Может быть, не стоило бы полоскать это интимное белье, но оно характеризует окружение и уровень среды, в которой вращался Ежов. Ее в основном составляют лица, – по выражению доктора математических наук Леонида Нефедьева, – «нации, которая скрывает свою национальность». И превращение человека «нервного, но доброжелательного, внимательного, лишенного чванства и бюрократизма» в безжалостного «демонического монстра» должно иметь по меньшей мере логические и психологические мотивы.
Впрочем, наличие любовниц и «переход» жен от одного к другому руководящему деятелю, пожалуй, было особенностью определенного слоя людей. Так, отмечает В. Кожинов, «супруга члена ЦК Пятницкого-Таршиса стала затем супругой члена Политбюро Рыкова, жена другого члена ЦК, Серебрякова, перешла к кандидату в члены Политбюро Сокольникову-Бриллианту». Кстати, это была пережившая заключения и ссылку и ставшая широко известной в 60-е годы писательница Галина Иосифовна Серебрякова.
Поэтому нет ничего из ряда вон выходящего в том, что Евгения Соломоновна Ежова стала заместителем редактора журнала «СССР на стройке». Эту должность она получила при содействии друзей Ежова – Ю.Л. Пятакова и Ф.М. Конара. Главные редакторы Пятаков, а затем Межлаук, обремененные другими обязанностями, по существу, передоверили ей это издание, выходившее на четырех европейских языках.
Детей у Ежовых не было, и они взяли из приюта сироту. С возвышением Ежова Евгения Соломоновна стала одной из первых дам столицы. Исаак Бабель почти с восторгом как-то заметил: «Подумать только, наша одесская девчонка стала первой дамой королевства».
Глава 8. Февральско-мартовский пленум
В речах некоторых... сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом, или кто-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с Троцким обедал... Это не выйдет, это не годится.
И.В. Сталин
VIII Чрезвычайный съезд Советов СССР открылся в 5 часов вечера 25 ноября 1936 года в Свердловском зале Большого Кремлевского дворца. Свой доклад «О проекте Конституции Союза СССР» Сталин начал с цитирования постановления предыдущего съезда о необходимости демократизации избирательной системы, уточнения социально-экономической основы Конституции и проведении очередных выборов руководящих органов Советской власти.
Он рассказал о тех поправках и дополнениях, которые появились в ходе всенародного обсуждения проекта Конституции. Указывая на то, что основой сложившейся в стране формации стала социалистическая собственность, к которой относятся «земля, леса, фабрики, заводы и прочие орудия и средства производства», он констатировал: Советский Союз является «государством рабочих и крестьян».
Сталин отметил, что новая Конституция «оставляет нетронутой диктатуру рабочего класса, не допускает свободу политических партий и сохраняет в силе нынешнее руководящее положение партии коммунистов в СССР». Однако он решительно выступил и против поправки о лишении «избирательных прав служителей культа, бывших белогвардейских офицеров, всех бывших людей и лиц, не занимающихся общеполезным трудом».
Одновременно он отклонил поправку, требовавшую «запретить отправление религиозных обрядов... как несоответствующую духу Конституции» и указал, что «Советская власть лишила избирательных прав нетрудовые эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно до известного периода».
Предвидя возражения ортодоксов, свою позицию Сталин объяснил тем, что «во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо и мы вполне заслужили тот позор, если же наша агитационная работа будет идти по-большевистски, то народ не пропустит враждебных людей в свои верховные ряды.
Значит надо работать, а не хныкать, надо работать, а не дожидаться того, что все будет представлено в готовом виде в порядке административных распоряжений. Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы враждебные советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и так далее. Но чего тут, собственно, бояться? Волков бояться, в лес не ходить».
То есть Сталин провозгласил переход от методов административно-социального принуждения к политике народно-демократической состязательности. Речь шла о дальнейшей демократизации общества и либерализации политической атмосферы в стране.
Отмечая особенности принимаемого документа, он сказал: «Советский Союз будет иметь новую социалистическую Конституцию, построенную на началах развернутого социалистического демократизма. Это будет исторический документ, трактующий просто и сжато, почти в протокольном стиле, о фактах победы социализма в СССР, о фактах освобождения трудящихся СССР, о фактах победы в СССР развернутой, до конца последовательной демократии».
Новая Конституция содержала свод законов, регулирующих систему отношений и гражданских прав, построенную на общественной собственности средств производства. И ее демократическая сущность состояла не в иллюзорном праве выборов органов власти, а в гарантии прав: на труд, образование, медицинское и пенсионное обеспечение для всех без исключения граждан общества!
Именно под влиянием Сталинской Конституции позже жители так называемых демократических государств получили свой минимум социальных прав и защит. Но даже переступив грань XXI века, либеральный Запад так и не предоставил своим народам главного права – на труд. Плодя миллионы безработных, он продолжает молиться единственному фетишу капитализма – праву получения сверхприбылей.
В докладе Сталин ни слова не сказал ни о разоблачении вредителей и террористов, ни об августовском и ноябрьском судебных процессах. Он вообще обошел эту тему. Однако об этом не забывали аппаратчики. Воинственные настроения, царившие в умах присутствующих в аудитории партийных функционеров, выплеснулись в речах выступавших на съезде руководителей с мест.
Тон этому процессу задало уже первое выступление председателя украинского Совнаркома Любченко. Оценку системы выборов он дал с позиции борьбы с врагами: «Советский народ... вправе и обязан уничтожить всякого врага – троцкиста, зиновьевца, националиста, меньшевика, который посмеет поднять руку против социалистического строительства, против испытанных, верных руководителей... В отношении этих врагов народ един в своей воле – им может быть только один приговор – физически уничтожить».
Ощутив себя в привычной среде, сразу аудитория ожила, это был знакомый язык и отработанный сценарий. Агрессивную ноту усилил председатель Сибирского крайисполкома Грядинский: «Самые мерзкие убийцы, агенты фашизма – подлые реставраторы капитализма, диверсанты-террористы, троцкисты, гнусные троцкистско-зиновьевские последыши, также пытаются мешать нам, убивая рабочих, как это было в Кемерове...»
Первым ораторам солидарно вторили остальные. Председатель СНК Белорусской ССР Голодед провозглашал: «Грязные подонки националистической контрреволюции будут беспощадно уничтожаться и стираться с лица земли». Об уничтожении остатков национал-уклонистов «в блоке с белогвардейцами, троцкистско-зиновьевскими бандитами» говорил председатель СНК Азербайджанской СССР Рахманов.
Пожалуй, этих людей даже трудно упрекнуть. Пришедшие на верхние этажи власти в результате революции и Гражданской войны, они не могли мыслить иначе, кроме как категориями борьбы. Это составляло суть их мировоззрения, тот психологический нерв, которым руководствовалось их сознание. Конечно, выступающие упоминали Конституцию, но, оттолкнувшись ритуально от этой темы, дальше они скользили уже по наезженной колее.
Воспев хвалу достижениям СССР, 1-й секретарь ЦК КП(б)У Косиор обещал: «Украинский народ уничтожит как троцкистско-зиновьевских выродков, так и остатки националистических предателей, ведущих свою подлую подрывную работу в качестве террористов, диверсантов шпионов на службе... у озверелого немецкого и польского фашизма».
Эти выступления не были экспромтами. Написанные на бумаге, насыщенные цифрами, они готовились накануне приезда в столицу и отражали уровень мышления, психологию и интересы оглашавших их партийцев. Борьба с врагами была той питательной средой, в которой они выросли, сложились и вне которой они просто не могли существовать. От этих эмоционально экзальтированных, шаблонных рассуждений вождей с мест разительно отличались деловые и предметно-трезвые выступления людей из ближайшего окружения Сталина.
Так прокурор СССР А. Вышинский указал на уже реализованное снижение давления государства на население страны. Он отмечал: «Если число осужденных в первой половине 1933 года принять за 100 (процентов), то в РСФСР в первой половине 1936 г. число осужденных будет равняться лишь 51%, в БССР – 24,5%. Снижение числа осужденных мы имеем и в УССР, закавказских и среднеазиатских республиках.... Число осужденных по закону от 7 августа 1932 г. за хищения общественной социалистической собственности сократилось за время первой половины 1935 г. по первую половину 1936 г.: в РСФСР – в 3 раза, в УССР – в 4 раза».
Выступление Андрея Жданова, представлявшего в одном лице руководителя Ленинградской парторганизации и секретаря ЦК, началось с рассказа об изменениях в промышленности и сельском хозяйстве области. И перейдя к существу темы, он не стал призывать к разгрому врагов.
Ссылаясь на авторитет Сталина, он указал, что «всеобщее избирательное право означает усиление нашей работы по агитации и организаций масс... мы, диктатура пролетариата, трудящиеся массы нашей страны, имеем в руках все необходимые рычаги... чтобы предотвратить возможность появления в Советах врагов Конституции не административными мерами, а на основе агитации и организации масс». Жданов указал на «возможность осуществить государственное руководство обществом мерами более гибкими, а следовательно, более сильными