ходилось, дай бог, если что-то рабочее создадут к следующему лету. Главное было то, что в наличии были уже готовые смеси, пускай и не слишком много, но мне вполне хватало. Четверть БК моих РСЗО составили именно зажигательные снаряды с этими смесями, и они хорошо дополняли стандартные осколочно-фугасные ракеты. Дивизион Дождя вместе с ротой охраны и грузовиками с БК занял позицию в километре от наших траншей. Танки и САУ с десантом на броне вместе с зенитными БТ двинулись вперед, а за ними двигалась пехота. Все полученные грузовики были под завязку забиты топливом и боеприпасами, а для моего пехотного полка стянули все доступные машины, которые я потом должен был вернуть обратно. Можно конечно было посадить бойцов в собственные грузовики, но тогда пришлось бы рассчитывать только на штатный БК и одну заправку, а значит, очень скоро мой ударный кулак потерял бы свою пробивную мощь, так как техника встала бы без топлива и снарядов. Ровно в 7 часов утра дивизион РСЗО дал залп по немецким позициям. Вначале я хотел начать в 6 утра, но потом передумал и перенес атаку на 7 часов. Всё же сейчас эресы не очень мощные и немецкие блиндажи для них достаточная преграда. Кроме того РСЗО больше действуют на психику и лучше, что бы гансы в этот момент были не в блиндажах, а снаружи. Раньше я видел и слышал работу Катюш только на кадрах кинохроники, а тут это всё было буквально за моей спиной. Настоящий огненный дождь обрушился на немецкие позиции. Вытянувшиеся в линию танки и шедшие за ними самоходки двинулись вперед, не встречая ни какого сопротивления противника, следом за ними шла пехота. Дождь дал новый залп, однако теперь это были не немецкие траншеи, а разведанные дивизионными разведчиками позиции немецкой артиллерии. Мы двигались по перепаханному взрывами и горящему полю, а позади нас шли густые цепи пехоты и то тут, то там раздавались выстрелы, когда пехотинцы добивали уцелевших после огненного налета немцев. Всё же мощность у нынешних эресов не очень, тут больше психологический эффект. Вот бойцы и добивали уцелевших, но офигевших от обстрела немцев. Практически не встретив сопротивления, мы продвинулись на несколько километров, попутно уничтожив несколько тыловых подразделений противника и в том числе один полевой госпиталь. Еще перед самым выступлением я накачивая своих бойцов сказал, что мы пленных не берем и все кто попадется нам на пути должны быть уничтожены. Некоторых бойцов это покоробило, в основном это были немногочисленные новички, которые еще не нюхали пороха, а моя дивизия была первой, куда они попали служить. Те, кто уже успел повоевать, кто побывал под немецкими бомбежками и своими глазами видел, как немецкие самолеты гонялись даже за одиночными людьми, как они бомбили и штурмовали колонны беженцев, санитарные машины и медсанбаты с госпиталями. Эти бойцы восприняли мои слова как должное и они точно, без всякой жалости и сомнений выполнят мой приказ. Я же, отдавая его, хотел в результате получить две вещи. Во-первых, заставить противника не обстреливать и не бомбить наши госпиталя и медсанбаты, а во-вторых, что бы немцы, как только услышат про мою дивизию думали не как им сражаться, а как побыстрей сбежать. Сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя.
3
Юрген Шварцзее обернулся к посыльному.
— Господин обер-лейтенант, наши наблюдатели сообщают, что со стороны большевиков слышны шумы моторов которые приближаются к передовой.
Обер-лейтенант направился на ротный наблюдательный пункт, который расположился в ветвях высокого дерева. Само это дерево росло в рощице метрах в трехстах позади от позиций его роты. Взобравшись наверх, Шварцзее прильнул к окулярам стереотрубы и принялся рассматривать позиции противника. В утреннем свете вдали показались приближающиеся силуэты русских танков. Юрген только успел позвонить в штаб батальона и приказал своим солдатам занять позиции, как прямо перед ним разверстся самый настоящий ад. Со стороны противника послышался скрежещущий гром и в небо устремились сотни огненных стрел, а спустя полминуты позиции его роты исчезли в облаке разрывов. Наблюдательный пункт уцелел лишь чудом, но был сильно побит осколками и находившийся рядом с обер-лейтенантом его денщик получил осколком в голову, который снес ему половину черепа. Сам помост был буквально изрешечен, и только Шварцзее чудом остался невредим. Не успел он очухаться, как со стороны противника снова послышался скрежещуй вой, и в небо устремились новые сотни огненных стрел, только теперь они рвались не на позициях его роты, а в тылу. Судя по всему целью удара в этот раз стали позиции артиллерии, как раз в паре километров от его позиций расположилась батарея легких, 10 сантиметровых гаубиц. Уже спускаясь с остатков наблюдательного пункта, он увидел, как на поле выехали танки большевиков вместе с десантом, а следом за ними шли густые цепи пехоты. Пригибаясь, он слегка пошатываясь двинулся в тыл.
Легко пройдя сквозь позиции противника и наведя шороху в его ближайшем тылу, мы предоставили дальнейшее наступление двум приданным нам пехотным дивизиям, а мы сами, преодолев железную дорогу, повернули направо в сторону Андреаполя. Мы пошли вдоль линии немецкой обороны, нанеся им фланговый удар. Когда я еще разрабатывал операцию, то мелькнула у меня одна мысля, на сделанные на основе КВ, БРЭМ-ы, а на них были установлены спереди бульдозерные отвалы, то просто сносить ими немецкие окопы. Идея была заманчивой, опустил отвал, и попер вперёд, засыпая немецкие окопы вместе с солдатами и снося блиндажи, вот только все же пришлось от этого отказаться. Тут не было ни какого гуманизма, а просто осознание того, что сейчас это просто не возможно. Движки на КВ еще довольно сырые и слабые, технология создания качественных деталей не отработана и итог — низкая надежность и небольшой срок работы, а такое действо гарантированно скажется на них не лучшим образом. К тому же это сильно будет меня тормозить, дай бог если они будут двигаться километров 10 в час, а это очень медленно. Пришлось работать по старинке, КВ всесокрушающей волной шли стальным тараном, снося всё на своем пути, а по мере продвижения моего отряда наши войска наносили удар с фронта. Все это было согласованно с нашим командованием, части были готовы к атаке и только ждали нашего сигнала, а им как раз и был мой рейд. В свои самоходки я приказал грузить только осколочно-фугасные снаряды и шрапнель, благо запасы шрапнели были ещё с царских времен. Довольно многочисленные противотанковые батареи были в основном малокалиберными и не могли нанести моим танкам ни какого вреда. Через два часа меня попробовали проштурмовать, воздушное прикрытие было совсем небольшое, всего шестерка истребителей, которые сразу же связали боем немецкие мессершмиты бывшие в охранение юнкерсов. Нам даже пришлось остановиться, зенитные ДШК на технике были приведены в боевую готовность, и сунувшихся было к нам пикировщиков встретил мощный зенитный огонь. Головной юнкерс, который рванул в атаку, буквально развалился в воздухе на части, когда в него почти одновременно попало два 37 миллиметровых зенитных снаряда и скрестилось несколько очередей из зенитных пулеметов и 25 миллиметровых зенитных орудий. На правом ведомом скрестились две трассы, одна из ДШК, а вторая из спарки 72-К и с блистера пилотской кабины полетели куски обшивки, а пикировщик клюнув носом, стал падать на землю. Третий самолет первой тройки получил очередь в левый двигатель и отвалив в сторону полетел назад. Со второй тройкой нам повезло больше, неизвестно, кто и из чего попал, но видимо прямо в бомбы, потому что рвануло так, что ведущему самолету разлетевшимися обломками перебило фюзеляж, а второй ведомый получил осколками и тоже вышел из боя. Третьей тройке повезло еще меньше, сначала правда к нам прорвались два из трех юнкерсов, но уйти они не смогли и мои орлы приземлили их обоих. В результате из девятки пикировщиков назад улетело только две машины.
После налета, который для нас окончился очень удачно, ни одна машина не получила повреждений, бомбы рвались немного в стороне и броня успешно справилась с осколками, мы продолжили геноцидить противника. Растянувшись в цепь, мы шли вдоль его обороны и огнем орудий и в основном пулеметов прореживали его ряды, а в это время с нашей стороны поднималась в атаку пехота, и практически не неся при этом ни каких потерь, захватывала остатки немецких укреплений.
Клаус Валль в бинокль наблюдал за приближающимися танками русских. Свои зенитные ахт-ахт он неплохо замаскировал и теперь ждал, пока русские танки выйдут на дистанцию поражения. Гауптман Валль был опытным офицером, прошедшим и французскую и польскую компании, причем во французской, ему уже приходилось встречаться с тяжелыми танками. Воспоминание об этом не навевало приятных мыслей, тогда против них шло четыре тяжелых французских танка Char B1 и противотанковая артиллерия и рота Т-3 не могли остановить хорошо бронированных французов. Только его зенитная батарея прямой наводкой смогла подбить французские танки. В России стало еще хуже, если во Франции тяжелые танки применялись редко, то тут немцы столкнулись с массовым применением тяжелых и средних танков. Штатные противотанковые орудия и танки Т-3 и Т-4 не могли пробить броню советских Т-34 и КВ, если только с совсем малой дистанции и в очень немногочисленных уязвимых местах, а потому вся тяжесть борьбы с ними легли на авиацию и зенитные ахт-ахты. Вот и сейчас, дождавшись, пока русские монстры не приблизились на километровую дистанцию, гауптман отдал приказ открыть огонь. Прошедшие несколько компаний его артиллеристы не подвели, в бинокль ясно были видны росчерки попаданий бронебойных снарядов в русские танки, вот только те даже не замедлили своего хода, только их башни стали поворачиваться в сторону его батареи в поиске врага. Новый залп и снова не пробив брони русских исполинов, бронебойные снаряды уходят в рикошет, а спустя секунд десять следует ответный залп. Это было последнее, что увидел в своей жизни гауптман Валль, шрапнельный снаряд из СУ 107, разорвавшийся в паре метров от командира немецкой зенитной батареи и просто разорвал его на части.