Я приземлился на фронте в расположении русской обороны почти на берег Кубани в районе городка Кропоткин. Увидев мою покорную позу, русские солдаты не лютовали, они больше кричали, чем применяли ко мне физическое насилие, и, наконец, схватив за грудки, поволокли на свой рубеж. Уже оказавшись в окопе, я заметил, что русские войска, явно малочисленны и лишены артиллерии или иного тяжелого вооружения. Меня взяла в плен пехота, имеющая уставший и потрепанный вид. Никто, даже подошедший молоденький офицер, интеллигентного вида, не говорил по-немецки. Этот командир выделил двух бойцов, судя по всему, чтобы сопроводить меня в тыл. Я стал уважать русских, еще чуть-чуть и начну признаваться им в любви, ведь мне пока сохраняют жизнь.
Насколько я знал обстановку, ближайшим русским тылом был Армавир, расстояние до которого было километров семьдесят. Никакого транспорта, включая гужевого, на позициях не было, идти пешком было нелепо. Меня еще раз обыскали, забрав полетную карту, связали руки и заставили сесть на дно окопа. Возможно, русские ждали прибытия своего начальства или транспорта с соседних позиций. Ко мне был приставлен один солдат средних лет, вооруженный винтовкой. Он сел напротив и начал сворачивать лист бумаги, поместив в него табак низкого качества. Не успел он сделать и двух затяжек, как относительную тишину порвал разорвавшийся в нескольких десятках метрах от окопа снаряд. Солдат выругался, затушил самокрутку и поднял голову из окопа. Вокруг все пришло в движение. Русские бросились на позиции, я попытался подняться, чтобы понять что происходит, но, получив удар по спине прикладом от своего конвойного, рухнул на дно окопа, поняв, что самое лучшее для меня – это сделать вид, что меня вообще нет в природе. Окопы подверглись пушечному обстрелу, судя по звуку выстрелов и разрывам, огонь вели наши танки, русские открыли встречный огонь из ружей и единственного пулемета, изредка бахало их противотанковое ружье.
В какой-то момент, находившейся ближе всего ко мне, тот самый солдат, огревший меня прикладом, вскрикнул и упал на дно окопа, на его лице зияла страшная осколочная рана. Мой страж убит. Используя появившуюся возможность, я поднялся и осторожно выглянул из окопа. Впереди в клубах пыли ползли танки, они двигались прямо на нас, на ходу ведя огонь из пушек. Мне хотелось пересчитать железных монстров, но свист пуль заставил вернуться в окоп. Рубеж обороны находился прямо перед рекой в нескольких километрах от города. Если бы русские заняли оборону за Кубанью, у них был бы шанс задержать танки естественными изгибами водной преграды, но они обороняли город, расположенный перед рекой и в такой ситуации шансов у них не было.
Русским было не до меня, я лег в окопе, прикрывшись телом своего охранника и пытаясь разыграть из себя мертвого. Сколько прошло времени не знаю, в результате боя противник отступил, а по окопам прошлись гусеницы наших танков шедших в направление Армавира. Страх, животный страх – вот что испытывал я в эти минуты, длившиеся столетиями! Меня обнаружили солдаты, осматривающие захваченные позиции. Черт, я опять легко выкрутился! Плен становится моей традицией, но четвертого освобождения может не получиться.
Когда всякий шум стих, я долго лежал на траве, наслаждаясь теплым летним днем, пахнущим травами и речной водой. Надо мной сновали мелкие полевые птицы, только они нарушали блаженный покой, да еще стебелек, щекотавший мое пыльное грязное лицо. Войны больше не было. Боже, как хорошо жить на свете!
До войны я занимался историей. Как историку мне интересно, о чем думал Наполеон, создавая свою империю, или о чем думал Фридрих Барбаросса, или о чем думает наш Фюрер, но как человеку мне ближе и важнее знать, о чем думает простой германский солдат, в серой шинели или летнем кителе, проливающий кровь в окопах за Германию. Мысли, чувства, искания такого «серого» человека, составляющего массы таких же маленьких человечков воплощающих идеи великих выскочек мне более интересны, чем глобальные замыслы возвысившихся одиночек. Почему мы следуем за одними, но не поддерживаем других, что двигает мной, рядовым летчиков люфтваффе? Что завело меня в эти далекие от родины места? Долг? Честь? Стадное чувство или вера в идеалы? Но чьи это идеалы, мои? И еще. со старых времен, времен германцев и викингов, мужчины культивировали дух силы, дух охотника и воина – готовность к убийству ради цели. Звучит красиво. «победа или смерть!». Наверное, Вальхалла – рай для доблестных воинов стоит этого. Только есть один моральный аспект, так сказать, в свете идей двадцатого века. своей жизнью каждый может распоряжаться, как ему заблагорассудится, а вот, имеем ли мы право ради собственных целей забирать чужую жизнь?
После освобождения меня направили в штаб в Мариуполь. Сам Рихтгофен нашел пять минут для встречи с трижды возвратившимся из плена летчиком. Сбитые Илы мне не засчитали, и Железный Крест из рук барона я не получил, не утвердили пока мое представление, поданное Илефельдом.
Затем направили на аэродром Морозовская в двухстах километрах от Сталинграда на соединение со своими. Здесь румынская база. На аэродроме много самолетов. истребители, разведчики, бомбардировщики, санитары. Тут же штаб румынской авиации, сегодня видел их эскадренного генерала.
Пока поселились в местной избе по два человека, яиц, хлеба, картошки и даже местного меда вдоволь. Друзья рады встрече, у союзников есть белое вино, сегодня купил несколько бутылок для импровизированного банкета в честь моего возвращения. За столом вечером обсуждаем. куда кинут – на Сталинград или Кавказ, а может быть перебросят на север, по слухам там русские начали наступление в районе Ржева и Ильмени. Приятели утверждают, что большая часть люфтваффе сконцентрирована к западу от крепости Сталинград, особенно «Штуки». Сюда же стягивается пополнение. Людей достаточно, а вот техники не хватает, поэтому нам предстоит действовать аналогично румынам на устаревших «Эмилях». Хотя давно должны были отправить в тыл на перевооружение.
Через день получил самолет. Нас увеличили до полноценной эскадрильи. Наши «Эмили» продолжают обслуживаться силами румынского авиационного корпуса, работать будем под командованием «Дон», а может даже под Министерством авиации, но в составе Восьмого авиакорпуса 4-го флота. Значит на Сталинград!
Если верить нашей пропаганде, то на Кавказе захвачен Новороссийск и гора Эльбрус – сомнительное достижение захватывать гору. Наступление на Сталинград замедлилось, русские упорно сопротивляются, и похоже со спокойной рыбалкой придется повременить.
Как эскадрилью непосредственной поддержки наземных войск и с учетом специфики эксплуатируемой техники нас готовят к точечным ударам по артиллерийским зенитным установкам, доставляющим заградительным огнем много проблем остальной авиации.
Сегодня в 9.45 звеном при сопровождении двух звеньев румын из 7-й авиагруппы вылетели на бомбардировку войск противника в район Сталинграда. Взлетаю четвертым, приходится ждать, когда осядет пыль, поднятая предыдущими самолетами. Для Мессершмитта каждый взлет с плохого аэродрома, да еще с бомбовой нагрузкой превращается в «русскую рулетку».
Перед Волгой обнаружили русских на марше в количестве стрелковой дивизии. Прямо с хода атаковали цели, стараясь в первую очередь поразить транспорт. В двух заходах четырьмя бомбами и оружейным огнем взорвал три автомашины, расстрелял пехоту. Сверху противник выглядит маленьким и как бы игрушечным, снисхождения не испытываешь, просто делаешь работу и все!
Город горит, авиация противника активного противодействия не оказывает. Вернулись все, союзникам удалось сбить одного «ивана». После полета бежим к речке купаться, последние теплые дни позволяют расслабиться.
После обеда нам неожиданно дали новое задание. вылететь в район Сталинграда. Русские рано утром предприняли контратаку в районе вокзала и господствующей над крепостью высотой, нужно прижать их к земле, там уже работает авиация, а наша задача ударить в районе переправы, где русские перебрасывают подкрепления. Нас начинают интенсивно использовать. Вылетели тем же составом, с нами пошло звено на свободную охоту. В отличие от ясного утра в воздухе дымка.
Показался правый берег Волги, Сталинград. С противоположной стороны обнаружили сильно растянутую колонну, двигающуюся к реке. Произвели по два захода, опять сжег три автомашины. Странно, но зенитного огня почти нет, и «иванов» в воздухе тоже. Все благополучно сели в Карповке.
Сегодня после обеда действовали в районе вокзала, ходили звеном во взаимодействии со звеном союзников. На путях брошенные поезда, рядом обнаружили грузовики и зенитные позиции русских. Противник массово перемещается по горящему городу. Сталинград представляет открывшийся ад, огнем не тронуты только берега Волги.
Сожгли несколько машин, мне засчитали уничтожение шести грузовиков рядом с платформами. Затем всем звеном гонялись за парой появившихся русских скоростных истребителей. Русские запоздали, дав сбросить нам бомбы. «Эмиль» уже явно уступает в скорости новым самолетам «иванов». Я долго сидел на хвосте у русского, выжимая из двигателя все соки, но так и не вышел на дистанцию прицельной стрельбы, чтобы не сжечь «Даймлер-Бенц» приходилось делать короткие температурные площадки, а «иван» уходил на малой высоте, уклоняясь от огня окруживших его Мессершмиттов. Наконец, нам удалось окружить его, отрезав путь к отступлению. В таких случаях «крыса» сразу поворачивается в лоб, но на самолете русского стоял мотор водяного охлаждения. Совместными действиями нам удалось вогнать его в землю. Очки за победу достались командиру звена обер-лейтенанту Франку, хотя я уверен, что русский вошел в землю сам. Второго сбили румыны.
Сегодня в 15.45 нас экстренно подняли в воздух. Идем на восточный берег Волги в юго-восточную часть Сталинграда, в этом районе «иваны» перебрасывают подкрепления. Идем на высоте шестьсот метров, обходя Сталинград с юга за реку, по расчетам внизу должна быть линия фронта. Снижаемся до четырехсот метров, несмотря на ясную погоду крупных движущихся си