Изменились, куда денешься? Баурджин вновь выкрасил волосы в радикально чёрный цвет, а бороду и усы сбрил, став похожим на истинного советского офицера, этакого молодого лощёного подполковника или майора. Чен и Лэй, наоборот, волосы со временем отпустили, превратившись в этаких лохматых лахудр, которых князь именовал теперь не иначе как «хиппи волосатые». Таким образом, несколько замаскировавшись и выждав, пока всё затихнет, Баурджин с новыми силами приступил к активной деятельности, явно направленной против государственного строя «Золотого» царства. Очень жаль, конечно, было потерять наработанные связи в высшем обществе – среди чиновников и поэтов, правда, уж больно уважительной являлась причина – собственная смерть. Пришлось нарабатывать связи в несколько ином направлении, используя подвернувшуюся под руку корчму с романтическим названием «Двое в ивах». На двери сего не очень большого питейно-закусочного заведения была грубо намалёвана сообразная названию картина – две целующихся в каких-то кустах тени. Не то чтобы князю сильно уж нравилась эта, не отличающаяся изысканным вкусом и доброй репутацией забегаловка, просто в ней очень любили сидеть стражники с Северных ворот. Заходили пропустить стаканчик-другой с утра, после смены. Вот и Баурджин стал захаживать. Так, поболтать да поиграть в шахматишки с хозяином, господином Нянь Хаем. Вот под это дело – шахматы – и сблизился кое с кем из воинов, да не из простых – с десятниками, один из которых, красивый молодой парень по имени Жунь, стал почти постоянным партнёром князя. Второй десятник, Ань Чао, играл уж больно хорошо, и сражаться с Баурджином ему было неинтересно, другое дело – Жунь. Неизвестно, кто из них играл хуже, десятник или же всё-таки князь, но обоим ничего, нравилось, тем более что Жуню, как и всем прочим стражникам, льстило знакомство с поэтом, пусть даже пока и непризнанным.
Чтобы как-то объяснить акцент, Баурджин назвался уроженцем Сюаньдэ – северного города, давно захваченного Чингисханом. Мол, от проклятых монголов и убежал, заодно хотел сдать в Ляояне экзамен, да вот провалился и теперь, в ожидании следующей попытки, пробавлялся написанием заказных од к различного рода частным праздникам и вечеринкам.
– Так вот и живу! – передвинув вперёд королевскую пешку, покачал головой Баурджин. – От строчки к строчке. Да если б ещё и платили вовремя!
– Ничего, – утешил десятник Жунь. – Я слыхал, тех, кто завалил экзамены, всё равно вписывают в особый резерв и в случае особой нужды всё же назначают чиновниками, правда на не очень значительные должности. Но ведь главное – с чего-то начать, верно?
Князь согласно кивнул:
– Верно, главное начать. Всё хотел спросить… Жунь, ты ведь не ханец?
– Нет. И не чжурчжэнь. Я кидань, если тебе что-нибудь это говорит.
– Кидань? Ну как же… Великое государство Ляо!
– Прошу тебя, тише, парень!!! – Десятник испуганно оглянулся. – У нас в казарме, знаешь ли, не поощряются подобные разговоры.
– Так то – в казарме, – лениво отмахнулся нойон. – Твой ход, Жунь… Кстати, у вас в отряде много киданей?
Жунь хмыкнул:
– Да почти все, можно сказать. Видишь ли, ханьцы не очень-то любят служить в армии, предпочитают становиться шэньши, а чжурчжэни несут службу в коннице либо в императорской гвардии. Кому же остаётся охранять крепости да кормить вшей в дальних гарнизонах? Нам, киданям.
– Не знавал ли ты, случайно, тысячника Елюя Люге?
– Елюй Люге? – Стражник нахмурил брови. – Нет, лично я его не знал. Но кое-что слышал.
– Шах! – прервал думы десятника князь.
А ведь пригодилось, пригодилось это случайное – или не совсем случайное – знакомство, пригодилось, и очень скоро.
Всё началось с театра. Вернее, со спектакля одной бродячей труппы. Был не сезон, да и погода не баловала, и представление давалось на грубо сколоченном помосте, на маленькой площади, неподалёку от трущоб.
Шла какая-то классическая вещь – мелодрама, соединённая с комедией и элементами ужаса, – о том, как некий господин, уличив слуг в воровстве, принимается их строго наказывать, заодно читая нравоучения.
– О, разве я не говорил тебе, мой неучтивый слуга, что красть грешно? Или не тому учил великий мудрец Кун-цзы? Ведь слуга должен почитать своего господина, как сын своего отца. А что делаешь ты, о, недостойный? Вместо почтения ты нагло обворовываешь меня! И за это будешь наказан! Правильно я говорю, почтеннейшая публика?
В толпе – надо сказать, довольно редкой ввиду непогоды – раздались одобрительные крики и рукоплескания:
– Дай, дай ему, шэньши! Проучи ворюгу!
– Слыхал? – Господин – его играл краснорожий толстяк – наклонился к слуге. – Уж я попотчую тебя плетью!
– Так, так, плетью!
– Или нет, лучше – розгами. Вымоченными в солёной воде розгами! Эй, где же вы, мои верные слуги?
И тут же на помост вскочили два дюжих молодца с разрисованными физиономиями, схватили нерадивого слугу, вернее, актёра, который его играл, кинули на помост, содрав короткую бедняцкую куртку. Свистнули в воздухе розги.
А ведь этого парня порют по-настоящему, проходя мимо, заметил про себя Баурджин. На что только не пойдут ради заработка эти несчастные комедианты.
Актёр снова закричал. Князь скривился – видно, это и привлекало публику – и замедлил шаг, узнав в кричащем комедианте юного водоноса Дэна Веснушку. Ну правильно, где ему ещё быть, как не в театральной труппе? На спине – кровавые следы от розог, на левом плече – татуировка, жёлтая роза. Да, это именно Дэн Веснушка! Ишь как кричит. Всё ж таки жаль парня…
Вообще-то было бы куда лучше просто пройти мимо. Баурджин так и сделал бы, если бы неожиданно не ощутил укол совести. Такой маленький, слабый…
Встав за углом, дождался окончания спектакля. Слава богу, сия бездарная пьеса не продлилась и десяти минут – а больше и нельзя, актёр замёрзнет. Лениво покидав мелочь, разошлись зрители, и балаганщики – включая шмыгавшего носом Веснушку – принялись разбирать помост. Баурджин, как ни всматривался, не смог заметить того мерзкого старика из «красных шестов», что когда-то перевербовал Чена. Вероятно, старика давно уже не было в труппе…
Хмурилось покрытое серыми тучами низкое зимнее небо. Ветер швырял в лицо мелкую дождевую взвесь. Балаганщики, завернувшись в дерюги, медленно побрели вдоль по улице, и князь зашагал следом. Шли недолго – свернули в какую-то подворотню, перешли узкий вонючий ручей и оказались в полуразрушенной фанзе с давно протекающей крышей. Баурджин остановился у входа.
– Восемь цяней, – громко объявил выручку толстый актёр. – Всего восемь. Извини, дружище Дэн, но твоя бедная спина сегодня больше не собрала. Старая лиса Мэнь Чжо не зря бросил нас, словно носом чуял.
– Говорю тебе, Тянь, Мэнь Чжо – преступник, – громко воскликнул Веснушка. – Он был дурной человек, и очень хорошо, что теперь его с нами нет. Ну, так будем ужинать или вы все сытые?
– Ну, скажешь тоже, – засмеялся кто-то из парней. – Клянусь всеми богами, надоела такая жизнь! Наступит весна – подамся в грузчики или запродамся какому-нибудь сельскому господину, по крайней мере – всегда буду сыт!
– О, дражайший Цао! – Толстяк трагически воздел руки к небу. – Прошу тебя, откажись от этой идеи, иначе «Золотая» империя лишится великого актёра.
– Я – великий актёр? – возмущённо воскликнул Цао. – Жалкий фигляр – вот как надо говорить. А наши нынешние пьесы, если их можно назвать пьесами, полное дерьмо!
– Согласен – дерьмо, – схватился за голову Тянь.
Сквозь трещину в стене Баурджину было хорошо видно, как из глаз толстяка брызнули самые настоящие слёзы.
– Думаете, мне не стыдно всё это играть? Лупить почём зря бедного Дэна? О, прости, друг мой…
Тянь подошёл к Веснушке и обнял.
– Да ладно, – сконфузился тот. – Да ладно. Я уж того… перетерплю как-нибудь. Были бы деньги. Это ничего, что сегодня у нас всего восемь цяней, зато пять дней назад помните как заработали?
– Надо было отложить!
– Так тогда был праздник.
– Зато наелись от пуза! А праздники ещё будут.
– Ох, друзья мои! – Толстяк наконец перестал всхлипывать. – Прискорбно, что собирающаяся на наши представления толпа обожает только боль, кровь и слёзы. Да, «Троецарствие» здесь явно не будет уместным – трущобы. А в более престижных районах нам просто не дадут выступать – нечем заплатить квартальному.
– Слушайте, мы наконец будем сегодня ужинать? – снова возмутился Веснушка. – Ты, Тянь, разводи костёр, вы, парни, ищите воду и купите что-нибудь пожрать, а я пойду посмотрю ещё дров… кажется, видел по пути старый плетень… Ну, не сжигать же помост, в конце-то концов?
Они вышли все трое – парни, Веснушка. Спрятавшийся Баурджин выждал момент, нагнал:
– Эй, Веснушка!
Бывший водонос Дэн обернулся и, сделав испуганные глаза, пустился наутёк. И князь нипочём его бы не догнал – с такой скоростью нёсся мальчишка, если бы не помощь стражников под руководством десятника Жуня.
– Он что-то украл у тебя, дружище? Хорошо, что мы со вчерашнего дня патрулируем этот квартал.
Жунь обернулся к воинам:
– Держите воришку, парни, а мы с моим другом пока отойдём, обсудим общих знакомых.
– Общих знакомых? Ах, ну да, конечно.
– Есть новости, друг. – Взяв князя под руку, десятник отвёл его в сторону. – Хотел посоветоваться, ты ведь знаешь многих. У нас набирают желающих отправиться в военную экспедицию в Ляоси.
– Ну правильно, против монголов.
– Нет, друг. В Ляоси нет никаких монголов. Там только крепость с гарнизоном Елюя Люге. Думаю, не против него ли набирают войско? Ни один кидань не вступит в него!
Баурджин посмотрел прямо в глаза воину:
– А может быть, как раз киданям и стоит туда вступить? А дальше… поступать как велит совесть и древняя честь Ляо!
– Это ты верно сказал… – задумчиво протянул десятник. – Древняя честь Ляо… Что с воришкой? Забрать и наказать?
– Оставь его мне, Жунь. Я сам разберусь.
– Ну, как знаешь…