением:
— Вы обманывали членов ЦК, им говорили другое (имелось в виду, что Булганин, как председательствовавший на заседании Президиума 18 июня, где соотношение сил складывалось не в пользу Хрущева, пытался скрыть этот факт от прибывших в Кремль членов ЦК. — Ю.Р.).
Булганин пытается вернуть разговор в нужное ему русло:
— Мы не обманывали, я не имел в виду вас дезориентировать. Позвольте мне, товарищи, сказать.
Но не тут-то было. С места несутся голоса: «Позор!», «Объясните, почему вы создали группу?». Но, судя по всему, никто из участников пленума в объяснениях, в выявлении истины не нуждается. Цель другая — заставить противников Хрущева поверить в собственную виновность и каяться, каяться, каяться…
К хору подключился даже маршал Г.К. Жуков, не раз, в том числе на таком же пленуме в 1948 г., на себе испытавший, какова она участь гонимого, когда дана команда: «Ату его!»:
— Ты мне говорил на неоднократные мои заявления, что надо кончать с Хрущевым.
Стоящий на трибуне пытается убедить, что он имел в виду не снятие Хрущева с должности, а ликвидацию поста первого секретаря ЦК (при Сталине, например, такой должности не существовало).
Жуков:
— Ты не крути, тов. Булганин, если хочешь быть честным человеком.
Булганин из последних сил пытается отбиться от вздорных, на его взгляд, обвинений. На очередной вопрос из зала, почему метод партийной критики он со своими единомышленниками заменил заговором, с жаром отвечает:
— Товарищи, я решительно отвергаю это обвинение в заговоре. Это чудовищное обвинение, вы поймите.
Ах, с каким удовольствием воспринял бы эту картину почивший неполные пять лет назад «отец народов»! Ничего, что в зале собрались «борцы» со сталинизмом, о, они отлично усвоили этот погромный стиль, утвердившийся еще с 1930-х гг. под маркой «товарищеской критики». Никакой пощады, никакой снисходительности к оступившемуся, будь он хоть твоим товарищем по партии.
Булганина долбят злобными репликами, вопросами, анонимными голосами с места, уличают во лжи, противоречивости, неискренности. Его заставляют откреститься от Молотова, Маленкова, Кагановича. Николай Александрович — тоже тертый калач, сам не раз бывал на таких партийных судилищах, правда, в качестве охотника, а не дичи. Он понимает, что упорствовать — значит лишь дополнительно вызывать на себя огонь. И вот уже члены пленума узнают из его уст, что никогда ничего общего с членами «антипартийной группы» он не имел. С Молотовым, оказывается, всегда спорил, Кагановича не переваривал. С Маленковым, правда, одно время дружил, но той дружбе из-за идейных разногласий давно пришел конец.
Без конца прерываемый хамскими (иначе не скажешь) репликами Булганин пытается предстать рядовым партийным бойцом, быть может, это позволит вернуть благожелательное отношение к себе:
— Я верю в то, что пленум своим решением укрепит еще больше нашу партию, нашу силу… (Голоса: «В этом можно не сомневаться».)
…Пленум укрепит наше единство, нашу сплоченность… Что касается меня, то заверяю вас, дорогие товарищи, что вместе с вами я хотел бы бороться за дело партии, за ее генеральную линию, за ее могучие творческие силы… (Голоса: «Не верим».)