всех нас – участников заговора.
Так или иначе, но Енукидзе я считал в связи с этим проваленным, если не совсем, то частично. Поэтому было бы неосторожно с моей стороны продолжать свои встречи с Енукидзе именно в этот период, когда шло следствие по делу «Клубок». Поэтому я прекратил бывать у Енукидзе, как и он (по тем же соображениям) перестал звонить и приглашать меня. Но Енукидзе, должно быть, не очень в меня верил и опасался, что я могу его окончательно провалить. Поэтому он прислал Карахана для разговора со мной. А до этого по его поручению говорил Петерсон.
Вопрос: О чем вы беседовали с Петерсоном?
Ягода: С Петерсоном я до этого несколько раз встречался у Енукидзе. Он знал о том, что моя связь с Енукидзе носит заговорщицкий характер. На сей раз, это было весной 1935 года, Петерсон сам начал разговор. Он заявил, что Енукидзе и он сам очень обеспокоены материалами о заговоре, которые попали в НКВД. Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщицкой деятельности, которые прорывались в стенах Кремля, он задержал у себя и никому их, конечно, не показывал.
Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. Наряду с этим я попросил, чтобы он прислал мне все имеющиеся у него материалы. Петерсон прислал. Это были отдельные рапорта и сводки о контрреволюционных высказываниях сотрудников Кремля и т. п. О материалах этих я докладывал в ЦК, заявив, что они были мною изъяты при нелегальном обыске в столе у Петерсона.
Вопрос: Зачем вы это сделали? Вы же обещали Петерсону выгородить его из дела?
Ягода: В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я же все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось. Кроме того, я сообщил тогда в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией Кремля).
Узнал я об этом из агентурных материалов, и мне вовсе не хотелось, чтобы мои разговоры по телефонам контролировались Петерсоном. Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена Школа [им.] ВЦИК. В Кремль были введены войска НКВД».
Однако ягодинские следователи не могли прервать следствие, не доведя его, хотя бы формально, до логического завершения. И в тот день, когда газеты опубликовали сообщение о назначении Енукидзе на пост председателя ЦИК Закавказской Федерации, они стали прорабатывать новую версию.
На допросе, проводимом начальником экономического отдела Л. Мироновым и начальником 3-го отделения Чертоком, 4 марта Н. Розенфельд показала, что Каменев говорил ее бывшему мужу «о своем тяжелом положении, о том, что все зло в Сталине, который виновен в этом его положении, что Сталин ему мстит; что пока будет Сталин, положение его останется таким же тяжелым... Мы пришли к выводу о необходимости активной борьбы с руководством ВКП(б) вплоть до террористических актов».
На вопрос следователей: «Вы и Розенфельд пришли к этому самостоятельно? – последовал ответ: «Нет, на это в значительной мере повлиял Каменев Л.Б., который, как мне подтвердил Розенфельд Н.Б. [брат Каменева], говорил последнему о необходимости устранения Сталина».
В тот же день показания своей подруги подтвердила Е. Муханова: «Розенфельд мне говорила, что на Ленина было покушение, совершенное Каплан, а на Сталина вот никак не организуют. Она сказала, что нужна русская Шарлотта Корде (речь идет о Ш. Корде, убийце Марата. – К. Р.) для спасения русского народа... Мои контрреволюционные убеждения приводили меня тогда к мысли о необходимости убить Сталина, и я полностью разделяла террористические намерения Н.А. Розенфельд».
Трудно с полной достоверностью утверждать, насколько реальна была опасность со стороны этого «женского батальона» террористок. Но ее участницы явно симпатизировали Каменеву и могли быть не менее грозным инструментом, чем «чеченские вдовы».
Так, Муханова, по-видимому, относившая свое происхождение к дворянскому роду, на одном из допросов призналась, что приехала в столицу из Самары в 1922 году, поселившись у знакомого отца. Хозяин квартиры в Гражданскую войну служил офицером у Колчака, и вскоре молодая девушка оказалась втянута в белогвардейскую организацию.
Допрашивающим ее Молчанову, Люшкову, Кагану (Миронову) 4 марта Муханова сказала, что, по словам Розенфельд, «Каменев озлоблен на Сталина и не успокоится, пока не будет играть активной политической роли, что возможно только при условии, если Сталин будет отстранен от руководства», а это «возможно только при его уничтожении». Розенфельд дала мне понять, что террористический акт над Сталиным готовится по прямому поручению Каменева».
Можно ли усомниться в правдивости этих показаний? Когда следователи попросили уточнить: как конкретно террористки намеревались совершить убийство, Муханова ответила, что они считали «надо только «добраться до библиотеки Сталина, а там вопрос будет решен в зависимости от обстановки, в которой мы очутимся». Потому, добавила Муханова, Н.А. Розенфельд просила Минервину, секретаря Енукидзе, устроить их обеих в библиотеку Сталина.
Сотрудницы правительственной библиотеки Гордеева и Бураго показали, что Н. Розенфельд и Муханову интересовало, где находится квартира Сталина, а работник Оружейной палаты Бурат отмечал: «Розенфельд подчеркивала, что Енукидзе оказывает ей поддержку».
Решающее признание Муханова сделала заместителю наркома Якову Агранову и начальнику Секретно-политического отдела Георгию Молчанову 8 марта. Она сообщила, что организация состоит из пяти групп: в правительственной библиотеке, в Кремлевском карауле, в Оружейной палате, бывших троцкистов вне Кремля и из художников.
В результате следственных действий было арестовано 25 человек. В числе подследственных оказались Л.Б. Каменев, его жена – сестра Троцкого, и его брат Розенфельд, заведующий кремлевской библиотекой. Может показаться неестественным, что задачу убийства Сталина брали на себя женщины, но в истории есть множество фактов, когда в переломные моменты, чувствующие себя эмансипированными, именно женщины совершали политические убийства. Брат Каменева Б. Розенфельд откровенно показал, что его бывшая жена «впервые заговорила об убийстве Сталина» еще в 1932 году, и «с этой целью она обхаживала Енукидзе».
Итак, по ходу расследования «Кремлевского дела » аресту подверглись мелкие технические сотрудники аппарата Кремля, Президиума ЦИК и их жены. Однако это были «мелкие сошки». Ягода принял необходимые меры, и наиболее значительные фигуры, названные в сообщении Сталину в качестве организаторов «Клубка », остались за кадром. По существу, следствие оборвалось на незавершенной ноте.
Эти события предстали в более ярком свете, когда капитан госбезопасности Коган вернулся к ним на допросе Ягоды 26 мая 1937 года.
«Вопрос: Известно, что по делу «Клубок» в качестве обвиняемых были привлечены Каменев и Зиновьев. Что вы сделали для того, чтобы скрыть их участие в заговоре?
Ягода: По отношению к Зиновьеву и Каменеву у меня была двойственная политика. Я не мог допустить, чтобы следствие далеко зашло. Я боялся откровенных показаний. Они могли выдать весь заговор. Поэтому Молчанов рассказ об их участии в деле «Клубок» свел к антисоветским разговорам, которые имели место между Каменевым и его братом Розенфельдом.
Наряду с этим положение Зиновьева и Каменева, осужденных и находящихся в изоляторе, все время меня беспокоило. А вдруг они там что-либо надумают, надоест им сидеть, и они разразятся полными и откровенными признаниями о заговоре, о центре, о моей роли (Каменев, как участник общего центра заговора, несомненно, знал обо мне и о том, что я являюсь участником заговора). Я говорю, что это обстоятельство все время меня очень тревожило.
Правда, я принял все меры к тому, чтобы создать Зиновьеву и Каменеву наиболее благоприятные условия в тюрьме: книги, бумагу, питание, прогулки – все это они получили без ограничения. Но чем черт не шутит? Они были опасными свидетелями. Поэтому, докладывая дело в ЦК, я, чтобы покончить с ними, предлагал Зиновьева и Каменева расстрелять. Это не произошло потому, что данных для расстрела действительно не было.
Вопрос: Выше вы показали, что во время следствия по делу «Клубок» вы из конспиративных соображений не встречались с Енукидзе. Следствие по делу «Клубок», как известно, началось с 1935 года. До этого вы виделись с Енукидзе?
Ягода: С Енукидзе я виделся после убийства Кирова, вскоре после ареста Зиновьева, Каменева и др. в Москве. Разговор проходил, как обычно, в кабинете у Енукидзе. Он спрашивал меня, как обстоят дела в Ленинграде, нет ли опасности полного провала, и выражал свое негодование по поводу партизанских действий троцкистов и зиновьевцев, выразившихся в убийстве Кирова.
Вопрос: О каких партизанских действиях вы говорите? Ведь убийство тов. Кирова было санкционировано общим центром заговора?
Ягода: Это верно. Но я уже говорил на предыдущем допросе, что правые были вынуждены пойти на санкцию теракта над Кировым только в порядке компромисса. Вообще мы были против отдельных терактов, не согласованных с общим планом заговора и захвата власти.
Вот это именно имел в виду Енукидзе, когда говорил о партизанских действиях. Тогда же Енукидзе сообщил мне, что вместо арестованного Каменева троцкистско-зиновьевский блок выдвинул Сокольникова. Енукидзе говорил мне, что в новой ориентации заговора роль Сокольникова имеет первостепенное значение».
С точки зрения самосохранения тактика Ягоды себя оправдала. В это время ни Ежов, ни Сталин не узнали о наличии заговора и намерениях его участников совершить «дворцовый переворот». Хотя заговорщики пережили испуг и были отстранены от должностей, но подоплека их действий осталась скрытой.