Готовя расправу над Жуковым, окружение Хрущева не могло не понимать, что времена изменились и в одночасье объявить заговорщиком и путчистом всенародного почитаемого полководца не удастся. Поэтому партийная элита пошла на широкомасштабный подлог и обман. Начиная с 18 октября, была организована целая серия собраний партийных активов в центре и в военных округах, на которых в качестве докладчиков выступали члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, сообщавшие коммунистам ложную информацию относительно действий и замыслов Георгия Константиновича.
Руководящая верхушка КПСС сознательно пошла при этом на нарушение всех норм партийной жизни и уставных требований. Деятельность коммуниста, тем более члена высшего политического руководства, обсуждалась без его участия и даже без его информирования о факте обсуждения. Публично Хрущев объяснял это неким авантюризмом Жукова, действия которого, узнай он о происходящем, якобы было трудно предвидеть. Однако ни на собраниях партийных активов, ни затем на пленуме ЦК в поддержку этого довода не было приведено ни единого факта. Ларчик открывался просто: только действуя в лучших сталинских традициях — запечатав уста обвиненному маршалу, скрыв под предлогом военной и государственной тайны происходящее судилище от широких партийных масс и манипулируя послушным активом, можно было добиться устранения Жукова. Любое же публичное объективное разбирательство и камня на камне не оставило бы от обвинений маршала в некой антигосударственной деятельности.
Партийный актив центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа и Московского округа ПВО 22–23 октября был задуман как генеральная репетиция октябрьского пленума. Провели его в расширенном составе: кроме членов и кандидатов в члены Президиума ЦК к участию в нем были привлечены руководящий состав Министерства обороны, политработники военных округов, флотов, групп войск. С большой речью, превышавшей время выступления докладчика генерал-полковника Желтова, выступил Хрущев. Сбивчиво, с пятого на десятое, он тем не менее, пожалуй, впервые с начала антижуковской кампании столь определенно сформулировал политические обвинения в адрес министра обороны, заключавшиеся в якобы имевших место попытках Жукова оторвать армию от партии, поставить себя между военнослужащими и Центральным комитетом.
Он дал понять присутствующим также и то, что вывод министра обороны из состава Президиума ЦК предрешен. Правда, сослался на необходимость дать тем самым простор критике в армии, впрочем, не очень заботясь, насколько убедительно звучат его доводы. Да еще и неприкрыто поиздевался над слушателями, над их привычкой к слепому послушанию: «Я понимаю, вы, здесь сидящие, думаете, к чему это Хрущев говорит. Он хочет, чтобы мы подтвердили. Мы возражать не будем. Но и выражать это какими-нибудь внешними признаками не будем. Лучше обождать, к чему это приведет. Я понимаю ваше положение и поэтому вхожу в него».
Справедливости ради надо сказать, что несколько человек из числа участников собрания все же попытались осторожно высказать сомнения, нормально ли обсуждать действия Жукова в его отсутствие? Однако Хрущев одернул их, заявив, что «семеро одного не ждут», вопрос назрел, и в интересах партии его надо решать безотлагательно.
Едва ли это могло убедить присутствующих. Кому было непонятно, что состояние партийно-политической работы явно не относится к разряду тех вопросов, обсуждение которых нельзя отложить на несколько дней. Однако утвердившееся в партии единомыслие заставляло сомневающихся молчать, в лучшем случае задаваться этими вопросами кулуарно.
Через три дня антижуковская кампания вступила в решающую стадию: 26 октября вопрос о состоянии партийно-политической работы в армии и на флоте был вновь вынесен на заседание Президиума ЦК, и на сей раз уже в присутствии Жукова, прибывшего в Кремль, по существу, прямо с аэродрома. Хрущевское окружение было спокойно: партийные активы показали, что союзников у министра обороны в верхних эшелонах политиков и военных гарантированно нет и не будет.
Министр обороны, как мог, пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Судя даже по скудной протокольной записи, он резко возражал против «дикого», по его словам, вывода, будто он стремился отгородить Вооруженные Силы от партии, и отказался признать, что принижал значение партийно-политической работы. Вместе с тем он высказал готовность признать критику и исправить ошибки, попросив в заключение назначить компетентную комиссию для расследования обвинений в свой адрес.
Но, как видно, исход дела был предрешен заранее. Члены партийного ареопага боялись Жукова, боялись его славы, авторитета, характера, он нужен был им не исправляющий ошибки, а низвергнутый. Они все (особенно усердствовали Н.А. Булганин, М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов) выступили в поддержку уже не раз звучавших обвинений. Итог подвел Хрущев: по его предложению Георгий Константинович был снят с поста министра обороны.
Ему, однако, предстояло еще раз пройти тягостную процедуру шельмования на намеченном на 28 октября пленуме ЦК с повесткой дня «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте». Оставаясь пока членом ЦК КПСС, он, даже если бы и хотел, не мог уклониться от нее.
Впрочем, уклоняться от испытаний было не в привычках Жукова. Другое дело, что одновременно с полномочиями министра обороны он лишился доступа к служебной документации, которая позволила бы аргументированно отвечать на выдвинутые обвинения. Ему оставался всего один день, чтобы подготовиться к отпору могущественному аппарату ЦК КПСС, который, ведомый Президиумом ЦК, наращивал антижуковскую кампанию уже как минимум месяц.
Система навалилась на Жукова всей мощью. Помимо 262 членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов Центральной ревизионной комиссии, а также нескольких десятков секретарей обкомов партии, заведующих отделами и ответственных работников аппарата ЦК КПСС, к работе октябрьского пленума были привлечены 60 высших военачальников — члены коллегии Министерства обороны, командующие войсками округов и флотами, члены военных советов — начальники политуправлений. Характерно, что, вопреки уставным требованиям, они — не входившие в состав ЦК, участвовали по предложению Хрущева в голосовании вопроса о выведении Жукова из Президиума ЦК и из состава Центрального комитета. («Это хорошая демонстрация силы, единства нашей партии», — удовлетворенно откликнулся первый секретарь после единогласного «одобрямса».)
Знаменательно и то, что с докладом на пленуме выступал секретарь ЦК М. А. Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда пленум ЦК рассматривал «персональные» вопросы. В докладе были выдвинуты очень серьезные по тем временам обвинения в извращениях партийно-политической работы, «огульном избиении» командных и политических кадров, бонапартистских замашках, личной нескромности. Партийных бонз особенно испугал факт организации без ведома ЦК школы спецназа в две с лишним тысячи слушателей. «Товарищ Жуков даже не счел нужным информировать ЦК об этой школе, — говорил Суслов. — О ее организации должны были знать только три человека: Жуков, Штеменко (тогда — начальник ГРУ. — Ю.Р.) и генерал Мамсуров, который был назначен начальником этой школы. Но генерал Мамсуров, как коммунист, счел своим долгом информировать ЦК об этом незаконном действии министра»[240]. Как своего рода ударный «кулак» в личном распоряжении министра обороны, могущий быть использованным во вполне конкретных заговорщических целях («Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать»), расценил новую воинскую часть в своем выступлении и Хрущев.
Давая объяснения, Жуков особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого-то преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки (обучение иностранным языкам, сохранение военной тайны) соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям. «Я по существу искал решения вопроса об изменении метода подготовки, как подготовить более квалифицированные силы в этом отношении», — заявил Жуков.
Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Георгий Константинович вместе с тем решительно отверг обвинения, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед лицом участников пленума.
Причиной другого принципиального обвинения в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 г. в тот момент, когда члены Президиума ЦК» противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить возможность привлечения армейских частей для разрешения политического кризиса. «Без моего приказа ни один танк не тронется с места», — заявил тогда министр обороны, и Хрущев оценил занятую им позицию как партийную. Да и какую иную оценку он мог дать, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС. Теперь же, всего через четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел «забыть» об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. Так, А.И. Микоян заявил: «Оказывается, танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны». И, по существу бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где «всякие хунты-мунты», а «у нас политический климат не подходит для таких вещей».
На разные лады воспроизводились слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К°) будут настаивать на снятии Хрущева. Эти слова, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. С этими обвинениями солидаризовались и другие выступавшие. «…Разве не ясно, что это позиция — непартийная и исключительно опасная», — вопрошал, например, секретарь ЦК Суслов. Как чепуху и клевету расценил он саму мысль, допускающую «возможность проявления в нашей советской действительности, в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну».