Темучину осточертело: приехал как-то раз из какого-то кочевья да посетовал – куда ни глянь, одна пьянь! Мальчонка маленький – едва до брюха коня – и тот в умат! Идёт, шатается, орёт себе песни. Ну куда это годится? Разве ж с такими пьяницами построишь нормальное государство? Возродишь древнюю имперскую мощь? Пьяному уже хорошо, на великие свершения его не тянет.
Вот и запретил Чингисхан пить. В «Ясе», основном законе! Не совсем, конечно, запретил, но теперь слишком уж забубённые гуляки знали, что за пьянство неделями беспробудно им могут и хребет сломать. Строгие стали законы! Однако пили всё так же много. Баурджин по этому поводу посмеивался: монголов пить отучить – всё равно как ложками попытаться вычерпать озеро Буйр-Нур. Может, конечно, и вычерпается… лет через тысячу, две…
Так вот и жили, вполне даже счастливо. Правда, не сказать, что Баурджин-нойон купался в счастье и неге – некогда было купаться, должность не позволяла. Юртаджи – в переводе на понятный язык – полковник генерального штаба.
Личный шатёр из золочёной парчи, синий стяг с вышитым изображением Христородицы, особняк в Хара-Хото и тумен отборных воинов, храбрых и умелых рубак… ни черта не смыслящих в тонкой стратегической работе разведки! А соперник был силён – цзиньскую разведшколу ханьцы ставили, на основе тщательно разработанной военно-шпионской науки. Трактатов у них было по этому поводу понаписано – тьма! Баурджин, когда изучал ханьский, один прочёл – некоего Сунь Цзы. Даже выражение из него запомнил: «Война – это путь обмана». Умри, но точней не скажешь!
Вот и приходилось обманывать. Нет, конечно, окромя дуболомов и смышлёные ребята попадались, только вот ни ханьского, ни чжурчжэньского языка не знали, а учить их сейчас было некогда. Набрать соглядатаев из самих ханьцев или чжурчжэней? Можно, конечно, но только как им довериться? Да и зачем? Уж в этом вопросе Баурджин-юртаджи был полностью согласен со своими помощниками – Гамильдэ-Иченом и Игдоржем Собакой. Никому нельзя доверять! А нужно было выяснить положение дел, организовать мятежи – несколько маленьких либо один большой, а лучше – и то и другое. И сделать всё качественно и быстро. Ну, кого пошлёшь?
– Сам поеду!
Баурджин так и заявил великому хану. Тот, конечно, нахмурился:
– Обоснуй!
Ох, и взгляд же был у Чингисхана – тигриный! Мурашки по коже. Однако Баурджин к таким взглядам привык, да и не хану ведь, по большому счёту, служил – своей семье, своему роду, своей Родине. Пожал плечами, улыбнулся хитро:
– Обосновать? Изволь, великий хан. Я – один из немногих – неплохо говорю по чжурчжэньски, а на ханьском даже пишу…
– Ну да, ну да, – хан вдруг улыбнулся. – Со времён Мэй Цзы, да?
Баурджин аж плечом передёрнул – надо же, сколько лет прошло, а помнит! Мэй Цзы… Обворожительная цзиньская шпионка, едва не угробившая когда-то и Баурджина, и почти все тумены Темучина. Изощрённо, надо сказать, работала девушка, ну да бог с ней – дела прошлые.
– К тому же, – продолжал князь, – я думаю, великий хан, ты имеешь основания доверять мне. А насколько ты будешь верить тем, кого я предложу вместо себя? Настолько же будешь доверять и предоставленным ими сведениям.
Хан тихо засмеялся, удовлетворённо щуря глаза:
– Я всегда считал тебя чрезвычайно умным человеком, Баурджин-гуай. И рад, что не ошибся. Выберешь себя помощников?
– Нет, – князь отрицательно качнул головой. – Я поеду один.
– Как – один?
– У найманов есть такая пословица: куда легче поймать стаю птиц, чем одну шуструю птичку, – негромко отозвался Баурджин. – Вот такой птичкой я и буду. Сколько у меня времени, великий хан?
Чингисхан задумался, сдвинул брови, жёлтый огонь, горящий в глазах его, сделался мягче, вроде бы собираясь угаснуть совсем… Однако нет – вот, снова вспыхнул!
– Тебе будут нужны люди для связи, – напомнил хан.
Баурджин почтительно согласился:
– Да, государь, я уже думал об этом.
– Интересно, кого же надумал использовать?
– Гамильдэ-Ичена и… Игдоржа Собаку.
– Гамильдэ-Ичен. – Темучин покивал. – Славный, славный юноша… А вот Игдорж… Сколько помнится, он служил Гурхану!
– Ну да, в прошлом ближайший подручный знаменитого Кара-Мергена. У него я и сманил Игдоржа, о чём пока ни разу не пожалел. Нет, нет, не беспокойся, великий хан, – нойон перехватил взгляд Повелителя, – я доверяю Игдоржу. И вовсе не потому, что ему есть что терять…
– Таким я бы не доверял, – перебил хан. – Человеческая натура слаба, и каждый, кто имеет хоть что-то, всегда хочет большего.
Нойон вскинул глаза:
– Игдорж Собака служит нам вовсе не из-за подарков… Положение! Любимое дело – высматривать, вынюхивать, организовывать слежку – в этом весь Игдорж.
– И всё же…
– Я понимаю, что ты никогда не будешь доверять ему, великий хан. Потому и предложил – себя. А Игдорж вместе с Гамильдэ будут моими связными. И если возникнет нужда, я использую их как сочту нужным.
– Что ж, – Чингисхан решительно махнул рукою, – ты отправляешься в опасный путь, Баурджин. И… – повелитель хитро прищурил левый глаз, – ты ведь не всё мне сказал?
– Конечно, не всё, – Нойон улыбнулся. – Мы говорили о мятеже. Мятеж – это люди, толпа. А толпе нужен вожак! И этот вожак должен получить от меня гарантии… точней – через меня от тебя.
Чингисхан внезапно расхохотался, шутливо погрозив собеседнику пальцем:
– О, ты хитёр, парень! Хочешь сказать – кто же не слышал о таинственном Баурджине-нойоне, одном из верных помощников великого хана монголов и всех прочих? Но твои полномочия должны быть подтверждены. Возьмёшь с собой пайцзу. Золотую, с тигром.
– Нет, государь, – твёрдо отказался князь. – Золотая пайцза… Слишком уж она приметна. А ханьцы хорошо умеют проводить тайный обыск.
– Отказываешься? – Чингисхан нахмурил брови.
Баурджин спокойно выдержал вдруг сделавшийся гневным взгляд:
– Нет, не отказываюсь. Просто я не возьму её с собой – пайцзу доставят куда надо верные мне люди.
– Гамильдэ-Ичен?
– Или Игдорж Собака.
На сём разговор и закончили. Пожелав Баурджину удачи, Чингисхан тепло простился с ним и даже лично подал на прощанье серебряную пиалу с кумысом – великая, почти недостижимая честь!
– О, великий хан… – По обычаю принимая кумыс двумя руками, нойон был тронут.
– Ты, кажется, христианин? – вдруг осведомился государь.
– Да, великий…
– Как возвратишься, я велю построить церковь. Нет – церкви! В Хара-Хото и в наших северных городах. Там, правда, подобные уже есть, но ещё по одной не помешает, верно?
– Ты поистине великий государь! – Баурджин замолк – а что ещё было говорить? На сём и простились.
А уже буквально на следующий день Баурджин покинул ханскую ставку на гостеприимных берегах Керулена и, прихватив с собой Гамильдэ-Ичена и Игдоржа Собаку, вместе с несколькими туменами подался на юг, в тангутское государство Си-Ся, на границах которого уже развёртывались мощные силы Джэбэ, одного из любимейших полководцев могучего хана. Джэбэ – «Стрела». Баурджин знал его ещё в прежние времена, когда будущего полководца, а тогда врага великого Темучина, звали Джиргоадай. Тогда и познакомились, у Джамухи, на крутых берегах Аргуни, сойдясь в лихой схватке. А потом свиделись ещё раз и на этот раз уже сражались вместе, отбиваясь от злобного натиска людоедов. Да-а… было что вспомнить.
В тангутский город Иньчжоу (по-ханьски – Синьцзян) въехали уже безо всяких туменов – на повозках, под видом купцов из Баласагуна. Остановились на постоялом дворе, решая, как быть дальше. Там же, на постоялом дворе, слово за слово, разговорились с хэбэйскими купцами. Беседу, начавшуюся с поношения «диких монгольских дикарей», искусно перевели в нужное русло – о путях-дорожках на восток, в Цзинь. О цзиньских порядках, о прибыли, вообще, о торговле… ну и о политике – а как же без этого? О чём ещё говорить мужчинам, сидя за кувшинчиком хорошего вина? О женщинах, о войнах, ну и о политике – куда от неё деться?
– О, поистине, наши управленцы-шэньши многомудры и знающи, – распинался один из купцов. – Недаром, прежде чем получить даже самый низший чиновничий ранг, они должны сдать строгий экзамен. Так что – мудры, мудры… Но, между нами говоря, – воры! Все воры, все! Вот хоть взять некоего Цзяо Ли – он как раз сюда едет…
– Цзяо Ли? – сразу же насторожился нойон. – А кто он… эй, слуга, неси-ка ещё кувшинчик… а кто он… да побыстрее неси, того самого вина, что мы только что пили… Так вы там что-то говорили про какого-то шэньши, уважаемые?
– Не про какого-то – а про Цзяо Ли из Фаньчжоу. Там, в Фаньчжоу, все воры, но господин Цзяо из всех воров – наипервейший вор.
– Да уж, – охотно поддакнули остальные торговцы. – Всем ворам вор. К тому же – нахален и глуп. Ну да, все чиновники воры, но ведь воровать можно по-разному! Можно выделить нужным людишкам подряд на ремонт дорог, можно организовать через подставных лиц торговый дом…
– Торговый дом? – переспросил Баурджин. – Это интересно.
– Да мало ли что ещё можно! Чиновник, считай, что глаз императора! Только вот все эти хитрые приёмы не для Цзяо Ли. Прямо сказать, глуп он для всех этих сложностей. А потому и воровал напрямую – руку в городскую казну – хап! Хап! Хап! Просто и незатейливо, без всяких там объяснений.
– А когда приехал ревизор… – это уже подал голос другой купец, толстый, с поредевшей седой шевелюрой, – Цзяо Ли его подкупил, тоже без всяких затей. Подкупил и второго. А вот третий куда как хитёр оказался! Вывел вора на чистую воду – и сам волею императора занял его место! Сразу организовал ремонт городских стен – под это дело собрал у жителей деньги да ещё и у императора помощи попросил. В общем, стал воровать красиво, не в пример господину Цзяо. А уж тот как дрожал в ожидании императорской кары!
– Ну, ясно – Цзяо Ли известный трус.
– Да уж, не храбрец… Хотя и обожает из себя храбреца корчить! А ведь сам труслив, как беременная лисица.
Баурджин и его компания еле скрывала радость – вот это чиновник, вот это шэньши! Туп, труслив, сребролюбив – целый набор весьма подходящих для вербовки качеств.