Ю.Р.). Как это ни печально, приходится согласиться с предложением товарища Ежова. Нужно предложить товарищу Ворошилову представить другую кандидатуру. И. Сталин»[122].
На документе осталась и подпись Тухачевского, означающая, что он ознакомился с «предложением товарища Ежова». Что думал при этом Михаил Николаевич? Понял ли, что не покушения на него боятся партийные бонзы, а того, что он, оказавшись за границей, вдруг может ускользнуть из их рук?
А если догадался, понял, то, может, посетило его душу сомнение, правильным ли путем пошел, изменив своему классу? И не бешеное ли честолюбие сгубило его?
В 19 лет, 1 сентября 1912 г., он был зачислен в списки Александровского военного училища. Как позднее вспоминал эмигрант В.Н. Посторонкин — белый офицер, учившийся параллельно с Тухачевским, из среды юнкеров его ярко выделяли блестящие способности, отменное рвение в несении службы, словом, подлинное призвание к военному делу.
Случай помог ему обратить на себя внимание начальства. На одном из тактических учений, будучи назначенным в сторожевое охранение, он по какому-то недоразумению не был своевременно сменен. Когда с приказанием смениться к нему послали юнкера, он отказался сделать это, поскольку тем самым нарушил бы устав. В охранение его поставил сам ротный командир, только ему он и подчинится — мотивировал Михаил свой отказ. Пришлось офицеру вновь выступить в роли разводящего. После этого Тухачевского произвели в портупей-юнкеры, что было пределом недостижимых мечтаний младшего курса, а спустя некоторое время он, исполнявший караульные обязанности в Кремле во время приезда в Москву императорской семьи, был даже представлен Николаю И.
С первых дней Михаил, по отзывам сослуживцев, стал буквально «фанатиком в достижении одной цели, поставленной им себе как руководящий принцип достигнуть максимума служебной карьеры». В военной среде это было привычным и нормальным явлением, здоровый карьеризм можно было бы приветствовать и в Тухачевском, тем более что он имел для лидерства много оснований, будучи великолепным строевиком, знатоком тактики, стрелком, фехтовальщиком.
Если бы не одно «но». «По службе у него не было ни близких, ни жалости к другим, — вспоминал Посторонкин. — …В среде своих однокурсников он не пользовался ни симпатиями, ни сочувствиями; все сторонились его, боялись и твердо знали, что в случае какой-либо оплошности ждать пощады нельзя, фельдфебель (после перехода на старший курс Михаил был назначен фельдфебелем своей 2-й роты. — Ю.Р.) не покроет поступка провинившегося. С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и еще не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой и не втянувшихся в училищную жизнь».
Беспощадностью фельдфебеля роты юнкеров мемуарист объяснял целый ряд конфликтов и инцидентов, возникших в училище и имевших печальные последствия. По докладу Тухачевского несколько юнкеров были отчислены или переведены в другое училище, трое же юнкеров, юноши, самолюбивые и решительные, будучи несправедливо, на их взгляд, наказаны, один за другим покончили с собой.
Карьерные соображения буквально снедали Тухачевского и по окончании Александровского училища. Произведенный в подпоручики лейб-гвардии Семеновского полка, он в составе 6-й роты убыл на фронт. Прекрасная подготовка, полученная Тухачевским в первоклассном училище, сказалась сразу же. В Первую мировую воевал он доблестно, удостоившись шести боевых орденов.
В феврале 1915 г. Тухачевский попал в плен. Там он пробыл два с половиной года, пока не удалось бежать. (По любопытному совпадению Тухачевский одно время делил тюремную камеру с великим французом — Ш. де Голлем.) «Когда он вернулся из плена на Родину, терзаемую смутами и беспорядками, он примкнул к тому лагерю, где, по его расчетам, было легче сделать карьеру, не теряя ничего, и без особенного риску достичь высокого положения и широкой известности», — заключал свои воспоминания Посторонкин[123].
Конечно, можно списать нелицеприятные, а подчас и язвительные замечания мемуариста на элементарную зависть к судьбе «изменника своему классу». Но, как увидит дальше читатель, в определенной проницательности мемуаристу не откажешь.
25-летний поручик, не поднимавшийся по служебной лестнице в старой армии выше командира роты, получил сразу назначение на должность командующего 1-й армией Восточного фронта. Как такое могло произойти? Те, кто до сих пор верит в выдумки сталинской пропаганды, отвечает на этот вопрос привычно: Тухачевского, мол, усиленно тащил наверх нарком по военным и морским делам Л.Д. Троцкий, сколачивавший лагерь своих сторонников из потенциальных шпионов и диверсантов. На самом деле все обстояло с точностью до наоборот.
Уже в самом начале, когда председатель Военного отдела ВЦИК А.С. Енукидзе в мае 1918 г. рекомендовал Михаила Николаевича на должность столичного губернского военного комиссара, Троцкий назначил его на куда более скромную должность военкома штаба Московского района. В бытность на Восточном фронте Тухачевский чуть было не лишился по воле председателя РВС страны должности командующего 1-й армии из-за конфликта с членами РВС армии. В августе 1919 г. РВС республики в отсутствие Троцкого принял постановление наградить командарма орденом Красного Знамени. «Считаю совершенно неуместным», — отбил «молнию» Лев Давидович своему заместителю Э.М. Склянскому и потребовал отменить постановление, если оно еще не опубликовано. К удаче полководца, телеграмма Троцкого запоздала.
Если и искать того, кто оказал решающую протекцию Тухачевскому, то это был В.И. Ленин. Выдвижению «поручика-коммуниста» на должность командарма предшествовала его обстоятельная беседа с вождем. В глазах Ленина его собеседник, очевидно, оказался более способным к восприятию и реализации идей революции, чем многие другие военспецы.
Сильно ошибется тот, кто увидит в Тухачевском банального соискателя чинов, карабкавшегося наверх правдами и неправдами. Его карьерный рост обеспечивался несомненными профессиональными достоинствами. Он с большим умением выходил из многих передряг, которые ему уготовила фронтовая судьба. Так, едва приняв командование армией, он, выражаясь боксерским языком, вошел в клинч с командующим Восточным фронтом М.А. Муравьевым, оказавшимся участником антисоветского заговора. «Я остался арестованный в одном из вагонов команды броневиков, окруженный часовыми и немногими красноармейцами, — вспоминал позднее Михаил Николаевич. — Когда среди них улеглось первое возбуждение, я начал агитацию против Муравьева. Через несколько часов… команда бронедивизиона решила арестовать Муравьева…
Я был освобожден часовыми, которые меня охраняли… Таким образом, восстание было подавлено без пролития крови, силою одного убеждения»[124].
1-я армия под его командованием отличилась в боях за Симбирск, Сызрань, Самару. Удачливого командарма в январе 1919 г. перебросили на Южный фронт, где он вступил в командование 8-й армией (при члене РВС И.Э. Якире). Ее удары ощутили на себе все, кто поддержал Вёшенское восстание, поднятое на Дону в ответ на проводившуюся центральными и местными властями политику расказачивания: армейские трибуналы отправили тогда под расстрел не менее 8 тысяч человек.
С апреля 1919-го Тухачевский вновь оказывается на Восточном фронте. Его 6-я армия успешно участвовала в Златоустовской, Челябинской и других операциях по освобождению Урала и Сибири от войск Колчака.
После этого в январе 1920 г. он сменил на посту командующего Кавказским фронтом В.И. Шорина, не совсем удачно действовавшего в ходе Доно-Манычской операции. Уже к 3 февраля Михаил Николаевич подготовил, а затем успешно провел Тихорецкую и Кубано-Новороссийскую наступательные операции, завершившиеся полной ликвидацией деникинской армии. Фронт захватил много пленных и большие трофеи, освободил важные для республики нефтедобывающие и сельскохозяйственные районы. Здесь Тухачевский впервые близко столкнулся с И.В. Сталиным, К.Е. Ворошиловым, С.М. Буденным.
Надо заметить, что честолюбие, отличавшее Тухачевского в юности, нисколько не уменьшилось в зрелом возрасте. С вышестоящим командованием он ладил далеко не всегда. Конфликты возникали у него с командующими Южным фронтом В.М. Гиттисом и Восточным фронтом — сначала А.А. Самойло, а затем В.А. Ольдерогге. Не случайно главком Вооруженными силами Республики С.С. Каменев позволял себе с иронией отзываться об излишне самолюбивом «поручике-командарме». Что ж, ярый сторонник новой, «классовой» стратегии войны платил военспецам из бывших царских полковников и генералов той же монетой. В докладе заместителю председателя РВС республики Склянскому Михаил Николаевич доказывал, что в рядах старой русской армии хорошо подготовленный командный состав имелся лишь «среди молодого офицерства». Здесь, дескать, и надо искать будущих красных маршалов.
Однако, отмечая эти и подобные «грехи», нельзя не видеть, что нелады в личных взаимоотношениях не мешали высшим руководителям по достоинству оценивать профессиональные качества Тухачевского. Когда весной 1919 г. на Восточном фронте между командующим 5-й армией и комфронтом Самойло возник крупный конфликт по вопросам планирования и руководства операциями, тогдашний главком И.И. Вацетис приказал отстранить Тухачевского от командования армией. Но за командарма вступился сам Самойло. «Решение о смещении Тухачевского несомненно отразится на успехе операции, — телеграфировал он в Полевой штаб РВСР. — Он все же лучший из командармов. Я считал бы возможным вполне для пользы дела ограничиться моей телеграммой»[125].
Добавим, что именно главком Каменев, некогда иронизировавший над бывшим «поручиком-командармом», позднее рекомендовал его на должность командующего войсками Западного фронта.