Да, аресты коснулись не только военных. 22 мая был арестован начальник Центрального управления народнохозяйственного учета Краваль, 24-го числа – председатель Совнаркома Белоруссии Голодед; в эти же дни арестовали и бывшего полпреда в Турции Карахана.
Тухачевского взяли в приемной, где он ожидал встречи с секретарем Куйбышевского обкома партии Постышевым. С него сняли мундир с маршальскими звездами, который он надел лишь полтора года назад. Чекисты переодели его в гражданское платье и черным ходом вывели к подъехавшей оперативной машине. Все. Занавес опустился. Наступила пауза, и пьеса заговора подошла к последнему действию.
Но это еще не означало финал. Арестованный почти месяц назад, лишь на очередном допросе 25 мая Ягода сообщил «о своих мероприятиях по спасению (выгораживанию. – К. Р.) заговорщиков» в период начала им следствия «Клубок» и о своих действиях в 1935 году, направленных на овладение руководством по охране Кремля. Накануне в Москве, во внутренней тюрьме НКВД, появился заключенный под № 94 – Михаил Тухачевский.
Первый его допрос состоялся на следующий день после доставки в столицу. В заявлении от 26 мая Тухачевский собственноручно написал: «Народному комиссару внутренних дел Н.И. Ежову. Будучи арестован 22 мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа.
Основание заговора относится к 1930 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем подробно покажу дополнительно. Тухачевский».
Характерно, что Тухачевский «заговорил» на первом же допросе. Таким образом, применить физические меры воздействия, о которых с гневом и состраданием писали сочинители, у следователей не было не только необходимости, но и возможности.
Накануне арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. Как и его подельники, Тухачевский попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.
Арестованный 22 мая во время работы Московской партийной конференции, председатель Центрального совета Осовиахима Эйдеман написал заявление на имя Ежова 25 мая. Он тоже сообщил о согласии помочь следствию в раскрытии преступления.
Конечно, объявив о готовности сделать признания и называя фамилии людей, которых он втянул в преступную деятельность, Тухачевский лавировал. Он делал попытки скрыть от следствия действительные факты, сгладить свою роль в руководстве заговором. Поэтому проводивший следствие помощник начальника Особого отдела, капитан госбезопасности Зиновий Ушаков (Ушамирский) после каждого допроса заставлял его писать специальные заявления.
Тухачевский хотя и имел амбиции, но был не борцом, а реалистом – он тоже хотел знать объем информации, которым располагает следствие. 26 мая он пишет в заявлении на имя Ежова: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».
Конечно, это не торг – это некий практицизм; арестованный прикидывает, до каких пределов стоит признаваться. При последовательном прослеживании хронологии следствия становится совершенно очевидно, что утверждения будто бы следователи применяли к «великим полководцам» меры физического воздействия, «выбивая» из них признания, – просто нелепы.
Зачем? Бить подследственных в таких условиях со стороны следователей явилось бы проявлением неосмотрительности. Можно сказать: глупости; насилие могло даже обозлить их, укрепив волю (если она была); людей ломает не истязание, а боязнь неизвестности.
Поэтому его просьбу удовлетворили. Ушаков объяснял столь скорое признание тем, что он выложил Тухачевскому все материалы, которыми располагал, включая и показания сообщников. Внимательно их прочитав, он понял, что ему не вывернуться, и на дальнейших допросах он назвал несколько десятков имен заговорщиков. Тухачевский сдал всех. Все участники заговора, названные им, были арестованы и позже расстреляны. То есть в судьбах этих людей он выполнил миссию не только провокатора, но и предателя.
При своем огромном честолюбии, склонности к азартной интриге, в которой ему выпадала роль авторитетного лидера, в процессе следствия он демонстрировал равнодушие к судьбам людей, ставших соучастниками его преступления. Он сдавал их без жалости. Рассказывая 27 мая о составе заговора, он показал, что в число участников центра входили он, Тухачевский, С.С. Каменев, Фельдман, Эйдеман, а также Примаков, после его приезда в Москву из Северо-Кавказского военного округа.
На вопрос: «Кто им лично был завербован в заговор?», Тухачевский ответил: в 1932 г. – Фельдман, Смолин, Алафузо; в 1933 г. – Ефимов, Путна, Эйдеман и Вакулич; в 1934 г. – Якир, Горбачев, Примаков, Аппога, Василенко, Белицкий; в 1935 г. – Корк, Сергеев, Чайковский, Вольпе; в 1936 г. – Инно. Кроме перечисленных, он назвал среди завербованных бывшего заместителя начальника ВВС РККА Наумова и начальника Научно-исследовательского химического института РККА Рохинсона.
В этот же день Тухачевский сделал признания и о террористических намерениях заговорщиков. Он показал: «Одновременно готовились террористические акты против членов Политбюро ЦК ВКП(б). Основных террористических групп было три: одна из них возглавлялась Горбачевым, в нее входили Егоров и Петерсон; вторая возглавлялась Туровским, в нее входили Шмидт и Зюк. Эта группа готовила совершение террористического акта против Ворошилова. Третья группа была организована Примаковым в бытность его в Ленинграде».
Реагируя на предложение следователя назвать всех известных ему заговорщиков, Тухачевский показал, что в заговор вовлечены: комдивы Савицкий (нач. штаба ЗакВО), Давидовский (командир 11-го механизированного корпуса) – со слов Фельдмана, Кутяков, Воронков (командир формируемой химической дивизии ПВО), Егоров (начальник Военной школы им. ВЦИК), Петерсон (со слов Горбачева), Лапин, Д. Шмидт, Туровский, Зюк, Розынко, Ольшевский, Козицкий, Тухарели, Ольшанский, Щеглов и др.
Вглядываясь в пространные списки фамилий военных, названных Тухачевским и его подельниками, не может не возникнуть естественное недоумение. В чьей голове вообще могла позже возникнуть даже мысль о реабилитации участников группы Тухачевского? Ведь если даже допустить, что заговора не было, то уже сама выдача следствию других лиц является преступлением. По юридическим меркам это оговор и клевета. Но по моральным – подлость.
Конечно, следствие не могли не заинтересовать отношения военных заговорщиков с другими антисоветскими силами. Рассказывая о связи с троцкистским центром, Тухачевский пояснял, что он поддерживал ее через Путну и Примакова. На допросе 27 мая он уточнил, что, кроме того, связь с Троцким установил сам через Ромма, а с одним из руководителей центра Пятаковым был связан лично.
На этом же допросе он показал: связь между военным центром и организацией правых поддерживалась им через Горбачева и Петерсона, которые были связаны с Енукидзе, Ягодой, Бухариным и Рыковым.
На следующий день, 28 мая, когда в допросе Тухачевского принял участие нарком НКВД Ежов, подследственный признался о связи с правой оппозицией и с немецкой разведкой. Так, в протоколе допроса отмечено:
«Тухачевский: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным. С немцами я установил связь с 1925 года, когда я ездил на учения и маневры...
Ежов: Кто устроил вам свидание с Седовым?
Тухачевский: Путна. При моей поездке в Лондон в тридцать шестом году. (Путна был в тот период советским военным атташе в Англии. – К. Р.)
Ежов: С кем вы были связаны по заговору?
Тухачевский: С Фельдманом, Сергеем Сергеевичем Каменевым, Якиром, Эйдеманом, Енукидзе, Бухариным, Караханом, Ягодой, Смирновым, Осепяном и Пятаковым».
Итак, «маршал» продолжал сдавать своих подельников, и в этот же день (28 мая) в Москве был арестован командующий Закавказским военным округом И.Э. Якир. На следующий день в Вязьме та же участь постигла командующего Белорусским военным округом Уборевича.
Кстати, кого уж следует «пожалеть» из участников следствия, так это самого следователя Ушакова. Он свидетельствует: «Ну, о том, что Фельдман Б.М. у меня сознался в участии в военном заговоре... на основании чего 22-го числа того же месяца начались аресты... говорить не приходится. 25 мая мне дали допрашивать Тухачевского, который сознался 26-го, а 30-го я получил Якира. Ведя один, без помощников, эту тройку и имея указание, что через несколько дней дело должно быть закончено для слушания, я, почти не ложась спать, вытаскивал от них побольше фактов, побольше заговорщиков».
Очередное «покаяние» Тухачевский написал 29 мая. В нем он признавался, что, несмотря на его обещание говорить правду, он снова дал неправильную информацию, и что он «еще в 1928 г. был втянут Енукидзе в организацию правых и с 1934 года был лично связан с Бухариным, Ягодой, Караханом и др.»
30 мая стало днем очных ставок. В этот день, в связи с новыми арестами, следователи устроили Ионе Якиру и Августу Корку очную ставку с Тухачевским. Ее проводили начальники отделов ГУГБ: Особого – И.М. Леплевский, 4-го – М.И. Литвин и начальник 6-го отделения этого же отдела капитан госбезопасности Глебов (Юфа). Присутствовали Ежов и его заместитель Фриновский.
На ней между подельниками возникли некоторые разногласия. Если эстонец Корк показал, что в состав центра заговора входили он, Корк, Якир и Эйдеман, то Тухачевский называл верхушку центра в числе: он, Тухачевский, Каменев, Фельдман и Эйдеман.