– Кидани, – просто ответил обозник. – Видишь ли, в дальних крепостях гарнизоны почти все – из них. Вот чиновники и следят, чтоб не завезли лишнего, ну, ничего сверх указанного в инструкции. Написано: «вина три бочонка» – так вот, три и должно быть, не больше. Правда, и не меньше. Нет, киданей в чёрном теле не держат. Но и лишнего не позволяют, чтобы не возомнили о себе невесть что, не вспоминали о своём былом величии. Так вот!
Выслушав такие слова, Баурджин ещё раз мысленно похвалил себя за то, что приветил Веснушку. Как бы только не попасться с этими рукописями. Впрочем, не должны были попасться, юный водонос клал книги и свитки в дупло старого дуба, что рос почти у самого родника. А уж оттуда, из дупла, рукописи забирал Весельчак Чжао. Иногда Веснушка потом возвращался мокрым – молча приходил в «Улитку», садился на кухне, развесив для просушки халат, грелся. На левом плече его как-то заглянувший к Лао нойон углядел занятную татуировку – жёлтый цветок розы. Откуда она появилась, водонос не знал, говорил – с детства. Кстати, о книгах…
– Мы выезжаем завтра, – допив бесплатный стаканчик вина, негромко промолвил обозник. – У родника будем к полудню.
Вместо ответа Баурджин лишь молча кивнул и незаметно, под столом, протянул Весельчаку связку монет. Из тех, что щедро пожертвовал господин Цзяо Ли.
Взяв деньги, Чжао довольно хмыкнул и вскоре откланялся.
– Завтра… – проводив его взглядом, почесал бородку Баурджин. – Завтра…
Хроник, кстати, не было, как не было и напечатанных на больших листах бумаги художественных романов-книг, и свитков-списков не было, и прочего… Ай-ай-ай… Негоже было оставлять господина Елюя Люге и весь его гарнизон без духовной пищи, совсем негоже. Нойон озадаченно вздохнул – ну, и где же их взять, даже хотя бы списки-рукописи? Прямо хоть сам пиши!
Черт побери! А ведь неплохая идея. Прямо так и написать в сопроводительном письме, что, мол, сие – списки из старинных книг, кои слишком дороги для того, чтобы их приобрести. Пришлось переписывать – чего не сделаешь для доброго друга? Ханьская письменность была одновременно и сложной, и простой. Сложной – понятно, иероглифы, а вот – простой… Всё дело в том, что не только чжурчжэни с киданями, но и сами ханьцы – уроженцы разных мест – не всегда понимали друг друга. А иероглифы были для всех общими, означающими одни и те же понятия – правда, читавшиеся в каждом языке по-разному. Как если, к примеру, написать буквами или произнести «три» или «trois» – не знающий русского или французского не поймёт, что сказано или написано. А если указать цифрой – «3», то всем будет понятно. Так и с иероглифами.
Приняв решение, князь повеселел и тут же отправился домой, благо идти было недалеко, всего два квартала. Пришёл, кивнул присматривающему за домом Игдоржу (Чен и Лэй были заняты в харчевне) и, усевшись в кабинете за стол, вытащил из стаканчика кисть…
«Сия книга написана Екамом Иле, киданем и историком Ляо. Это история о стране, которая была процветающей и могучей, о государстве, низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней».
– Низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней, – вслух повторил нойон, уж больно понравилась ему только что пришедшая в голову фраза. Что и говорить, красиво получалось. И вышло бы ещё красивее, если бы князь знал больше иероглифов. Ну, уж сколько знал – столько и знал.
«И ведь даже сейчас есть всё для того, чтобы великая империя Ляо возродилась, скинув цзиньское ярмо! Есть, и в достаточном количестве, молодые воины, что охраняют северные города Ляоси, есть люди – они никуда не делись, – мечтающие о возрождении Ляо. Ляоян, Ляодун, Ляоси, Ляохэ – эти имена наполняют гордостью каждого из нас, киданей. Нас ведь немало, и стоит помнить об этом, как стоит помнить о нашей некогда великой стране. Шанс есть! Да, чжурчжэни сильны, но ведь и мы не празднуем труса! Наша аристократия помнит былое величие, наши ремесленники и крестьяне – умны и трудолюбивы, наши воины – в каждом гарнизоне от Шанси до Хэбэя. Осталось лишь выступить, освободиться от гнёта. Но я спрашиваю себя: как? И когда? И с кем? С кем – это важное слово. Чжурчжэней слишком много, слишком. И я говорю себе – и вам: надо искать союзников. И кто бы мог ими стать? Только не скажите мне – Сун! Променять цзиньское иго на сунское – только и всего. Сунцы хитры и коварны, с нашей помощью они разгромят чжурчжэней, а что потом? Думаете, они позволят нам воссоздать Ляо? Как бы не так! Мы просто запустим лису в курятник. Нет, только не Сун. Си-Ся? Западное государство Ся, государство дансянов… У них есть более сильный враг… И этот враг может стать нашим другом! Я говорю о монголах, о Чингисхане, о, поистине, это великий и мудрый правитель, слову которого вполне можно верить. Большинство монголов – кочевники, им не нужны города. Города нужны нам, киданям. Нам города, монголам – степи. А Цзинь – самый главный враг Чингисхана. И его непобедимые тумены уже стоят на границах чжурчжэней, и недолго осталось ждать. Враг нашего врага – наш друг. „Цзинь“ – золото, „ляо“ – сталь. Золото гнётся под сталью! Возродим Ляо, друзья!»
Закончив последнюю фразу, Баурджин вытер рукавом пот. Утомился писать, тщательно вырисовывая иероглифы, вот уж письменность – не приведи господи. Позвал Игдоржа, прочёл, получил полное одобрение. Правда, Игдорж всё же засомневался – не рано ли?
– Нет, не рано, – тут же возразил нойон. – Тумены Джэбэ уже должны быть на границах Шанси и Хэбэя. Сейчас я сею семена, Игдорж, но нужно время для того, чтобы они взошли.
– А что, если твой Весельчак Чжао подкуплен? Или вдруг попадётся?
– И что с того? – неожиданно засмеялся князь. – Я вовсе не делал тайны из своего увлечения древностями. Как и Елюй Люге. Я просто купил рукопись, книгу, – а что уж там написано, то на совести автора.
Баурджин обмакнул в чернильницу кисть и внёс последний штрих в своё сочинение:
– «Написано сие на берегах чудесной реки Ляохэ»… н-да… Игдорж, ты случайно не в курсе, как пишется «чудесная река»?
– Нет.
– Ладно, напишем просто – «на берегах реки». Кстати, ты наблюдаешь за моими юными слугами?
– Ну и вопрос. – Игдорж хмыкнул. – Конечно же, каждый день. Даже пытаюсь что-то у них выспрашивать. Только они, правда, смеются.
– Это потому, что ты часто путаешь тон.
– Знаю. И ничего уж с этим не сделать.
– Ну-ну. – Баурджин хитро посмотрел на напарника. – Что ты так щуришься? Наверное, всё ж таки есть, что сказать. Ну, не томи!
– Так, кое-что, – улыбнулся Игдорж. – Итак, начнём с мальчика, Чена. Очень себялюбив, умён, хитёр даже, как раз в той мере, чтобы добиться личного благосостояния. Грамотен и постоянно учит новые иероглифы и канонические книги – видимо, готовится к карьере шэньши. Причём абсолютно уверен в своём будущем.
– Да, так и есть.
– Однако кто допустит к экзаменам на шэньши простого слугу, почти что раба? Для этого нужны основания.
– Или – помощь влиятельного человека. Но Цзяо Ли, похоже, тут ни при чём, если, правда, не врёт. Тогда кто при чём?
– Фэнь Ю, начальник стражи. Весьма влиятельный человек. Правда, это пока лишь только мои догадки. Да я тебе о них говорил, князь.
Баурджин молча кивнул.
– Теперь о девочке, Лэй, – продолжил Игдорж. – Девочка мне показалась гораздо умней Чена.
– Вот как? – удивился нойон.
– Именно. Она вся в себе, неразговорчива, упорна, постоянно выполняет какие-то упражнения – машет руками, ногами, прыгает. К Чену относится как к младшему брату, сяо. И – странно – он такое обращение почему-то спокойно принимает, хотя и считает себя умником. Несомненно, Лэй – главная в этой паре. К тому же…
Игдорж вдруг замолчал.
– Ну? – вскинул глаза князь. – Говори же!
– Мне кажется, девчонка влюбилась в тебя, князь.
Баурджин вздрогнул, услышав эти слова.
– С чего ты взял?
– Я слышал, как она молит за тебя своих богов. Часто повторяет твоё имя – Бао Чжи. И лицо у неё при этом становится таким… Поверь, я знаю женщин, князь!
– Ну, это пока всё твои домыслы. Начальник городской стражи Фэнь Ю! Вот кто меня сейчас волнует по-настоящему. Узнай, Игдорж, каким образом с ним связываются мои юные слуги. А ведь связываются, несомненно, докладывать-то они должны, не зря ведь ко мне приставлены.
– Они пользуются большой свободой. Вернее – пользовались до открытия харчевни. Теперь-то уж им труднее будет ускользнуть. Прослежу!
– Нам нужны люди, Игдорж, – тихо промолвил нойон. – Верные люди. Их нужно найти. Здесь, в Ляояне, кого только нет – дансяны, кидани, ханьцы, – не очень-то они все любят чжурчжэней, захвативших почти все мало-мальски доходные должности. Хотя, конечно, на подобных должностях хватает и ханьцев. Знаешь, ещё неплохо бы пошататься по городским окраинам. Это весьма опасно, но там живёт беднота, а это – горючий материал для любого восстания.
– Можно ещё поискать знакомств среди рыночных грузчиков, носильщиков, мелких торговцев, водоносов…
– Ну, один водонос у нас уже на примете есть. Вот с ним-то я сегодня поговорю, не забыть бы только.
– А я, с твоего разрешения, отправлюсь на рынок. Да, только никуда не отпускай сегодня слуг. Впрочем… – Игдорж задумался. – Я – уйду, все остальные, включая тебя, князь, будут в харчевне. А кто же останется сторожить дом?
– Днём, думаю, постоит и так. А ближе к вечеру я пришлю Лао. Да и ты до поздней ночи не пропадай.
– А это уж как получится, князь.
Первым, на кого, вернувшись в харчевню, обратил пристальное внимание Баурджин, оказался вовсе не юный водонос Дэн Веснушка, а изгнанный с должности следователь Ба Дунь, обладавший весьма характерной внешностью опустившегося под ударами судьбы сибарита. Породистое ханьское лицо, тёмные, с красными прожилками глаза, бородка, когда-то ухоженная, а ныне напоминавшая паклю, всклокоченная причёска а-ля «разорённое воронье гнездо», небольшие усики – как видно, бывший чиновник за ними иногда ухаживал. Этакий образ свергнутого социальной революцией короля. Интересно, почему его попёрли со службы, ведь взятки здесь брали все? Неужели этот взял больше других? Или, скорее всего, просто-напросто не делился с кем надо? Нет, не может быть – ну, не совсем же он идиот.