Вслед за нами к Днепру подошло партизанское соединение Сабурова. Уже зима набирала силы, морозило все крепче. Мы опасались, что еще день-другой – и Днепр прихватит ледком, тогда на лодках не поплывешь, а между тем немцы уже надвигались со всех сторон.
Бывает так: нависают тучи, черные, грозовые, воздух становится невероятно тяжелым, давит на сердце, дышать трудно, ждешь – сейчас разразится страшная гроза, но нет – ветер уносит тучи, кружит их, и только вдали погромыхивает, молнии блещут. Вроде этого было и в Лоеве. Думали мы – не пустят нас немцы на Правобережье без сильного боя, ударит гром; но гроза так и не собралась. Погромыхало, посверкало вокруг, на заставах, и этим обошлось.
Вечером 10 ноября наше партизанское соединение, сосредоточившись на правом берегу Днепра, двинулось дальше по маршруту своего рейда.
Наш путь лежал Полесьем в район Олевска, откуда мы должны были нанести удар по важнейшему на Правобережье железнодорожному узлу – Сарны. Для того чтобы войти в этот район, предстояло переправиться еще через Припять.
Быстрота продвижения имела сейчас решающее значение. Выход крупной партизанской массы на правый берег Днепра заставил немецких оккупантов забить тревогу. Надо было проскочить через Припять раньше, чем немцы сумеют сосредоточить против нас крупные силы.
Мы вышли к Припяти 18 ноября. По пути взорвали мост на железной дороге Гомель – Калинковичи, уничтожили путевое хозяйство станции Демихи и несколько тысяч метров телефонной связи.
Припять уже замерзла, но ледяной покров был еще очень неустойчивый, толщиной всего в 5—10 сантиметров. У села Юровичи, куда отряды вышли для переправы, лед лежал между промоинами полосой от одного берега к другому, как наплавной мост. Местные жители сказали, что пока еще никто не решался переезжать реку по льду. Неподалеку в большой, во всю ширину реки, промоине стоял паром. Мы стали переправлять на нем артиллерию, а людей и обозы решили попытаться переправить по льду, чтобы успеть ускользнуть от немцев, которые уже наседали на наши тыловые заставы.
Спустили на лед одну подводу, и проба показала, что если переправа будет происходить в полном порядке с соблюдением дистанции между бойцами и подводами в 10—15 метров, то лед может выдержать. Но выдержат ли люди, сохранят ли необходимую дистанцию? Это требовало большого хладнокровия, так как противник уже наседал на арьергард.
Путивльский отряд переправился по тонкому колеблющемуся ледяному мосту без каких-либо осложнений. Потом положение ухудшилось – вода выступила из промоин и начала растекаться по льду. К тому же батальон противника, прибывший на автомашинах в район переправы, пошел в наступление. Немцы атаковали Глуховский отряд, стоявший заставой в поселке Большие Водовичи. Однако порядок переправы не был нарушен, положенная дистанция попрежнему строго соблюдалась. В то время как часть Глуховского отряда переправлялась, остальные группы огнем из пулеметов и минометов заставили противника залечь. Кролевецкий отряд, ожидавший своей очереди на переправу, пошел в контратаку и ударом во фланг обратил врага в бегство.
Последние группы партизан форсировали Припять уже ночью по льду, залитому водой. Все обошлось благополучно, если не считать маленькой неприятности с волами, которых никак нельзя было заставить соблюдать необходимую дистанцию. Несколько сгрудившихся животных провалилось в воду. Но это произошло недалеко от берега, и волы все-таки выбрались на сушу.
В Полесье о партизанах складывались легенды. Наша переправа через Припять тоже вскоре стала легендой. Эту легенду о чудесном ледовом мосте мы слышали потом не раз. Старики рассказывали, будто бы дело было летом. Немцы большими силами, с танками навалились на партизан, прижали их к Припяти, хотели потопить. Партизаны думали, как им переправиться на тот берег, не было у них ни лодок, ни плотов, а река широкая, глубокая – и вдруг смотрят они и не верят своим глазам: солнце печет, жара, а на Припяти лед появился, с одного берега на другой ледяная дорога идет. Попробовали ступить – лед крепкий, как в самые лютые морозы, не трещит, не гнется. Перешли партизаны на тот берег, и когда последний боец ступил на землю, ледовый мост тотчас растаял, будто и не было его.
В глуши Полесья
Мы вышли в рейд из Брянских лесов на Правобережье с мыслью, подсказанной приказом Сталина, что недалеко уже то время, когда наступит коренной перелом в ходе войны. Всех нас очень воодушевляло сознание того, что в выполнении гениального замысла Сталина и мы, украинские партизаны, должны будем сыграть свою роль. И вот это время наступило.
Как раз в те дни, когда партизанское соединение вышло в район Олевска, на границу Украины и Белоруссии, и подрывники отправились к Сарнам для взрыва железнодорожных мостов на реках Горынь и Случь, наши радисты приняли весть из Москвы о переходе Красной Армии в решительное наступление под Сталинградом. Наш удар в глубоком тылу немцев по их важнейшим коммуникациям наносился одновременно с ударом Красной Армии на решающем участке фронта. Вот оно, сталинское предвидение! В район Олевск – Сарны мы были нацелены Сталиным еще в конце августа, когда он принял нас в Кремле. Теперь – конец ноября. Значит то, что происходит сейчас, было во всех деталях предусмотрено Сталиным почти три месяца назад!
Здесь, в глуши Полесья, мы боролись в тесном взаимодействии с Красной Армией, чувствовали себя частицей войск Сталинградского и Юго-Западного фронтов, перешедших в наступление. Нужно ли говорить, как это поднимало дух наших бойцов и командиров!
Опять Григорий Иванович Базима со своим помощником Васей Войцеховичем раскладывают в штабе карту, на которой Волга, Дон, опять мы собираемся вокруг этой карты, старики надевают очки и ищут населенные пункты, названные в последней сводке, но думы у нас уже совсем другие. Раньше нас все тревожило, что фронт далеко, мы все измеряли расстояние до него, а сейчас смотришь на те же пункты, на Волгу, Дон и думаешь: какие масштабы! —вот ведь и там, под Сталинградом, и здесь, в Полесье, на фронте и в глубоком немецком тылу, борьба идет по единому плану – как все накрепко связано в один узел! Смотришь на карту – вспоминаешь Сталина, его беседу с нами в Кремле. Тогда, может быть, только он один все видел, все понимал, все предусматривал, а теперь перед всеми нами начинает вырисовываться его замысел.
Да, наступил праздник на нашей улице, радостно было на душе. Далеко ушли мы от своей базы, а чувства оторванности не было у нас теперь и в помине. Казалось, что расстояния не имеют уже значения.
Когда партизанское соединение перешло Припять, немецкие войска, разбросанные в Полесье небольшими гарнизонами по местечкам, окруженным труднопроходимыми лесами и болотами, начали рыть окопы и приспосабливать для обороны все каменные здания. В местечке Лельчицы, на берегу реки Уборть, немцы при нашем приближении очистили окраины и укрепились в центральном квартале и в парке. Вместе с полицейскими, сбежавшимися из окрестных сел, гарнизон местечка составлял около 300 человек.
Из села Буйновичи я связался по телефону с немецкой комендатурой в Лельчицах. Потребовал коменданта, но его не оказалось. Со мной разговаривал какой-то офицер, довольно прилично изъяснявшийся по-русски. Не знаю, известно ли ему было уже об ударе, нанесенном Красной Армией немецкой группировке под Сталинградом, но этот волк уже напялил на себя овечью шкуру и научился блеять.
– Что вы хотите? – спросил он, когда я сказал, что с ним разговаривает командир части Красной Армии, действующей в тылу немцев.
– Хочу, чтобы и духа вашего не осталось на советской земле… – ответил я.
– Да, собственно говоря, я и сам непрочь поехать домой, – сказал он.
– В чем же дело?
– Да, видите ли, у меня есть начальник, и разговаривать с ним на эту тему совершенно невозможно, он фашист.
– А вы кто такой?
– Я просто немецкий офицер.
– Приказываю гарнизону сложить оружие, в противном случае все вы без различия будете уничтожены.
– Хорошо, я передам ваш ультиматум своему начальнику.
Район Лельчиц со своими лесами и болотами, которые подходили с севера к магистрали Ковель – Киев и к железнодорожному узлу Сарны, был для нас очень удобен как база для действий на немецких коммуникациях. Поэтому, несмотря на то, что немцы в Лельчицах уже успели подготовиться к обороне и, следовательно, рассчитывать на внезапность нападения, что всегда было для нас вернейшим залогом успеха, тут уже не приходилось, мы все же решили во что бы то ни стало уничтожить лельчицкий гарнизон немцев.
В ночь на 26 ноября партизанские роты подошли лесами к Лельчицам с разных сторон и, быстро заняв окраины, окружили немцев, засевших в центре города в приспособленных к обороне каменных зданиях и в парке, где были вырыты окопы и сооружен основательный дот, – гитлеровцы использовали для него пьедестал разрушенного памятника. Вот когда пришлось поработать нашим артиллеристам! И поработали они на славу. Под прикрытием ночи батарейцы подтащили свои пушки на 80–100 метров и на рассвете открыли огонь прямой наводкой. Окопы в парке взяли под обстрел минометчики. Несколько часов продолжался ожесточенный бой. Немцы, поняв, что им не уйти, бешено сопротивлялись. Партизаны потом говорили: «В Лельчицах мы ходили по щиколотку в крови немцев». Был уничтожен весь вражеский гарнизон, вся полиция, сбежавшаяся из соседних сел под защиту каменных стен города. Спасся только начальник гарнизона, под каким-то предлогом укативший из Лельчиц, кажется, сразу же после того, как ему стал известен наш ультиматум.
Утром над Лельчицами появились немецкие самолеты, потом со стороны Овруча стали подходить автомашины с вражескими подкреплениями, но было уже поздно: партизаны полностью овладели городом и, встретив подходившую к нему вражескую колонну, разгромили ее наголову. После этого немцы долго не тревожили нас. Видимо, у них не было вблизи достаточно сил, приходилось стягивать их издалека.