характер нелегальной борьбы с партией».
Он знал, о чем говорил. Верхушка лидеров правого уклона продолжала тайные встречи и поиски сочувствующих. В это время Ягода снова встретился с Рыковым. На допросе в 1937 году он показал: «На меня центром правых была возложена задача ограждения организации (правых) от полного провала. В разговоре с Рыковым на эту тему я так определил свое положение: «Вы действуйте. Я вас трогать не буду. Но если где-нибудь прорвется, если я буду вынужден пойти на репрессии, я буду стараться дела по правым сводить к локальным группам, но не буду вскрывать организацию в целом, тем более не буду трогать центр организации».
Сталин не знал об этом сговоре, но, видимо, у него были основания для недоверия Председателю СНК. Находясь в отпуске, 22 октября 1930 года он писал из Сочи Молотову: «Мне кажется, что нужно к осени окончательно решить вопрос о советской верхушке... Первое. Нужно освободить Рыкова... и разогнать весь их аппарат. Второе. Тебе придется заменить Рыкова на посту председателя Совнаркома и СТО (Совет труда и обороны. – К. Р.)... все это между нами, подробнее поговорим осенью, а пока обдумай это в тесном кругу...»
Но решение состоялось только зимой. Рыков был снят с поста председателя СНК 19 декабря, а через день выведен из состава Политбюро. С 30 января 1931 года он стал наркомом почт и телеграфов СССР (позже Наркомат переименован в Наркомат связи). Теперь он мог причислять себя к кругу «недовольных» уже с полным основанием. Еще до этих событий, 23 сентября 1930 года, решением Центральной контрольной комиссии был исключен из партии Мартемьян Рютин.
Выходец из семьи крестьянина Иркутской губернии, Рютин при царе работал на кондитерской фабрике и в молочной лавке. С 1925 года он секретарь Краснопресненского райкома в Москве и на XIV съезде выступил в поддержку Зиновьева и Каменева. Это обстоятельство не помешало тому, что в 1927 году, с пистолетом в руке, Рютин разгонял демонстрации троцкистов, за что Троцкий назвал активного сибиряка «паровым катком».
В 1928 году Рютин потерял престижное место. На пленуме райкома выступавшие заявили, что «Рютин зазнался и перестал признавать авторитет ЦК». Его сняли с поста, и он оказался замом ответственного редактора газеты «Красная Звезда». Правда, позже Сталин назначил его председателем Управления фотокинопромышленности, членом ВСНХ и коллегии Наркомпроса. Но Рютин уже закусил удила.
Трудности, которые переживала страна, создавали почву для различных форм политических спекуляций. Они взбадривали активность различных «уклонистов», считавших себя «несправедливо пострадавшими» от партийного руководства; и среди «обиженных», жаждавших взять реванш, Рютин стал далеко не последней фигурой.
Осенью 1930 года в ЦК ВКП(б) поступило заявление А.С. Немова, члена партии с 1917 года, сообщившего, что в период его отдыха в Ессентуках Рютин вел с ним антипартийные разговоры. После разбора этого заявления в ЦКК Рютин был исключен из партии и арестован. Однако коллегия ОГПУ признала обвинения недоказанными и его освободили.
Выше уже говорилось, что справедливая критика Сталиным насильственных мер и перегибов при организации коллективных хозяйств вызвала массовый отток – почти «обрадованное бегство» – единоличников из колхозов. Их покинуло в общей сложности около 9 миллионов семей, и с 1 августа 1930 года число обобществленных крестьянских хозяйств с 50% упало до 21,4%.
Впрочем, практических последствий для реформирования деревни это уже не имело. Коллективизация продолжалась более умеренными темпами, и к декабрю 1930 года уровень показателей достиг 24,5%. Уже через год после XVI съезда партии уровень коллективизации превысил достижения, вызванные временным отступлением: к июню 1931 года в колхозы объединилось 52,7% бывших частных хозяйств. Рассмотрев перспективы, 2 августа ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпах дальнейшей коллективизации и задачах укрепления колхозов».
К этому моменту коллективизация уже стала приносить стране первые реальные результаты, позволяя за счет экспортной торговли приобретать оборудование для строящихся заводов. И Сталин не замедлил воспользоваться достигнутым. Из урожая 1930 года в 835 миллионов центнеров зерна было заготовлено 221,4 миллиона центнеров, из них 48,4 млн. ц пошло на экспорт. На следующий год на экспортные закупки было направлено 51,8 млн. ц зерна.
Сталин не забывал о главной задаче – индустриализации. В начале февраля 1931 года руководители, ведущие специалисты наркоматов и предприятий индустрии, оборонщики собрались на Первую Всесоюзную конференцию работников социалистической промышленности. Огромный зал: партер, бельэтажи, ложи и галерку —• заполнили самые деловые люди страны; цивильные костюмы и галстуки перемежались с воинской формой. С речью «О задачах хозяйственников » Сталин выступил 4 февраля.
В этом своем выступлении он выдвинул лозунг «Техника в период реконструкции решает все» и подчеркнул, что первостепенным является организация дела. Говоря о необходимости увеличивать темпы социалистического строительства, он пояснял: «Задерживать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим быть битыми».
Сталина слушали, как всегда, затаив дыхание, при полной тишине огромного зала, напряженно ловя каждое негромко произнесенное им слово. А он говорил довольно неприятные вещи: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно».
Исходя из сказанного, он сделал важный вывод. Нет! Скорее, он произнес поражающее своей дальновидностью предупреждающее пророчество: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Это было важное, определяющее предупреждение. Именно через десять лет началась та Великая война, в результате которой страна, противостоящая промышленному потенциалу всей Европы, освободила мир от фашистской угрозы. Он вовремя почувствовал опасность и правильно рассчитал силы. Он своевременно начал и полностью довел до конца поражающее грандиозностью замыслов строительство государства.
Конечно, цели, стоящие перед советским народом, требовали невероятного напряжения сил, значительных жертв и организованных действий, и сам народ до конца этого еще не понимал. Не все понимали и руководители. Зато это понимал Сталин. Он действовал обдуманно и последовательно. Он глубоко разобрался в существе проблемы. Он стал организатором и вдохновителем.
23 июня в речи «Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства» Сталин назвал «шесть условий» развития промышленности для решения хозяйственных и научно-технических задач пятилетки.
Он их сформулировал так: «1) организованный набор рабочей силы и механизация труда; 2) ликвидация текучки рабочей силы путем уничтожения уравниловки, правильной организации зарплаты, улучшения быта рабочих; 3) ликвидация обезлички, улучшение организации труда, правильная расстановка сил на предприятии; 4) создание производственно-технической интеллигенции из представителей рабочего класса; 5) изменение отношений к старой интеллигенции путем большего внимания к ней и привлечения к работе; 6) внедрение хозрасчета, развитие внутрипромышленного накопления».
Сталин прекрасно осознавал, что даже самые яркие, вдохновляющие людей лозунги не могут стать мобилизующим фактором к творческому труду, если их не подкреплять реальными стимулами и мерами организационного характера. Перечисленные им меры лежали в экономической плоскости; они отражали те особенности, которые превращали труд в высокопроизводительный процесс.
В этом научном, реалистичном подходе и заключался секрет успехов довоенных пятилеток. Представлять дело так, будто бы власть Сталина держалась на репрессиях, значит, подобно любопытствующему негодяю, смотреть на реальную историю через замочную скважину. До определенного периода он не часто вмешивался в работу чекистов. Но он не мог выбрасывать из числа реальностей попытки оппозиции противостоять его намерениям и не пренебрегал теми институтами власти, к которым относились карательные и контрразведывательные ведомства. Летом 1931 года в ОГПУ произошли значительные кадровые перестановки.
Чтобы выдержать логическую нить хронологии, сделаем пространное отступление. Говоря о «жестокости» предвоенных репрессий, в советское время «ниспровергатели» Сталина умышленно упрощали роль и участие в их осуществлении ЧК-ОГПУ-НКВД. Нет, нельзя сказать, что по адресу этого карающего «ордена меченосцев» не было критики. Со временем ее стало даже слишком много, но, обличая весь механизм этой системы, без которой не обходится ни одно государство, в целом персональная критика замыкалась на Ежове и Берия. Ягода неизменно оставался в тени.
Конечно, люди, занимавшие в карательной системе вершину пирамиды, во многом определяли характер и особенности репрессий. И при всей полноте власти, которой каждый из них обладал, существовала еще одна особенность, обычно оставляемая без внимания, а она является едва ли не основной в понимании всех особенностей репрессивной политики предвоенного периода.
Созданную после Октябрьской революции Чрезвычайную комиссию (ЧК) первоначально возглавил поляк Феликс Эдмундович Дзержинский, формально считавшийся ее руководителем до конца своей жизни, но это не совсем так.
Став после смерти Ленина председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), он, помимо ЧК, возглавлял Комиссию по улучшению жизни детей, Наркомат внутренних дел и Наркомат путей сообщения. Первый заместитель Дзержинского, также поляк, Менжинский – «со странной болезнью спинного мозга, эстет, проводивший свою жизнь лежа на кушетке, в сущности, тоже мало руководил работой ГПУ».