– Из-за шерифа?
– Нет! Из-за Никки…
– Гвардейца за столом?
– Да, он… ну помнишь, я рассказывала тебе про свою татуировку, как я сделала ее для… для…
– Но мне показалось, что он тебя не знает…
– Да! – слезы снова буквально брызнули из глаз Мириам. – Он… это хуже всего! Он мог сказать, что все кончено, что женат, что не может… но он даже не набрался храбрости, чтобы поднять на меня глаза! Он… Я такая дура!
Мириам разрыдалась, и Би, помедлив, неловко обняла ее, от чего та заплакала еще горше. Так они и стояли некоторое время – слезы Мириам текли по черной рубчатой броне, многочисленные прохожие отворачивались, стараясь не смотреть в их сторону, а где-то в жаркой пыльной глубине улицы тяжело звонил колокол, оповещая о наступлении полудня.
Глава IV
Интермедия IV
Кейн выбрал столик в стороне от остальных и уселся спиной к стене, обозревая площадь. Полдень едва миновал, и заведения, выходящие сюда своими фасадами, только начинали просыпаться. «Белая кошка», запомнившаяся ему по прошлой ночи, оказалась прямо напротив, так что круглая сцена, возвышавшаяся посреди площади, наполовину скрывала ее вывеску.
Он улыбнулся официантке, поставившей перед ним стакан и графин с яблочным соком, но та только зевнула в ответ и покосилась на винтовку, лежащую на стуле рядом с ним.
– Она сейчас подойдет, – сказала официантка, глядя, как он наливает себе сок. Многочисленные сережки в ее ушах отбрасывали блики при каждом ее движении. – Ты точно уверен, что нужна именно она? А то пошлет тебя – и никакая другая девчонка не согласится.
– Точно, – ответил Кейн. Сок оказался теплым, и в животе заурчало – монах ничего не ел со вчерашнего дня. Официантка снова зевнула и ушла под навес, в тень, где на плетеных стульях дремала пара здоровенных вышибал в черных безрукавках.
Опустошив стакан, он наполнил его снова, взял винтовку и смотал защитную ленту. Те несколько часов, которые его оружие провело в руках гвардейцев, не оставили на нем заметных следов, но в этом стоило удостовериться. Ствольная насадка отсоединилась с привычной легкостью, в пазах все еще оставалась смазка… Он положил насадку на стол рядом с графином и снял прицел.
– Тебе точно девчонка нужна?
Голос был низким, красивым и совершенно незнакомым. Кейн поднял глаза… Солнце оказалось как раз у нее за спиной, превратив ее пушистые волосы в алый ореол вокруг головы.
– Подружка вроде у тебя уже есть?
Кейн отложил прицел и встал.
– Привет, рыжая, – сказал он и улыбнулся.
Она не ответила, просто молча стояла, рассматривая его, и в ее зеленых глазах поочередно сменялись злость, удивление, боль…
– Да чтобы черти меня… – она порывисто шагнула к Кейну, оттолкнув стул, и обняла его, привстав на цыпочки. – Ты… ты живой! Да ты… какого хрена!
– И ты… живая, – он чувствовал на щеке ее слезы. – Давно не виделись, Анита.
– Давно не виделись? – она отстранилась, рассматривая его. – Дурак! Ты как меня нашел вообще?
– Прошел за тобой.
– Меня искал? Но зачем?
– Потому что пообещал. Ты разве не помнишь?
– Помню… Кейн, а лет-то сколько прошло? Десять?
– Двенадцать. А это имеет значение?
– Давай сядем.
Кейн пододвинул ей стул. Глядя, как она стирает слезы, стараясь не испортить макияж, Кейн пытался вспомнить, как же она выглядела тогда, в прошлом, – и не мог. Всплывающие образы оставались обрывочными – тоненькая девочка с огненными волосами, темный загар, стройные босые ноги, рыжая челка… Но сейчас перед ним сидела взрослая и очень красивая женщина.
И совершенно, абсолютно незнакомая.
Анита небрежно взмахнула рукой, и к их столику почти подбежала официантка.
– Виски, Тина… Графин.
– Виски?
– Да, и закусить. И глазами зря не хлопай, друг это.
– Я не пью, – мягко сказал Кейн, когда официантка поспешно ушла.
– Я пью, – пальцы Аниты безостановочно двигались по браслетам, украшавшим ее левую руку до самого локтя… длинные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. – Зачем ты пришел?
– Я уже сказал.
– А я не верю. Мы детьми были, могла и не узнать.
– Не могла.
– Уверен? Татуировка эта, и глаз подбитый… почему, Кей… столько лет?
Несколько секунд он молчал, подбирая слова.
– Я монах. У меня не должно быть привязанностей. Но я обещал найти тебя, и это оказалось проще сделать… чем отбросить.
– Монах? А вроде хотел стать солдатом…
– Я им и был, пока не понял, что не хочу выполнять чужие приказы.
– На тебя похоже… Сначала одного хотеть, потом передумать, и ко мне прийти монахом… Меня забыть, – она коротко и очень тихо рассмеялась, – и потом даже не спросить, что со мной было… кем была я все эти годы.
– Я знаю.
– Дурак ты. Что ты можешь знать?
– Я вернулся в дом твоих родителей. Я узнал о работорговцах, которые увели тебя, узнал о них все. Для этого пришлось обойти четыре их стоянки. Из тех, кто участвовал в том рейде, в живых оставалось только трое, и они не помнили тебя, но я нашел документы, электронные записи продаж.
– Живы еще… надо же.
– Уже нет. Те, кто купил тебя, странствующий цирк из Фаэтона… цирк распался, я нашел лишь одну акробатку – в театре у самых стен Чикаго. Она вспомнила рыжую девочку, которая здесь сбежала. Потом все было просто – я расспрашивал о тебе всех, кто бывал в Хоксе. Меня искали, так что пришлось сделать крюк через Эрг, а потом…
– Я поняла, – Анита наклонилась вперед и дотронулась до его руки. – Я почти забыла дорогу эту, имена, лица. Не хочу вспоминать… пусть и дальше в аду отдыхают.
Она замолчала, рассеянно поглаживая его пальцы. Подошедшая официантка сноровисто расставила на столе металлические рюмки и тарелочки с холодным мясом, Анита взяла у нее из рук пузатый графин с виски и поблагодарила кивком.
– Не хочешь?
Кейн покачал головой. Смотрел, как Анита наполняет свою рюмку – до краев.
– За встречу! – она выпила виски залпом и наполнила рюмку снова, с верхом, но пить не стала. – А ведь ты другой теперь, правда? Совсем другой.
– Правда. И ты… Я бы тебя не узнал.
– Краски поярче, одежка получше, колечки-браслеты… только волосы прежними и остались.
– У тебя всегда были красивые волосы.
– Не такие. Ты после Фаэтона меня не видел, подстричься пришлось считай наголо – для парика, чтоб в их пьесе дурацкой носить… Но акробатки из меня все равно не вышло.
– Тебе не хватило терпения?
– Не только это. Просто я к тому времени поняла, что с мужским полом у меня получается куда лучше. К чему на столбе кувыркаться, если те же деньги можно за пару минут заработать, – она снова опрокинула рюмку, – без особых выкрутасов. И бока не отбиты, и спину не ломит. Что это ты улыбаться перестал? Сейчас самое время пожалеть, что нашел меня. Или, может, сказать что мудрое падшей женщине… что там святоши говорят?
– Ты та, кого я обещал найти, – Кейн наклонился вперед, сжав ее руку, – судить тебя я не обещал…
– И правда, – сказала Анита, – да и я тебя, а? Сколько народу ты убил, Кей?
– Сколько пришлось.
– Вот видишь… и у тебя тоже не все просто. Хотел стать солдатом – а стал монахом. И я тоже мечтала много, особенно поначалу. Но мне жаловаться грех – здесь, в «Сладкой Белочке», меня никто считай не обижал, старше меня только Мама, и мужчин я сама выбираю, да и девчонки меня любят… неплохо все вышло, Кей.
– Я рад… но мое обещание остается в силе.
– Обещание? Смешной ты. Кто в наше время обещания ценит? Где они, наши четырнадцать лет, Кей?
– Они здесь, Анита, с нами.
– Да, и снова правда, – она хотела было снова наполнить рюмку, но передумала и поставила бутылку на место – Хватит с меня, пожалуй, а то напьюсь еще. Съешь что-нибудь, я и отсюда слышу, что у тебя в пузе творится.
– Спасибо.
– Не спасибо, а поешь. Ты где остановился?
– В «Индюке», насколько я помню.
– В «Индюке»? Ты знаком с баронессой?
– С кем?
– А, ладно, слухи это, болтовня девчачья. Девица в броне, из Атланты, с бароном нашим рядом на площади была… красивая, говорят. Приручила огра, – Анита рассмеялась. – Чего только не болтают…
– Занятно, – Кейн взял с блюдца кусочек мяса. – Баронесса и огр.
– Да. Насчет тебя тоже болтать начнут, Кей… вон уже начали.
– Меня это не волнует.
– Меня тоже. Ты ведь хорошо стреляешь, да?
– Интересно, что ты об этом спросила, – Кейн прожевал мясо, и снова протянул руку к тарелочкам. – Возможно, я плохой проповедник, но никто еще не жаловался на то, как я стреляю.
Анита поймала его руку, словно кошка, хватающая ящерицу.
– Тогда у меня к тебе будет просьба. Маленькая-маленькая по сравнению с тем, что ты уже сделал…
– Мне не очень нравится, как это звучит…
– Так может, тебе награда понравится… Хоть ты и монах, должно же быть что-то, чего ты очень хочешь? Очень-очень?
I
С волос Мириам капала вода.
Перед тем как умыться у платной колонки, охраняемой невысоким горожанином в смешной белой шляпе, она попыталась найти в карманах резинку для волос – и не смогла. Она даже не помнила, брала ли ее с собой из дому, и была явно не в том состоянии, чтобы задумываться над этим. Вода, видимо, отстаивавшаяся в одном из резервуаров на крышах, оказалась теплой, но тем не менее освежала.
– Побыстрее! – прикрикнул было коренастый торговец, но затем покосился на ее кобуру и замолк. За Мириам уже образовалась очередь из нескольких женщин с бутылями и ведрами, и она сочла за лучшее отойти в сторону.
– Так лучше? – спросила Би, глядя, как она отжимает волосы, собирая их на затылке.
– Да. У меня глаза совсем красные?
– Нет, – Би прислонилась плечом к стене дома – неровной, из ноздреватых бетонных плит, явно позаимствованных из старых развалин. – Может, ты хочешь пить? Мы могли бы зайти…
– Не хочу, – волосы Мириам упали ей на плечи и вода мгновенно начала просачиваться сквозь новый плащ, но поправлять их она не стала. – Я и так сильно тебя задержала. Если бы кто-то другой так себя вел при мне… истерики, обмороки – как маленькая… нет, даже хуже…