Вот до чего довел крестьянина тоталитарный советский режим!
В действительности все складывалось вовсе не так страшно. Паспорта выдавали желающим учиться в профучилище, поступить в институт, «делать военную карьеру», трудиться на вновь созданных предприятиях и т. д. По-другому и быть не могло: в ходе индустриализации требовались все новые и новые рабочие руки, и их неоткуда было взять, кроме как из деревни.
Существовала определенная проблема «просто переселиться в город» по двум причинам, и обе зависели не от наличия паспорта, а от наличия института прописки. Государство считало своей обязанностью обеспечить человека жильем и рабочим местом. Рабочее место, кроме того, требовало определенной квалификации (и здесь желающий мог повысить свою квалификацию в училище или вузе, ограничения отсутствовали).
С другой стороны, «просто переселиться в город» без работы и жилья, не имея квалификации и образования, сложно и по сей день. Конечно, появились новые ниши для желающих, свободная экономическая миграция дает такую возможность, и каждый может, продав дом в деревне, попытать счастья в столице. Не исключено, что пополнив число бомжей на Курском вокзале.
Возможно, советская система кажется не такой гуманной, лишенной свободы и слишком заорганизованной. Но альтернатива у нас перед глазами, мы имеем возможность сравнивать. С одной стороны, гарантированное жилье и занятость, с другой – мечта об успехе. Сегодня этот вопрос каждый решает сам за себя.
Резюмируя, еще раз остановимся на важных моментах. Паспортная система изначально, с момента своего зарождения, не предусматривала поголовной паспортизации всего населения. Она преследовала конкретные задачи: выявления бандитов на дороге, контроля по сбору податей и т. д. Напротив, либеральные исследователи считают поголовную паспортизацию признаком «полицейского государства».
Советская паспортная система не являлась уникальным тоталитарным изобретением большевиков. Осуждая ее, следует, видимо, автоматически осуждать паспортную систему как дореволюционной России (и Европы), так и сегодняшнего дня.
Советская паспортная система 30-х годов, так же как и паспортные системы до нее, преследовала конкретные цели. Унизить колхозников или закрепостить их на селе – среди них не было. Как раз напротив, система была направлена на учет и контроль городского населения. В силу чего и не охватывала население сельское. При этом сельскому населению, преимущественно молодежи, не ставилось ограничений в учебе, военной карьере, работе на вновь созданных предприятиях. Паспорта в таких случаях выдавали.
Отсутствие паспортов у колхозников факт вопиющий, лишь если рассматривать проблему первых десятилетий XX века через призму современных представлений. Отсутствие паспортов у крестьян просто нелепо сравнивать с рабовладением. Утверждения мадам Щербаковой замешены на множестве передергиваний и являются очевидным элементом черного мифа, который продолжают настойчиво вдалбливать в головы доверчивых граждан.
Смежной с «паспортной» является «пенсионная» тема, в рамках которой утверждается: только в 70-е годы советские колхозники начали получать пенсии. Здесь также присутствуют, мягко выражаясь, недоговорки. Право всех граждан страны на пенсионное обеспечение было закреплено в СССР еще Конституцией 1935 года. Реализация этого права была непривычна на позднесоветский взгляд (зато совершенно обыденна на сегодняшний), что давало возможность идеологам начиная с 70-х годов XX века утверждать, что именно решение Верховного Совета СССР от 15 июля 1964 года «О пенсиях и пособиях членам колхозов», а также его изменения от 1971 года и стали началом пенсионного обеспечения крестьянства.
Если посмотреть на советскую историю со стороны, складывается впечатление, что со времен Хрущева страна жила великими свершениями, стремясь доказать, что она достойна героев прошлых эпох. Будь то посадки кукурузы, БАМ или пенсии колхозников, они подавались как эпохальные решения партии и правительства, черта времени и гениальное решение нового генсека. Тому были, естественно, объективные причины, и экономические, и политические. Кроме удовлетворения естественного честолюбия, советские власти, столкнувшись с замедлением темпов роста экономики, раз за разом пытались стимулировать энтузиазм 20–30-х и 40–50-х годов.
Тем не менее пенсионное обеспечение колхозников существовало и раньше. Закрепленная в Конституции 1936 года норма о праве на пенсии была реализована через бюджеты самих предприятий – и промышленных, и сельскохозяйственных. Единого пенсионного фонда на тот момент не существовало, выплата социальных пособий по нетрудоспособности и старости возлагалась непосредственно на артели, которые должны были создать с этой целью социальный фонд и кассу взаимопомощи.
Выплаты пенсий колхозникам по старости или нетрудоспособности, оплата больничных, отпуска по беременности также возлагались на саму сельхозартель, для чего в типовом уставе сельхозартели был предусмотрен Фонд пенсионного обеспечения, который должен был составлять не более 2% от всей валовой продукции предприятия.
Часть колхозников имела право на государственную пенсию – до 1964 года она полагалась председателям, механизаторам, специалистам, инвалидам Великой Отечественной войны. С 1957 года право на государственную пенсию получили члены колхозов, ставшие инвалидами в связи с выполнением долга гражданина СССР по охране колхозной собственности.
По мере своего развития государство постепенно забирало социальные обязательства у предприятий и хозяйств, перекладывая ответственность за содержание пенсионеров на свои плечи. Так, рабочие и служащие были переведены на государственные пенсии в 1956 году. Колхозники были включены в единую систему государственного пенсионного обеспечения в 1964 года. Наконец, в 1971 году порядок исчисления пенсий рабочим, служащим и колхозникам был унифицирован, вся пенсионная система была сосредоточена в руках государства и финансировалась непосредственно из госбюджета.
Выросшее в 80-х поколение уже не могло представить себе иной ситуации, государственные пенсии воспринимались как естественная часть окружающей жизни, на чем и сыграли демократические пропагандисты 90-х, объявив, что большевики лишили крестьян не только паспортов, но и пособий по старости. Интересно, что, воспользовавшись этим приемом и развалив советскую систему пенсионного обеспечения (вместе с СССР), они тут же принялись за реформу, которая отбросила нас в социальном обеспечении на многие десятилетия назад.
Глава 43. Эксплуатация мифа: ГУЛАГ на службе идеологии
Исторические исследования с явно заданной идеологической подоплекой появляются в печати с завидной регулярностью. В середине 2008 года издательством «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН) при поддержке РАО ЕЭС России была выпущена книга «Заключенные на стройках коммунизма: ГУЛАГ и объекты энергетики в СССР». Основная мысль работы выражена уже во вступительном слове: «Следует признать: советская экономика в целом и энергетика в частности во многом были созданы… руками миллионов ЗК – заключенных сталинского ГУЛАГа».
Как указано в издании, «строительство электростанций, линий электропередачи и других энергетических объектов было одним из важнейших направлений деятельности ОПТУ – НКВД – МВД с начала 1930-х годов, когда советская экономика принудительного труда приобрела заметные масштабы».
«Мы помним о том, как в беспрецедентно короткие сроки был реализован план ГОЭЛРО. О том, как электроэнергетика страны, наполовину разрушенная в годы войны, уже в 1947 году вышла на второе место в мире по объемам производства электроэнергии. Но есть и другая сторона правды… рабский труд, искалеченная судьба, а зачастую – собственная жизнь [узников ГУЛАГа]», – значится во вступительном слове.
План ГОЭЛРО пока является одним из немногих элементов советской истории, наряду с наукой, балетом и космонавтикой, которые до сих пор не подверглись демонизации и низвержению с пьедесталов. Похоже, пришел и его черед.
Книга нейтрально заявлена как «сборник документов и фотографий», о ней сказано, что авторы «впервые в российской истории провели подробный и беспристрастный анализ советской “лагерной экономики” 30–50-х гг. XX века». Однако оценки, которыми грешат исследователи, позволяют усомниться в их беспристрастности: «Образ ГУЛАГа как электростанции, движимой слезами жертв сталинского террора…», «Немалое количество реальных киловатт/часов реальных советских электростанций было оплачено кровью узников ГУЛАГа…» и т. д.
Многое объясняет тот факт, что «издание осуществлено при финансовой поддержке РАО “ЕЭС России”», причем «издательство благодарит А.Б. Чубайса, Л.Я. Гозмана и “Союз правых сил” за содействие».
Составители сборника исходят из того, что:
а) все ЗК есть невинно осужденные режимом жертвы политических репрессий;
б) практика СССР по привлечению к труду ЗК была чем-то уникальным и шокирующим среди западных демократий;
в) в лагерях для ЗК условия снабжения и труда были направлены на массовое уничтожение узников ГУЛАГа.
«С точки зрения морально-правовых критериев, принятых в цивилизованных обществах, сталинский террор и его производное – экономика принудительного труда – не могут быть оценены иначе как преступные, – сообщают авторы. – Основополагающим элементом экономики ГУЛАГа была сверхэксплуатация миллионов заключенных и других “спецконтингентов” … с выделением минимальных ресурсов для поддержания их работоспособности. Энергетический сектор экономики принудительного труда не был исключением в этом отношении».
Общее впечатление от этих строк – рабочие лагеря ГУЛАГа мало чем отличались от лагерей смерти фашистской Германии. Собственно, к такому выводу и подталкивают общественность многочисленные «исследователи» демократической направленности. Недаром сравнения коммунистического и фашистского режимов стали в определенных кругах обыденной нормой.