[61].
В конце месяца увидело свет второе воззвание Военно-революционного комитета: «На фронте голод, верхи чиновничества саботируют… Военно-революционный комитет делает этим преступникам последнее предупреждение. В случае малейшего сопротивления или противодействия с их стороны по отношению их будут приняты меры, суровость которых будет отвечать размерам совершаемого ими преступления»[62].
Наконец, в начале декабря было опубликовано последнее объявление Военно-революционного комитета в рамках борьбы с саботажем. Согласно нему все чиновники, не приступившие к работе, «объявлялись врагами народа»[63].
Другой пример – в декабре 1917 года (по новому стилю) антибольшевистские силы предприняли попытку самостоятельно открыть работу Учредительного собрания. Планировалось организовать 28 ноября (11 декабря н. с.) массовую демонстрацию, на фоне которой избранные депутаты УС заняли бы Таврический дворец и самостоятельно объявили о начале работы, поставив большевиков перед свершившемся фактом. Последние детали обсуждались 27 числа на заседании Центрального комитета партии кадетов.
На следующий день после состоявшейся акции «Правда» писала: «Несколько десятков лиц, назвавших себя депутатами, не предъявляя своих документов, ворвались… в здание Таврического дворца… Их цель была создать якобы «законное» прикрытие для кадетско-калединского контрреволюционного восстания. Голос нескольких десятков буржуазных депутатов они хотели представить как голос Учредительного собрания…»[64]
«Центральный комитет партии к.-д., – сообщала далее “Правда”, – непрерывно направляет на юг в помощь Каледину корниловцев-офицеров. Совет народных комиссаров объявляет конституционно-демократическую партию партией врагов народа».
Достаточно ли этих исторических примеров? Но можно также упомянуть, что понятие «враг народа» вообще широко использовалось во время революции в России наравне с понятиями «враг революции», «враг трудящихся» и т. д. А к русским революционерам оно пришло из лексикона Великой французской революции – ennemi du people. А вообще перед нами термин римского права – hostis publicus (лат.). Например, врагом народа был объявлен Нерон – в 68 году нашей эры.
В какой именно форме и с каким содержанием Сталин ввел в официальный оборот понятие «враг народа», мы видели на примере 58 статьи уголовного кодекса РСФСР:
«Вооруженное восстание… – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнание из пределов Союза ССР навсегда».
Или: Оказание помощи международной буржуазии в попытках свержения Советской власти – «лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах вплоть до высшей меры социальной защиты – расстрела или объявления врагом трудящихся, с лишением гражданства союзной республики и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда»
Или: «Шпионаж… – высшую меру социальной защиты – расстрел или объявление врагом трудящихся с лишением гражданства союзных республик и тем самым гражданства Союза ССР и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда».
Во всех случаях объявление врагом трудящихся означает смягчение наказания – с высшей меры на высылку из страны.
Риторические же формулы газетных публикаций того времени мы здесь рассматривать не будем, чтобы не путать причины и следствия, все же в газетах «врагами народа» называли после осуждения, а не до. И не объявление в прессе «врагом народа» было основанием для репрессий. Тем более что понятие «вредитель» в то время было распространено чуть ли не шире.
Глава 19. Сталин и нападение фашистской Германии
Подробный анализ доклада Н.С. Хрущева вряд ли возможен вне рамок специально посвященного ему исследования. Остановимся лишь на наиболее распространенных сегодня мифах, берущих свое начало из речи «О культе личности и его последствиях». Отдельным элементом в обличении Сталина становится для Н.С. Хрущева период Великой Отечественной войны. Здесь впервые звучат тезисы о вине Сталина за поражения 1941 года, а также подвергается сомнению внезапность удара фашистской Германии по СССР.
Н.С. Хрущев говорит: «В ходе войны и после нее Сталин выдвинул такой тезис, что трагедия, которую пережил наш народ в начальный период войны, является якобы результатом «внезапности» нападения немцев на Советский Союз. Но ведь это, товарищи, совершенно не соответствует действительности».
На каких основаниях делает Хрущев такие выводы? Далее в докладе значится: «Многочисленные факты предвоенного периода красноречиво доказывали, что Гитлер направляет все свои усилия, для того чтобы развязать войну против Советского государства, и сконцентрировал большие войсковые соединения, в том числе танковые, поблизости от советских границ. Из опубликованных теперь документов видно, что еще 3 апреля 1941 года Черчилль через английского посла в СССР Криипса сделал личное предупреждение Сталину о том, что германские войска начали совершать передислокацию, подготавливая нападение на Советский Союз».
«Само собой разумеется, – продолжает Хрущев, – что Черчилль делал это отнюдь не из-за добрых чувств к советскому народу. Он преследовал здесь свои империалистические интересы – стравить Германию и СССР в кровопролитной войне и укрепить позиции Британской империи. Тем не менее Черчилль указывал в своем послании, что он просит «предостеречь Сталина, с тем чтобы обратить его внимание на угрожающую ему опасность»… Однако эти предостережения Сталиным не принимались во внимание. Больше того, от Сталина шли указания не доверять информации подобного рода, с тем чтобы-де не спровоцировать начало военных действий».
Если Черчилль, что признает и Хрущев, «делал это отнюдь не из-за добрых чувств к советскому народу», а тем более преследовал интересы «стравить Германию и СССР в кровопролитной войне», как должен был Сталин оценивать такие предупреждения? Мог он предполагать, что Черчилль на время воспылал любовью к СССР и прислал предупреждение в порыве добрых чувств? Мог ли Сталин, напротив, заподозрить в британском предупреждении очередную интригу, нацеленную именно на стравливание СССР с Германией?
Факты предвоенного периода говорили не только о военных приготовлениях Гитлера. Ограничения, наложенные на германские вооруженные силы Версальским договором 1919 года, последовательно игнорировались Германией в 30-х при полном безразличии стран – гарантов соблюдения договора – Великобритании и Франции. Кое-где не обходилось и без прямого поощрения: в 1935 году было подписано англо-германское Морское соглашение, санкционировавшее строительство Германией мощного военно-морского флота. В 1936-м Великобритания и Франция проигнорировали ввод немецких войск в демилитаризованную Рейнскую область, не обратили внимания на аншлюс Австрии и «подарили» Германии Судетскую область Чехословакии в результате Мюнхенского сговора.
В апреле – августе 1939 года по инициативе Москвы прошли переговоры между СССР, Великобританией и Францией о заключении договора о взаимопомощи, нацеленного против Германии. Однако эти переговоры были фактически сорваны представителями Великобритании.
Польская кампания вермахта сентября 1939 года хоть и вынудила Великобританию и Францию объявить войну фашистской Германии, но это была «Странная война», ни одного выстрела в которой до оккупации Франции в 1940 году так и не прозвучало.
Многочисленные факты предвоенного периода, конечно, красноречиво доказывали, что Гитлер направляет свои усилия, для того чтобы развязать войну против СССР (а также и всей Европы). Более того, неоспорим тезис Хрущева о концентрации значительных войск на советской границе. Но почему особое доверие должно быть оказано предупреждению Черчилля – не ясно. Тем более что, по данным советской разведки, сходные силы были сконцентрированы и против Великобритании, последнего европейского противника Гитлера. Не следовало ли рассматривать предупреждение как попытку отвести угрозу от Англии, спровоцировав германо-советский конфликт?
Далее в докладе XX съезду Н.С. Хрущев подчеркивает, что предупреждения поступали Сталину не только от политических противников:
«Следует сказать, что такого рода информация о нависающей угрозе вторжения немецких войск на территорию Советского Союза шла и от наших армейских и дипломатических источников, но в силу сложившегося предвзятого отношения к такого рода информации в руководстве она каждый раз направлялась с опаской и обставлялась оговорками.
Так, например, в донесении из Берлина от 6 мая 1941 года военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов доносил: «Советский подданный Бозер… сообщил помощнику нашего морского атташе, что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Латвию. Одновременно намечены мощные налеты авиации на Москву и Ленинград и высадка парашютных десантов в приграничных центрах…».
Не ставя под сомнение слова Бозера, нетрудно предсказать реакцию главы государства на такого рода донесение – военно-морского атташе со слов советского подданного со слов германского офицера, да не простого, а прямо из ставки Гитлера! Сейчас, кроме прочего, нетрудно оценить и достоверность этого донесения: война, как мы знаем, началась не 14 мая, а направлением главного удара была отнюдь не Финляндия и Прибалтика.
«В своем донесении от 22 мая 1941 года помощник военного атташе в Берлине Хлопов докладывал, что “наступление немецких войск назначено якобы на 15.VI, а возможно, начнется и в первых числах июня…” – продолжает Хрущев. – В телеграмме нашего посольства из Лондона от 18 июня 1941 года докладывалось: