Упомянутое выше заседание Главного военного совета состоялось 28–31 мая 1938 г. В этой связи не совсем понятно, о каком событии Блюхер сообщал из Москвы в Хабаровск по прямому проводу начальнику штаба ОКДВА комкору Г.М. Штерну: «Двадцать первого принимал участие в работах Главного военного совета, на котором имел краткую беседу и с Главным хозяином. Мой отдых начинается двадцать пятого мая… Пока все идет хорошо и даже лучше, чем я ожидал».
Бывшая сотрудница Коминтерна А.Л. Разумова, работавшая в подчинении Блюхера еще в Китае, встречалась с ним в тот день, когда его принимал Сталин. Василий Константинович был в приподнятом настроении, рассказывал, что, когда он посетовал на инспирируемые из Москвы нездоровые слухи о нем, командующем, вождь успокоил его, сказав: «К сожалению, людям свойственны слабости, в том числе зависть. Поезжайте, товарищ Блюхер, в отпуск, отдохните. Все будет хорошо» [162].
У маршала были и другие основания для хорошего настроения. Во-первых, ГВС принял его предложения относительно значительного увеличения численности войск и строительства оборонительных сооружений на Дальнем Востоке. А во-вторых, находясь в Москве, он смог добиться от начальника управления по командному и начальствующему составу РККА Е.А. Щаденко ускорения комплектования армии недостающими кадрами. Заместителем командующего ОКДВА стал комдив В.З. Романовский, начальником штаба — комкор ГМ. Штерн, членом военного совета — дивизионный комиссар П.И. Мазепов; кроме того, были подписаны приказы о назначении высшего и старшего начальствующего состава почти на все вакантные должности.
Это было тем более необходимо, что 8 июня 1938 г. Главный военный совет постановил развернуть ОКДВА в Краснознаменный Дальневосточный фронт (КДФ) с Блюхером во главе. В состав фронта вошли две армии — 1-я Приморская (командующий комдив К.П. Подлас) и 2-я отдельная Краснознаменная (комкор И.С. Конев), а также Хабаровская группа войск.
И вновь не все понятно. Почему в столь ответственный момент вдруг встал вопрос об отпуске Василия Константиновича? Выходит, даже важнейшее решение о создании КДФ было принято ГВС в отсутствие полководца? Похоже, что начиналась линия на дискредитацию полководца. Формально обойтись без него, как многолетнего авторитетного руководителя войск в дальневосточном регионе, было еще невозможно, но уже с первых шагов его убирали от реального управления, чтобы потом возложить на него ответственность за провалы.
Между тем неблагоприятные события в районе озера Хасан стали быстро нарастать. 13 июня именно на участке 59-го По-сьетского погранотряда перешел к японцам начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар госбезопасности 3-го ранга Г.С. Люшков. И дело не только в том, что измена столь высокопоставленного сотрудника органов безопасности неизбежно повышала градус шпиономании на Дальнем Востоке и делала личность Блюхера более уязвимой для упреков из Центра. Главное — Люшков передал японской разведке ценные сведения о Дальневосточной армии, из которых Генштабу императорской армии стало ясно, что, вопреки прежней информации, советские войска в регионе значительно превосходят противостоящие им войска на сопредельной территории в Маньчжурии и Корее. Японцы пришли к выводу, что «это делало фактически невозможным осуществление ранее составленного плана военных операций против СССР»[163]. Проверить сведения перебежчика можно было только на практике, вызывая советские войска на столкновения, поэтому обстановка на границе неизбежно должна была обостриться.
Судя по фактам, японцам в этот момент, как нельзя кстати, «помогли» советские пограничники. Чтобы предотвратить впредь переход границы в полосе 59-го отряда, его командование запросило у штаба Дальневосточного погранокруга разрешение на занятие сопки Заозерная и 8 июля получило его. Через несколько дней на сопке под покровом ночи был оборудован окоп с проволочными заграждениями, при этом советские пограничники выдвинули его на сопредельную сторону за четырехметровую погранполосу.
Японцам удалось перехватить радиопереговоры командования 59-го отряда с Хабаровском, после чего им не составило труда убедиться в «нарушении границы». По дипломатической линии был заявлен протест с требованием «покинуть захваченную маньчжурскую землю» и восстановить на Заозерной начертание границы, «существовавшей там до появления окопов». Ответ НКИДа, однако, гласил, что ни один советский пограничник и на вершок не заступил на сопредельную территорию. Словно подтверждая это, 15 июля на гребне Заозерной один из советских пограничников застрелил японского жандарма. Москва официально заявила, что «жандарм убит на советской территории, куда ему не следовало приходить», и повторно отказалась выполнить требование Токио уйти с Заозерной. Тогда 20 июля посол Японии Сигемицу, повторно посетив наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова, заявил ему, что «Япония должна будет прийти к выводу о необходимости применения силы».
Таким образом, противостояние быстро шло к развязке. Но, пожалуй, судьба Блюхера зависела не только и даже не столько от исхода борьбы с японцами, сколько от отношения к нему Сталина.
На этом фоне как-то провокаторски звучали оценки, данные писателем-эмигрантом Р. Гулем, который в 1933 г. опубликовал книгу о некоторых советских военачальниках, ее в Кремле наверняка прочитали. «Кто знает, — завершал он очерк о Василии Константиновиче, — может быть, мы еще и услышим имя Блюхера в реляциях о боях. А может быть, Блюхер мелькнет и на неизбежном повороте внутренней жизни страны при ликвидации коммунистической диктатуры»[164]. Что должно было прийти на циничный ум Сталина, если и за границей, оказывается, не исключали вооруженного вмешательства Блюхера в политическую жизнь страны?
«ПРИЕХАЛИ АКУЛЫ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ МЕНЯ СОЖРАТЬ»
В связи с обострением обстановки на Дальнем Востоке по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 июня 1938 г. сюда был направлен начальник Политуправления РККА Л.З. Мехлис [165]. В Хабаровске находился и первый заместитель наркома внутренних дел (в недавнем прошлом начальник главного управления пограничной и внутренней охраны, начальник пограничных войск НКВД) командарм 1-го ранга М.П. Фриновский. Их задача — навести в войсках Дальневосточного фронта «революционный порядок, повысить их боевую готовность» и «в семидневный срок провести массовые оперативные мероприятия по изъятию противников советской власти».
Говоря о Мехлисе и Фриновском, некоторые историки утверждают, что их главной целью было «найти «компроматы» на В.К. Блюхера»[166]. С точки зрения конечного результата это выглядит действительно так. Их донесения, особенно Мехлиса, в Центр сыграли, пожалуй, решающую роль в окончательной политической дискредитации Василия Константиновича. Но зададимся вопросом: с чего это вдруг Блюхер, буквально за три месяца до этого поднимаемый к новым высотам в военной и политической иерархии, стал в глазах Сталина «врагом народа»? Из-за того что не подписал приговор по делу Тухачевского? Да, этот аргумент имеет серьезный вес. Но строить на нем умозаключение относительно того, что военачальник после этого полностью потерял доверие Сталина, все же не стоит. Иначе его не назначили бы, очевидно, командующим Дальневосточным фронтом. Блюхер почти не был связан с участниками «военного заговора» по службе после Гражданской войны, особой симпатией с их стороны не пользовался, и вождь это знал. Отказ подписать приговор он не обязательно должен был расценить как знак солидарности Блюхера с осужденными военачальниками. Тот мог руководствоваться обычной щепетильностью: мол, нет достаточных доказательств вины, требуется дополнительное расследование.
Да, относительно его лояльности были сомнения. Но, например, и на маршала Буденного были показания обвиняемых по делу Тухачевского, однако Сталин не тронул бывшего командующего 1-й Конной. Еще один союзник в лице Блюхера вождю вовсе не помешал бы. Так что Василий Константинович вполне мог бы стать в ряд с Ворошиловым и Буденным, а не с Тухачевским и Убореви-чем. Но при одном условии: сомнения в его лояльности он должен был опровергнуть действиями вокруг Хасана (как сделал, например, позднее Г.К. Жуков на Халхин-Голе). Но на Хасане Блюхер не оправдал сталинское доверие ни политически (затеяв разбирательство вокруг нарушения границы советскими пограничниками), ни как военачальник, провалив операцию. Так что Сталин поставил крест на Блюхере, пожалуй, не до, а уже в ходе конфликта на Хасане. И вот здесь-то донесения Мехлиса и Фриновского сыграли свою роль.
Вдова Блюхера Глафира Лукинична вспоминает, что уже после первого острого разговора эмиссаров Кремля с ее мужем Василий Константинович сказал ей: «Ты знаешь… приехали акулы, которые хотят меня сожрать. Они меня сожрут или я их, не знаю — второе маловероятно»[167].
Командующий постепенно стал наиболее крупной, но все же не единственной мишенью борцов с «врагами народа» в КДФ (с 23 июля 1938 г. фронт стал именоваться ДКФ — Дальневосточный Краснознаменный фронт). О масштабах чистки лишь на первом этапе дает представление телеграмма Мехлиса, направленная Сталину 28 июля 1938 г.: «Уволил двести пятнадцать политработников, значительная часть из них арестована. Но очистка политаппарата, в особенности низовых звеньев, мною далеко не закончена. Думаю, что уехать из Хабаровска, не разобравшись хотя бы вчерне с комсоставом, нельзя…»[168]
Как же действовал в это крайне нервозной обстановке Блюхер, видя, что во вверенной ему армии вовсю орудуют заместители наркомов