– Конечно. Лады. Я уже ваще огурцом…
– Командир? – крикнул из чащи Орк. – Глянь. Тут есть кое-что.
– Иду, – бросил ему майор и обратился к носильщикам: – Кэп, Ахмад, отдых пять минут. Фонари не зажигать. Можете покурить под мышку, а то нам еще ночных стрелков не хватало.
– Есть. Поняли.
Никита окинул беглым взглядом край багряного горизонта, утопающего в надвигающихся сумерках, вздохнул. Затем направился в темень леса, верхушки уродливых деревьев которого еще отливали бронзой заката на западе. Там, где находился Лунинск.
За частоколом крайних сосен, возле разлапистой махровой ели, коричневой от вездесущей радиации и кислотных дождей, светили два фонарика. Один, сталкера, в глубь дремучей чащи, другой, Орка, под хвойное дерево. Никита проследил за лучом здоровяка, добавил свет своего фонаря. И вздрогнул.
Два полуразложившихся тела, желтея костями, лежали друг на друге в смертельном объятии. Но это были необычные тела. Точнее, странные трупы. Один, больше похожий на человеческий, но какого-то гигантского размера, превышающий даже рост громилы Орка, находился под исполинским скелетом страшного зверя с двумя черепами. Кол, пробитый сквозь останки чудовища, торчал острием вверх из его спины, если быть точным, из костного остова.
Сразу стала понятна картина последней секунды поединка этих двух врагов. Нижний, защищаясь, может быть, оступившись, выставил осиновый, остро заточенный кол навстречу прыгнувшему зверю. Двухголовый мутант сам нанизал себя на кол и, придавив человека весом (судя по всему, центнера три-четыре), умер на нем. Разбитый, а затем раздавленный бедолага под тушей твари тоже испустил дух. Так и гнили в плодородной земле Чащобы два трупа.
– Вот, ёпрст, опять похороны намечаются?! – резюмировал Орк, почесав нос.
– Орк, твою… дивизию. Конечно, в такую минуту только это может прийти в твою башку! – грозно гаркнул на бойца Истребитель.
Он приблизился к скелетам с остатками гнилой плоти на боках, подобрал карабин «Вепрь» и стал ковырять им останки.
– Фу-у, ёп, – Орк зажал нос и сморщился, – командир, может не надо? Вонь, как из очка.
– Отойди, неженка. Согласен, запашок тот еще. Шанель номер пять, – Никита одной рукой сдвинул край своего капюшона с шеи и прикрыл им нос, другой продолжал ворошить мертвых, – надо глянуть, кто этот здоровяк. Может жетон или КПК остался. Фу, ну и вонища-а!
Орк отошел на пару метров, бросая на лес боязливые взгляды. Эскимо окликнул разведчиков.
– Иди к сталкеру, – шепнул Никита Орку, а сам, убрав карабин, не брезгуя, полез рукой в груду костей, – опачки, что это у нас здесь такое?
Через минуту копошений он выудил подсумок, пояс для артефактов и цепочку с кулоном. Потом, словно, обжегшись, отскочил от кучи костей и зловония и, глубоко выдыхая, ломанулся на опушку леса:
– Фу-у, етить их налево! Ну и дерьмо.
– Что там, командир? – спросил Бродяга, лежащий между сидящими бойцами.
– Вот именно что, а не кто. Уже никто.
Никита плюхнулся возле товарищей и отдышался, словно хотел выпустить из себя всю вонь истлевших мертвецов. Он поведал о том, что увидел под елью, попутно ковыряясь в хабаре погибшего незнакомца. Кэп подсунул тряпку, и майор, обтирая предметы, любовался ими под восторженные возгласы друзей. Бродяга сопровождал его действия репликами и пояснениями, цокая языком от восхищения и нескрываемой зависти.
Кулон на серебряной цепочке оказался артефактом «глаз» в специальной оболочке. По заверениям сталкера он позволял носителю обладать суперчувствами, повышая его врожденные способности и добавляя те, которые необходимы были в той или иной ситуации.
– Вот наденешь на себя «глаз», станешь тонуть, а сил прибавится больше, вес тела меньше. То есть прибудет тебе все то, что содействует спасению на воде. Или смотришь вдаль, глаза режет, туман, пыль, дождь мешают, а артефакт позволит видеть дальше и зорче, как в оптику. Ну, временно, конечно. Мда-а, редкий артефактик! Сильный, – рассказал Бродяга.
Амулет действительно вперился странным оком в нового хозяина, заставив того поежиться и смахнуть непонятные наваждения. Никита скорей убрал его в наплечный карман куртки. Контейнеры пояса все до единого были набиты неплохими на взгляд сталкера артефактами: «сердце», «иголка», «ёж», «филейка», «жемчужина» и пара «слез».
– Блин, разведка, вот тебе подфартило-то! – не сдержался Бродяга. – Обеспечен теперь на год жизни. Точняк.
– С Орком поделюсь, он заметил трупы под елкой. Точнее сказать, унюхал.
Все пятеро заулыбались, даже Ахмад, ковырявший сучком грязь на сапоге. Никита пошуршал в затхлом сыром подсумке, в каких носят гранаты. Полная фляжка со спиртом, размокшие плесневелые сухари в остатках газеты, облезлая фотография с неразборчивым силуэтом семьи из трех человек и обыкновенный магнит. Как на школьных уроках по физике.
– Странно, – удивился майор, вертя в руке красно-синюю дугу, – зачем ему эта тяжесть нужна была?
В шелковом мешочке оказались бусы. Красные стекляшки сразу замигали, как гирлянда на новогодней елке, поразив всех присутствующих необыкновенной красотой. Во мраке надвигающейся ранней в Зоне ночи мерцание вишневых огоньков выглядело волшебно.
– А это «бусы», только из дюжины артефактов «рубин». Командир, ну, ваще-е тебе повезло! – восторгался Бродяга, на лице которого играли кровавые отблески бус.
– Офиге-е-ть! – Никита и сам поразился находке, даже рот открыл. Такое восхищение последний раз было, когда он держал новорожденную дочку в руках, лет так цать назад, а до этого, когда отец привез из Москвы первую цивильную игрушку, сувенирную модельку «Волги».
– «Бусы» из «рубинов» – это круто! Золото в платине. Водка в спирте. Гы-ы, – осклабился Бродяга, – лучшего подарка бабе не бывает. А еще и от кучи болячек, от сглаза, наговоров и чёрной магии. Фартовый ты, разведка. Ох, везунок!
– Сплюнь, командир, – отозвался Кэп.
Никита улыбнулся, но сплюнул три раза через левое плечо, упрятал артефакт-диковинку и открыл фляжку, принюхиваясь:
– Ну что, обмоем находку? По глотку разрешаю.
– Легко, командир.
Выпили по кругу, занюхивая рукавом, сталкер при этом крякнул, глянул на Доктора – «можно?» и, получив утвердительный кивок, с радостью булькнул из фляжки:
– За удачный хабар!
Из темноты леса мигнул фонарик и потух. Никита поднял народ, и все углубились в чащу. Эскимо, оказывается, нашел узкий проход в зарослях, выводящий на тропу.
Группа приостановилась возле скелетов под елью, мысленно отдала почести и двинула за Орком. Хоронить не решились, причин было две: судя по истлевшей одежке и ржавому бронежилету труп принадлежал бойцу «Анархии» плюс смешавшиеся кости человека и зверя в темноте не позволили бы провернуть погребальные мероприятия. Не сталкер, не солдатик – и ладно!
Отряд нагнал Эскимо, который сидел на корточках перед капканом на крупного зверя.
– Егеря проделки, – сделал вывод Бродяга, – охотится на кабанов да волков. Обходим и топаем дальше, а то вот-вот Чащоба станет живой.
Никого и не нужно было подгонять – люди сами, чуя опасность, усталость от постоянного напряжения и страх, торопились вперед.
Миновав три аномалии, один артефакт «филейка», который Эскимо подобрал себе, а также пару ловушек – яму с кольями и самострел, группа вышла из чащобы на полянку.
Табличка на столбике с кривыми каракулями: «Милости прошу к моему шалашу, если ты не враг и не мудак» по заключению Бродяги была написана самим Егерем. На том конце поляны, уже окунувшейся в сумерки, виднелись очертания и самого «жилища-шалаша». Юморист, написавший на столбе приветствие, жил в обыкновенном вагончике «Кедр», возвышающемся на трехметровых бетонных сваях. Приставная лестница от земли к двери наверх находилась на месте, хотя в окошке с решеткой и жалюзи мигал огонек свечи. Под вагоном между свай томилась аномалия «пузырь», лучше всякой собаки и капкана охраняющая хозяйство. Такая ватообразная безобидная субстанция, почти невидимая в тени. Безобидная? Да, для свай и поленницы дров, для толстенной сосны, росшей впритык к хижине Егеря и кроной утопающей в сером небе. Но не для живых существ! Любая земная тварь, попавшая в «пузырь», проваливалась в него и исчезала, чтобы вылететь где-нибудь далеко за лесом, из другого такого же аномального поля.
Кроме того, вокруг свай, образуя овал площадью квадратов в пятьдесят, на протянутой по столбикам «егозе» плотной стенкой висели «волосы», будто специально выращенные или повешенные здесь.
На подходе к вагончику сбоку от его двери открылась жезлонка, и высунулась двустволка двенадцатого калибра, красноречиво намекающая на «теплый прием».
– Кто пожаловал ко мне? Кому, ёшкин кот, не спится ночами? – раздался хриплый пожилой голос.
– Егерь, принимай гостей, ядрена вошь! Мы не враги и не мудаки. Свои идут, – крикнул с носилок сталкер.
– Свои в это время по барам пьют. А вояки мне «своими» никогда не были, ёшкин кот! Даже тушенки палевной ящик подсунули, – громко ответил хозяин убежища.
Где-то в чаще завыл зверь, причем совсем недалеко. Эхо его воя, казалось, пробралось в штаны бойцов, щекоча все, что в них имелось.
– Не вояки это, – чуть не заорал Никита, взяв смелость переговоров на себя, – сталкеры Бродяга и Эскимо, Доктор, двое вольных и два разведчика. С миром мы и на постой, добрый человек! Пусти перекантоваться, утром уйдем, заплатим хорошо, не обидим. Подарок для Егеря имеется.
Даже в темноте он заметил, как товарищи с недоумением уставились на него.
– Бродягу знаю, – отозвался голос из вагончика, но ствол с двумя отверстиями исчез, – Эскимо? Не слышал про такого. Дохтор? Они злыми не бывают. Покатит. Вольные? Ну, потянут с натягом. Гляну на этих вольных. А вот разведчики… вижу, ёшкин кот, что вояки, не хрен мне «доширак» на уши вешать. На военсталов смахивают. Не-е, их не пущу! Остальных милости просим.
Бродяга хихикнул, искоса взглянув на опешившего разведчика. Да и Орк тоже впал в ступор, зевая, как рыба на берегу.