[94].
И хотя Буденный, мягко говоря, недолюбливал Троцкого, он с готовностью поверил строкам этого не столько боевого приказа, сколько политического воззвания. Маршал в мемуарах так разъяснял вину Филиппа Кузьмича: «Не закончив полностью формирование корпуса, Миронов увел казаков из Саранска, будто бы для оказания помощи Южному фронту, а на самом деле для того, чтобы перейти на сторону белых».
Семен Михайлович взял на себя разоружение корпуса Миронова и арест комкора. Когда под конвоем О.И. Городовикова арестованного доставили к нему, по описанию мемуариста, состоялся такой диалог: «Миронов страшно возмущался.
— Что это за произвол, товарищ Буденный? — кричал он. — Какой-то калмык, как бандита, хватает меня, командира красного корпуса, тянет к вам и даже не хочет разговаривать. Я построил свой корпус, — продолжал Миронов, — чтобы совместно с вашим корпусом провести митинг и призвать бойцов к усилиям для спасения демократии.
— Какую это вы собрались спасать демократию? Буржуазную! Нет, господин Миронов, поздно, опоздали!
— Что это значит?
— Бросьте притворяться, Миронов… Вы прекрасно понимаете, что обезоружены как изменник, объявленный вне закона»[95].
Этой «аргументации», возможно, извинительной в 1919 г., мемуарист остался верен, однако, и спустя 40 лет, когда перекладывал диалог на бумагу. И пусть реабилитация Миронова была еще впереди, но неужели минувшие десятилетия так ничему и не научили Буденного, кроме затверженных ярлыков — «изменник Миронов», «могильщик Красной армии Троцкий», «враг народа Тухачевский»? Нет, не научили, он словно остался в том далеком времени. Впрочем, почему «словно»?
Но мы несколько отвлеклись. Сразу после ареста командира Донского казачьего корпуса на совещании командного и политического состава корпуса под руководством Буденного был утвержден приказ, в соответствии с которым Миронов, как «объявленный Советским правительством вне закона», подлежал расстрелу, а подчиненные ему командиры — преданию суду военного трибунала. Но, к большому неудовольствию Буденного, в дело вмешался неожиданно прибывший в расположение Конной армии Троцкий, который приказал отконвоировать арестованного в штаб 9-й армии.
План председателя РВС состоял в том, чтобы предать Миронова чрезвычайному ревтрибуналу, приговорить к расстрелу, а затем помиловать. Дальнейшее его направление на фронт должно было способствовать расколу казачества, учитывая огромную популярность Миронова на Дону.
Филипп Кузьмич, действительно, после осуждения был помилован, но к войскам его допустили лишь 30 августа 1920 г., когда вместо О.И. Городовикова он был поставлен во главе 2-й Конной армии. Буквально в течение нескольких недель армия преобразилась: за счет казаков-добровольцев с Дона основательно выросла ее численность, резко укрепилась дисциплина. 2-я Конная оказалась на направлении главного удара войск Врангеля, начавшего 8 октября Заднепровскую операцию с целью вторжения через Днепр на Правобережную Украину.
Соединение Миронова сыграло решающую роль в срыве этой важнейшей для Врангеля операции. «2-я Конная армия, руководимая своим доблестным командармом т. Мироновым, — оценивали результаты боев главком Каменев и заместитель председателя РВСР Склянский, — в боях 13–16 октября западнее Никополя разбила лучшие конные части Врангеля и этим ударом создала перелом во врангелевском наступлении на правом берегу Днепра».
Огромную роль сыграло соединение и в последующих боях в Северной Таврии. За несколько дней до начала решающего наступления Красной армии 2-я Конная форсировала Днепр и захватила на его левом берегу важный плацдарм. Против советских частей противник бросил наиболее боеспособный 1-й армейский корпус. В телеграмме от 28 октября командующий Южным фронтом М.В. Фрунзе писал: «Лучший из корпусов армии Врангеля 27 октября разбился о 2-ю Конную армию, все попытки противника отбросить нас к Днепру окончились полной неудачей. В связи с нанесенными противнику большими потерями… противник начал общий отход в Крым»[96].
Накануне решающих боев за Крым боевые пути Буденного и Миронова вновь пересеклись. Обе армии участвовали в разгроме Врангеля и окончательном очищении Крыма от белогвардейских войск. Но каким именно образом и в какой степени?
Маршал Буденный в мемуарах отвечал на эти вопросы так: 2-я Конная получила приказ командующего фронтом наступать на Феодосию, Керчь, чтобы не допустить посадки противника на суда с целью эвакуации, 1-я Конная — с той же задачей форсированным маршем выступила утром 13 ноября 1920 г. на Симферополь и Севастополь. 4-я кавдивизия, шедшая в авангарде, вместе с частями 51-й дивизии В.К. Блюхера подошла к Симферополю, так что уже 14 ноября «мы с Климентом Ефремовичем на рассвете поехали в Симферополь… Со станции железной дороги связались с Севастопольским ревкомом. Нам сообщили, что сухопутных вражеских частей, не сложивших оружия, в городе нет». А «15 ноября воины 1-й Конной вместе с героями 51-й Блюхера вступили в Севастополь» [97].
Ф.К. Миронов же доносил М.В. Фрунзе иное: «Последними пушками, говорившими в Крыму, были пушки 2-й Конной армии», — и приводил цифры взятых в плен и трофеев за 11–14 ноября: 25 тыс. пленных, более 60 орудий, 32 аэроплана, более 60 автомобилей, до 100 пулеметов, несколько десятков тысяч снарядов, миллионы пудов продовольствия и фуража[98].
Но доклад Миронова хранился за семью печатями в архиве, а историки могли оперировали почти исключительно мемуарами Буденного и должны были верить, естественно, им. Это продолжалось до конца 1960-х гг., когда историк-архивист В.В. Душенькин выявил в архиве документ, позволивший расставить все точки над і, — телеграмму, ушедшую 16 ноября 1920 г. в Москву из Симферополя. В ней говорилось:
«12 ноября Вторая Конная заняла с боем Джанкой, Курман-Кемельчи, окончательно принудив противника паническим бегством очистить Крым.
4-я армия, приняв Джанкой от Второй Конной армии, направилась в сторону Феодосии. Вторая же Конная в 18 часов 13 ноября вошла без боя в Симферополь, очищенный противником в 13 час. 13 ноября.
Первая Конная армия к вечеру 14 ноября сосредоточилась в районе Симферополя.
6-я армия (51-я дивизия) в 15 часов 15 ноября вошла в Севастополь, очищенный накануне противником, и одновременно заняла Ялту… Крым очищен от противника…»
Позднее, в 1970 г., Буденный обрушится на Душенькина, который осмелился предать гласности документ, взрывавший такую удобную версию относительно первенства 1-й Конной армии в боях за Крым, в то время как на самом деле она на расстоянии суточного перехода следовала за 2-й Конной. История сыграла с лихим рубакой злую шутку: ведь ему надо было бы сетовать не на архивиста, а на собственную неосмотрительность, ибо под той злополучной телеграммой, кроме подписей К.Е. Ворошилова, члена РВС 2-й Конной армии Н.П. Горбунова и начальника 51-й стрелковой дивизии В.К. Блюхера, стояла и подпись самого Семена Михайловича.
Будет несправедливым, если не сказать хотя бы несколько слов о дальнейшей трагической судьбе Ф.К. Миронова. Назначенный в январе 1921 г. главным инспектором кавалерии Красной армии, Филипп Кузьмич убыл в Москву. По дороге он заехал в родную станицу Усть-Медведицкую, чтобы повидаться с родными. Уже в Ростове-на-Дону за ним было установлено негласное наблюдение ДонЧК. После партийной конференции в Усть-Медведицкой, на которой присутствовал Миронов и где высказывались острые оценки в связи с затянувшейся политикой «военного коммунизма» и сопутствовавшей ей продразверсткой, по доносу тайного осведомителя ДонЧК 12 февраля бывший командующий 2-й Конной армии был арестован и под усиленным конвоем отправлен в Москву. Заключенному в Бутырскую тюрьму, ему вменялась в вину — ни больше, ни меньше — подготовка антисоветского восстания.
Началось следствие, но никаких реальных доказательств вины Миронова установить не удалось. И тогда с героем расправились по-бандитски, из-за угла. 2 апреля прогулка для всех заключенных была отменена. Миронов один гулял по огражденному кирпичной стеной двору. Неожиданно один из охранников вскинул винтовку и выстрелил…
Уже в 1960 г., повторно рассматривая «дело» легендарного кавалериста, Военная коллегия Верховного суда СССР указала, что он был подвергнут расстрелу «на основании постановления президиума ВЧК 2 апреля 1921 года». Но, скорее всего, это постановление было оформлено уже после убийства Миронова. А написанное им незадолго до случившегося письмо на имя Ленина и Калинина, которое могло бы предотвратить роковой финал, некие могущественные силы предусмотрительно придержали. До адресатов оно, если и дошло, то слишком поздно.
«БАТАЙСКАЯ ПРОБКА»
Войдя в Ростов-на-Дону вечером 8 января 1920 г., 1-я Конная армия затем задержалась здесь на полтора месяца. Причину задержки с выполнением директивы вышестоящего командования по преследованию противника С.М. Буденный в мемуарах объяснял «оттепелью, сильными туманами, ненадежностью льда и отсутствием достаточных для армии переправ через Дон»[99].
Все эти неблагоприятные факторы присутствовали, но главной причиной стало, как свидетельствуют документы, все же другое. Ваг что докладывали главкому С.С. Каменеву командующий Юго-Восточным (с 16 января — Кавказским) фронтом В.И. Шорин и член РВС В.А. Трифонов: «Пребывание частей войск в Ростове, Нахичевани и Новочеркасске и больших станциях с огромными запасами вина сыграло большую роль в отношении боеспособности войск. В особенности это отразилось на Конной армии, где большинство предавалось пьянству, грабежу и насилиям в городах Ростове и Нахичевани. Наступившая в это время оттепель и появление на поверхности льда воды дало войскам как бы законную причину на обречение себя к бездействию и топтанию на месте»