Дело в том, что бывший проректор Санкт-Петербургского университета профессор Николай Иванович Лазаревский был арестован за участие в боевой Петроградской (контрреволюционной) организации — во главе которой стоял профессор Владимир Николаевич Таганцев. Н.И. Лазаревский был расстрелян в августе 1922 г. (По этому процессу был расстрелян поэт Н.С. Гумилев)[12].
Ира Лазаревская, будучи однофамилицей расстрелянного профессора, могла назвать себя его внучкой. Что это не так — доказать было невозможно.
Первоначально было намечено жить Ире в своей квартире и под своей фамилией. Но потом все же ее поселили в другом месте. Она имела задание внедриться в какой-либо немецкий спецорган или административный аппарат оккупационных властей. К счастью, ей это не понадобилось.
При подготовке Иры для нелегальной работы чекисты рекомендовали ей не иметь никаких контактов с военными, в том числе и с работниками милиции. Такие контакты, общение могли бы отметить десятки любопытных глаз, а это опасно лицу, готовящемуся для подполья. Симпатичный сержант Костя Сумцов пришелся ей по душе. Она сразу как-то потянулась к нему. Однако он был сержант в военной форме, да еще причастный к отечественной спецслужбе. Пришлось, ничего не объясняя ему, резко порвать с ним, исчезнуть из его поля зрения. Резать так по-живому было горько, обидно… Но обстоятельства и правила чекистских игр требовали от нее такого поведения.
— А как нашла меня?
— Когда не стало опасности для Москвы… Жизнь вошла в нормальные рамки, пыталась тебя искать. Время шло, а найти не удавалось. Обратилась к Федосееву[13] — начальнику контрразведки Управления НКВД Московской области. Сергей Михайлович Федосеев помог. Получила твой адрес, — помолчав, сказала строго: — Только вот что: ты, лейтенант госбезопасности Костя, услышанное от меня забудь!
— А ты ничего и не говорила.
— Молодец!
Ира горячо расцеловала Константина.
Из воспоминаний начальника контрразведывательного отдела УНКВД Московской области С.М. Федосеева[14].
В связи с эвакуацией Наркомата внутренних дел СССР в Куйбышев, куда переехало тогда правительство, на московское управление легла вся тяжесть работы по защите столицы от проникновения немецкой агентуры.
Вполне понятно, что на первом этапе войны мы в профессиональном отношении уступали немецкой разведке, которая к тому времени накопила немалый опыт подрывных акций на чужих территориях, сумела приспособить свои организации и тактику действий к военным условиям.
Из надежных агентурных источников нам было известно, что, готовясь к захвату столицы, гитлеровцы развернули на московском направлении целую сеть разведывательных и контрразведывательных организаций…
Управлением было раскрыто несколько агентов абвера и СД, которые, осев в Москве, до поры до времени должны были выжидать. Они имели инструкции оставаться пока в тени, чтобы избежать разоблачения, и вступить в действие в «чрезвычайных обстоятельствах» — при приближении к столице немецких войск, облегчая работу их специальных групп.
В этот наиболее сложный для Москвы период внимание и усилия Московского управления внутренних дел были прикованы к решению задачи, поставленной Ставкой и командованием Западного фронта, — способствовать обеспечению скрытности подготавливаемого под Москвой контрнаступления.
Нам было поручено обеспечить продвижение в высшие звенья вермахта дезинформации, отвечающей планам Ставки…
Накопленный к этому времени нашей контрразведкой опыт особенно успешно применялся в радиоиграх, ставших одним из наиболее эффективных средств борьбы с нацистской разведкой и введения в заблуждение немецкого командования[15]…
…Наша радиоигра неожиданно привлекла внимание Верховного Главнокомандующего. Случилось это так: дело «Бумеранг» каким-то образом попало в поле зрения тогдашнего начальника Управления особых отделов Наркомата обороны Виктора Семеновича Абакумова. И вот как-то в воскресенье утром (это был обычный рабочий день, выходных в войну не было) он позвонил мне и попросил зайти, чтобы проинформировать его о «Бумеранге».
Откровенно говоря, я был рад этому вызову. Дело «Бумеранг» оказалось сложным и во многом рискованным. В то же время тем из нас, кто общался с Абакумовым, было хорошо известно, что он располагал большим опытом в проведении подобных операций. Общаться с ним было легко: несмотря на высокое положение и авторитет, каким он пользовался в высшем эшелоне власти, он был прост и доступен для работника любого ранга. Умел создать непринужденную обстановку в беседе, а главное — способен был дать дельный профессиональный совет, поддержать тебя, когда это требовалось. Подробно, до мельчайших деталей Абакумов расспросил меня о радиоигре. Его интересовало все — и как она возникла, и вполне ли можно доверять радисту, надежно ли обеспечено наблюдение за вторым агентом, какова реакция абвера на переданную информацию, какими нам видятся перспективы этого дела. Наконец, сказал: «Подготовь-ка мне справку по этому делу. Отрази в ней главные моменты. Обязательно дай краткое обоснование путей развития игры — как мы их себе представляем. К справке приложи проект очередного сообщения радиста в радиоцентр. Будь начеку, — предупредил в конце разговора Абакумов. — Дело ясное: курьер непременно появится».
В подготовленном нами проекте шифрограммы содержалась очередная порция дезинформации, и, кроме того, радист уведомлял центр о благополучном прибытии курьера — это на тот случай, если он действительно появится в эти дни.
Буквально на следующий день звонок Абакумова. Слышу резкий командный голос: «Заходи».
Докладываю ему: «Два часа назад прибыл курьер. Отдыхает в комнате радиста. Двинуться обратно намерен рано утром. На месте находится группа захвата».
«На, прочти», — говорит Абакумов, возвращая мне справку и проект сообщения в разведцентр. Вижу, что местами текст справки подчеркнут жирным синим карандашом. В заключительную часть, где излагались наши соображения, внесена небольшая правка. Этот же синий карандаш прошелся и по тексту шифрограммы.
Почерк показался знакомым. «Ну что, узнал? — спросил Абакумов. — Правка товарища Сталина. Верховный считает, что захват курьера — риск малооправданный. В результате провала игры мы лишим себя возможности продолжить очень важную для военных в данный момент дезинформацию врага. Товарищ Сталин считает также, что при таком образе действий мы упустим благоприятную возможность выследить, где и как агентура абвера преодолевает линию фронта, какими опорными пунктами во фронтовой полосе располагает, а то, что они есть там, — не вызывает сомнений. Будем курьера арестовывать, — заключил разговор Абакумов. — Но не там, где намечали, а в самом последнем пункте пути его следования через фронтовую полосу. Необходимые распоряжения военным контрразведчикам — быть готовыми к задержанию курьера — я уже сделал…».
Некоторое время спустя в связи с изменившейся обстановкой на фронте радист получил указание переместиться дальше на запад, и радиоигра «Бумеранг» перешла из наших рук — Московского областного управления НКВД — в ведение военной контрразведки действующей армии СМЕРШ.
В результате этой радиоигры наряду с продвижением в немецкие штабы дезинформации удалось выявить и обезвредить семь вражеских агентов.
Глава шестая. За линией фронта
О подвигах зафронтовых разведчиков заговорили открыто только через много лет после окончания Великой Отечественной войны. Полковник КГБ Александр Сердюк написал книгу об Александре Козлове, успешно работавшем в немецкой разведшколе, подчинявшейся абверкоманде-15 (с июля 1943 года стала именоваться абверкомандой-103) при группе армий «Центр» (радиопозывной «Сатурн»), Школа готовила разведчиков и радистов. В этой разведшколе, находившейся сначала в Хакыти, а затем, в начале августа 1943 года, в Борисове, Козлов «дорос» до начальника учебной части школы. Он весьма успешно внедрился в разведшколу немцев и передавал нашему командованию подробные данные о личном составе школы: ее служащих и учащихся, намеченных к заброске в тыл Красной Армии.
Был создан фильм, в основу которого положена деятельность Козлова. «Путь в Сатурн», «Сатурн почти не виден», «Конец Сатурна». Драматург Афанасий Салынский написал пьесу «Камешки на ладони», ее поставил Центральный театр Советской Армии. Козлов, оказавшись во вражеском плену, был помещен в лагерь военнопленных в городе Вязьме. Через несколько дней ему офицер абвера предложил стать агентом немецкой разведки с предварительным обучением в немецкой школе. Козлов согласился, решив для себя, что в случае заброски в наш тыл непременно явится в органы НКВД с повинной. После обучения в школе абвера и после приземления Козлов добровольно явился в отдел контрразведки стрелковой дивизии. Его доставили в Москву в ГУКР СМЕРШ НКО СССР. Ему предложили в СМЕРШе вернуться на немецкую сторону со специальным заданием. Козлов согласился без колебаний. Началась игра СМЕРШа с гитлеровской спецслужбой.
Козлов был заброшенным на нашу территорию немецким агентом, и таких было немало. Но были и такие, кого советские контрразведчики посылали в тыл немцев с нашей стороны.
Техник-интендант 1-го ранга Петр Иванович Прядко служил начальником склада горюче-смазочных материалов и оказался в окружении, где находился более двух месяцев. 27 ноября 1941 года он с трудом выбрался к своим. В Особом отделе НКВД 6-й армии с «окружением» обстоятельно побеседовали и предложили ему вновь отправиться в тыл противника, но на этот раз со специальным заданием. Тем более что порядки на «той стороне» в определенной мере ему уже известны. Армейские контрразведчики предложили ему попытаться внедриться в абвергруппу-102 при штабе 17-й пехотной армии вермахта, которая противостояла нашей 6-й армии. Нашу контрразведку интересовали сведения о методах работы абвергруппы, ее сотрудниках и агентуре.