– Да я… – начал было оправдываться Зеленов, но был перебит Григорием Богдановичем:
– Молчать! Убил, так имей смелость признаться!
– Я не…
– Гражданин Зеленов, – снова не дал договорить допрашиваемому начальник городского отделения милиции. – Официально вам заявляю, что вы обвиняетесь по пункту «А» статьи 136: умышленное убийство, совершенное из корысти. Увести в обезьянник! – приказал Остапчук. – Пусть подумает.
Оставшись в одиночестве, капитан Остапчук размышлял. Улики против Федора Зеленова были только косвенные. Для суда их явно было маловато, если, конечно, обвинитель не будет очень убедительным и сможет преподнести их как прямые.
Следовало придумать что-то понадежнее, время еще имеется… Например, отыскать свидетеля, который якобы видел, как Зеленов выходил девятого мая из дома на улице Баумана, где проживали убиенные супруги Литвиненко. Такой человек вскоре нашелся – он числился в больших должниках капитана Остапчука и поэтому согласился лжесвидетельствовать.
Как выяснилось позднее, у Зеленова на время убийства девятого мая алиби не имелось, что значительно усугубило его положение. После недолгих разбирательств и оформления бумаг дело Федора Игнатьевича Зеленова, которому вменялось не только двойное убийство с целью ограбления, но и ограбление квартиры гражданки Стрелковой на той же улице Баумана, совершенное несколькими часами ранее, было передано в суд, который, не особенно усердствуя в отыскании истины, влепил ему максимальный по его статье срок – десять лет.
К этому времени капитан Остапчук, получивший звание майора, уже исполнял обязанности начальника отдела по борьбе с бандитизмом Управления милиции Наркомата внутренних дел республики.
Глава 11Сомнения майора Щелкунова
Дело об убийстве Оленьки из второго барака по улице Сталинградской буксовало. Оперуполномоченные отделения опросили всех скупщиков и барыг, но вещи, что были похищены из сундука, стоявшего в комнате старика Назара Степановича и его внучки Оленьки, обнаружены не были. Не всплыли вещи – ни шубка каракулевая детская с оторванной верхней пуговицей, ни ботинки мужские черные сорок второго размера с замазанным тушью левым носком – и на местных рынках.
Сведения относительно демобилизованных по ранению красноармейцев и офицеров, служивших в диверсионных группах или в войсковой разведке (по одной из версий майора Щелкунова, столь точный удар в сердце мог быть нанесен именно диверсантом или разведчиком), также были скудны. Майору Щелкунову удалось допросить… да нет, не допросить – побеседовать всего с двумя такими демобилизованными по ранениям фронтовиками: одноногим младшим лейтенантом Фаридом Курамшиным двадцати трех лет, уволенным из армии по тяжелому ранению совсем недавно, и двадцатидевятилетним старшим лейтенантом Юрием Шматовым. Фарид Курамшин вряд ли мог быть тем самым убийцей и грабителем, что убил точным ударом ножа в сердце девочку Оленьку в поселке имени Серго Орджоникидзе. Девятого мая младший лейтенант Курамшин еще находился в офицерском отделении госпиталя № 31 – так звали его врачи и раненые – размещенном в клубе меховщиков в Сталинском районе Средневолжска. Выписался он лишь одиннадцатого мая. А его левая нога покоилась в общем захоронении ампутированных конечностей солдат и офицеров – эдаком кладбище рук и ног – во дворе за зданием клуба. Так что у Фарида Курамшина на момент убийства девочки было железное алиби. А вот у второго комиссованного по ранению фронтовика – Юрия Шматова – алиби как такового не имелось. Он служил в разведывательном взводе 1-го отдельного стрелкового батальона 124-й стрелковой бригады и был тяжело контужен во время боев в районе Городища под Сталинградом. После излечения вернулся в свой родной город Средневолжск, где проживал в бабкином доме, расположенном в частном секторе по улице Касаткина. Чуть позже получил инвалидность 3-й группы и пенсию в размере 120 рублей, на которую можно было купить разве что две бутылки водки. Однако трудоустраиваться в различные кооперации инвалидов желанием не горел, и на что он существовал – оставалось невыясненным вопросом, на который майор Щелкунов надеялся получить ответ.
Беседа майора Щелкунова с Юрием Шматовым была непродолжительной. После стандартных и обязательных вопросов Виталий Викторович задал всего-то несколько вопросов.
– Где вы находились девятого мая в середине дня? – Он посмотрел в лицо бывшего разведчика острым взглядом.
– А где мне еще быть? На площади Свободы, в центре города, – последовал скорый ответ. – Там было народное гулянье, музыка играла. Когда пришла весть о победе, все, кто жил поблизости, высыпали на площадь. Ну, и я туда пришел… Мне только на горку подняться, и я уже там!
– Вас кто-нибудь там видел? – задал новый вопрос майор Щелкунов, надеясь получить положительный ответ.
– Видели. Наверное, – улыбнулся в ответ бывший батальонный разведчик. – Народу ведь там полно было, а я ни от кого не прятался.
– То есть никого из знакомых вы там не встретили? – задал уточняющий вопрос Виталий Викторович.
– На площади было столько народу, не протолкнуться, – ответил, немного подумав, Юрий Шматов. – Кажется, я видел там свою соседку, Миляушу Низамову. Она живет через дом от моего дома по левую руку.
– Хорошо… – заключил майор милиции Щелкунов, сам же подумал о том, что следует опросить эту самую Миляушу Низамову, а также других соседей Шматова по поводу его местопребывания девятого мая. После чего задал еще один интересующий его вопрос: – А вам что, пенсии по инвалидности на жизнь хватает?
– Нет, конечно, – внимательно посмотрел на милиционера бывший батальонный разведчик. – Огород спасает…
– Это хорошо, когда есть огород, – пробурчал Виталий Викторович, на чем, собственно, беседа и закончилась.
На всякий случай Виталий Викторович приказал одному из оперуполномоченных проследить за Шматовым: куда он направится после допроса и что будет делать? Станет ли волноваться, суетиться? Или, напротив, будет спокоен, как кладбищенский мрамор, и ни на миллиметр не изменит своего раз и навсегда заведенного распорядка.
Опросить соседей бывшего разведчика майор Щелкунов поручил младшему лейтенанту Кац. Она следователь – ей и карты в руки. Совещание у себя в кабинете назначил на девять вечера.
Зинаида Кац пришла минута в минуту, как всегда готовая к докладу, а вот оперативник Рожнов, следивший за Шматовым, чуть припозднился, и на то имелись причины. Выйдя из отделения милиции, бывший батальонный разведчик дождался трамвая, сел в него, доехал до улицы Восстания и пересел на другой трамвай, кативший по круговой линии в центр города до самой улицы Касаткина. Когда подопечный Рожнова вошел в свой дом, оперуполномоченный еще некоторое время потоптался недалеко от его подъезда, выжидая, как тот поведет себя дальше: не зайдет ли к нему кто, а может, наоборот, он сам захочет куда-то отлучиться. Однако Шматов отлучаться не собирался.
После чего, дождавшись трамвая, он поехал назад. Однако, въезжая на гору с улицы Касаткина, трамвай неожиданно сошел с рельсов, отчего какую-то часть дороги оперативнику пришлось пройти пешком, вследствие чего он и не успел к началу совещания.
Первым стал докладывать оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом Валентин Рожнов.
– На всем протяжении пути Шматов ни с кем не разговаривал. Никого не встретил. Домой особенно не спешил. Здесь его понять можно, чего спешить, если дома тебя никто не ждет. Когда он вошел к себе домой, я на всякий случай подождал около его подъезда с полчаса, однако к нему никто не пришел. Он тоже никуда не выходил. Так что ничего особенного за бывшим батальонным разведчиком я не углядел.
– По голосу слышу, что тебе в нем что-то не нравится, – сказал майор Щелкунов. – Давай, поделись сомнениями.
Пожав плечом, Валентин Рожнов ответил:
– Одет этот старлей как-то не по-офицерски: поношенная телогрейка и старый допотопный картуз. Мог бы что-нибудь и поприличнее отыскать.
– Это не довод… По-твоему, он должен во фраке ходить, так, что ли? Сейчас так каждый второй фронтовик у нас в городе ходит, тем более инвалид, – заметил оперативнику Виталий Викторович. – На их пенсию не шибко зажируешь…
– Ну, это поня-атно, – соглашаясь с начальником, протянул оперуполномоченный.
– Давайте послушаем вас, Зинаида. Что говорят о Шматове его соседи?
Зинаида Борисовна Кац тоже была немногословной.
– Я опросила Миляушу Низамову, соседку Шматова, что живет через дом, – начала младший лейтенант милиции, – видела ли она на площади Свободы девятого мая своего соседа Юрия Шматова? – Здесь младший лейтенант милиции Кац замолчала и со значением посмотрела на Виталия Викторовича: – Так вот… Низамова ответила, что на площади Свободы девятого числа ее не было. Когда по радио объявили девятое мая выходным днем, она, по ее словам, «завалилась спать и проспала до самого вечера». Девятого числа она вообще не видела Шматова…
– Шматов не говорил, что они виделись с Низамовой, – не очень убедительно произнес майор Щелкунов. – Он сказал, что, кажется, видел ее на площади Свободы…
– Я опросила четырех человек с улицы Касаткина, что приходили на площадь Свободы девятого мая, – уверенно продолжила младший лейтенант Кац. – Юрия Шматова там никто не видел…
После совещания майор Щелкунов крепко задумался. Это еще не повод в чем-то подозревать старшего лейтенанта Шматова, он ведь не утверждал, что точно видел на площади свою соседку. А потом: какой спрос может быть с контуженого разведчика, демобилизованного из армии во время войны именно по причине контузии?
С другой стороны, чтобы заполучить себе алиби, Юрий Шматов мог и наврать, что девятого мая в середине дня он был на площади, где по случаю праздника начались стихийные народные гулянья. Вот только зачем ему врать? Может быть, Шматов в чем-то замешан, что-то пытается скрыть?
Надо все же понаблюдать за этим бывшим разведчиком, вот только как-то поаккуратнее…