Глава 12Когда стоит менять место жительства
Слежку за собой бывший батальонный разведчик Юрий Шматов срисовал еще в трамвае. Вида, конечно, не подал. Просто мобилизовался, чтобы не дать захватить себя врасплох и отразить возможное нападение со спины. Хотя вряд ли пошлют на его захват всего одного легавого. Чтобы взять его, Юрку Шматова, нужно по крайней мере троих. Значит, покуда просто ведут наблюдение. Интересно, где же он наследил?
После ранения медики, подлечив кое-как старшего лейтенанта Шматова, списали его из армии за ненадобностью, посоветовав напоследок горькую не пить и тяжелым физическим трудом не заниматься. После чего военкомат выдал ему пенсионное удостоверение инвалида Отечественной войны, и ему кинули косточку в виде пенсии по инвалидности. Держи, дескать, сто двадцать рубликов, и ни в чем себе не отказывай. Хошь – купи себе на эти деньги литр «Московской особой» водки и ужрись в дупель (на закусь грошей уже не хватит); а если имеется желание – приобрети один мужской кожаный ботинок, поскольку на второй средств уже не хватит. Поначалу было обидно до слез. Потом малость успокоился: не он один в таком положении, десятки тысяч инвалидов по базарам да по поездам ходят – у кого руки нет, у кого ноги отсутствуют, немало слепых – и все милостыню просят. У многих из них пенсия куда меньше, чем у него.
Предложили пойти на завод работать, дескать, сейчас мужские руки особенно нужны. Облагодетельствовали… Нет, работать он больше не будет. Не для того он кровь свою проливал на фронте и здоровье потерял, чтобы, вернувшись, встать за станок и пахать двенадцать часов без продыху за четыре сотни рублей и хлебный паек в шестьсот граммов.
Говорят, что война уже закончилась, что нужно приспосабливаться к мирной жизни. Из этого утверждения верно одно – снаряды не рвутся, пули не свистят, минометы не бабахают, только война не закончилась, она продолжается, но приняла совершенно иной характер. Если о себе не позаботишься, так сдохнешь от голода где-нибудь в придорожной канаве, а о тебе даже никто и не вспомнит. Чем же это не война? А нужно выжить, любой ценой, как и тогда, когда накрыло целый батальон немецкой гаубичной батареей, и из пятисот человек уцелели только полсотни, половина из которых стали инвалидами.
Первым его делом был банальный гоп-стоп[26] в апреле сорок четвертого. На Черноозерской улице какой-то гражданин в буржуазной фетровой коричневой шляпе с лентой и добротном пальто нараспашку, на свою беду, пристроился в густых кустах справить малую нужду. Были вечерние сумерки, что способствовало преступным планам бывшего батальонного разведчика, а еще отсутствие на улице всяких свидетелей. Юрка Шматов одной рукой схватил мужика за горло, а другой слегка ткнул его острием боевого ножа в бок и негромко потребовал:
– Быстро давай сюда лопатник, пока не прирезал!
– Возьмите, – вроде бы опешил мужик, как оказалось, не совсем трезвый, и достал из внутреннего кармана пальто бумажник. – Только не убивайте.
– Давай, – протянул руку Шматов, и в этот момент мужик резко ударил Шматова по руке с ножом. Менее подготовленный налетчик наверняка бы выронил от такого сильного и внезапного удара нож, и неизвестно, как бы впоследствии дело сложилось. Но бывший батальонный разведчик в последний момент успел отреагировать, удержал нож в руке и машинально нанес мужчине удар в печень, как когда-то его учили. Можно было не добивать мужика, поскольку поставленный удар ножом в печень повреждал крупную артерию, после чего раненому оставалось жить всего-то минут десять-двенадцать. Однако Шматов решил не искушать судьбу – а вдруг у жертвы еще останутся силы, чтобы позвать на помощь, – и он добил мужчину точным ударом в сердце. Пальто, испачканное в крови, он брать не стал, а вот фетровую шляпу с агонизирующего мужчины аккуратно снял и прихватил с собой…
В бумажнике оказалось не много денег – всего-то триста двадцать рублей с мелочью – и хлебные карточки до конца месяца. А еще в качестве трофея у него осталась шляпа. Она Шматову сильно понравилась. Конечно, в ней ходить он покуда не собирался, но гляделся бы в этой шляпе эдаким пижоном, если бы, конечно, стал надевать ее вместо старого картуза. А вот если еще поменять телогрейку на приличный клифт…[27] Но не сейчас, со временем: ведь он инвалид, получающий небольшую пенсию и каким-то образом существующий на нее. Вот и надо, чтобы не бросаться в глаза, соответствовать статусу бедного пенсионера.
Гоп-стоп, конечно, дело верное, но не шибко прибыльное. Ну что такое триста рублей? Полбуханки хлеба на черном рынке? К тому же нормальные граждане, даже если у них имеются деньги, в карманах их не носят и на улицу с ними не выходят, чтобы прогуляться или пописать в кустах. Деньги, равно как и ювелирные украшения, хранятся дома в укромных местах. Причем совсем не у многих граждан, ведь большинство горожан за годы войны потратили на продукты все денежные сбережения, что имели, включая золотые украшения, если они у них, конечно, были. Значит, сначала надо найти таких граждан, у которых денежки водятся, после чего нагрянуть к ним с неожиданным визитом. Лучше, конечно, чтобы их не было дома, ну а если будут дома, что ж, значит, им не повезло, поскольку оставлять свидетелей – значит подвергать себя опасности быть пойманным. Ведь как первым делом поступят оставшиеся в живых терпилы?[28] Побегут в милицию. Легавые заведут дело, по которому станут работать: будут выискивать очевидцев преступления, проводить разные следственные мероприятия, устраивать опознания и прочее. Ему это совершенно не нужно. Профиль деятельности следует менять.
Первая квартира, куда Юра Шматов нанес свой визит в середине декабря сорок четвертого года, находилась в Свердловском районе города. Здесь, среди частных домов, в конце тридцатых годов было выстроено два четырехэтажных дома, куда с началом Отечественной войны стали вселяться сотрудники эвакуированного в Средневолжск Главного управления маслобойно-жировой промышленности Наркомата пищевой промышленности РСФСР и верхушки Средневолжского государственного мыловаренного, свечного и химического завода № 1.
Шматов наблюдал за одним из домов три дня. Его внимание привлек мужчина лет сорока в светло-коричневом костюме-тройке, тупоносых ботинках и фетровой шляпе опять-таки коричневого цвета. Шматов, конечно, не знал, что мужчина подражает английской и американской моде, но для себя интуитивно верно окрестил его Франтом.
Франт всегда выходил из дома в половине восьмого и садился в черную эмку[29]. Куда она отвозила этого щеголя, Шматов не знал, да это, собственно, было и не важно. Скорее всего, Франт был как раз из Главка жировой промышленности, переехавшего в Средневолжск из Москвы, и занимал в нем, надо полагать, весьма видное положение, коли его возил казенный автомобиль. Возвращался Франт всегда в восьмом часу вечера. Однажды Шматов прошел за ним в подъезд и выяснил, в какой квартире тот проживает.
Когда в очередной раз пижон уехал на работу, Шматов, дождавшись, когда поблизости не будет прохожих, вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. Затем немного подождал, будто прислушиваясь к чему-то, и решительно крутанул барашек дверного звонка. Спустя минуту послышались звуки шагов, потом дверь открылась, и на Шматова посмотрела миловидная женщина в розовом халате, едва достигавшем по длине до колен. От нее пахло свежим яблочком и еще чем-то, что напомнило ему довоенную юность и девушку по имени Маша. От нее тоже вот так же пахло яблочком, когда они поцеловались первый раз. А второго раза уже не было: Маша неожиданно вышла замуж за парня по имени Альфред и уехала в Казахстан. А он остался в Средневолжске и устроился на завод «Пишмаш» в токарную мастерскую. А потом началась война, служба в батальонном разведвзводе, тяжелая контузия, возвращение в город… И вот теперь на него смотрит женщина в коротком халатике, так похожая на Машу…
Шматов готов был поспорить, что на женщине не было лифчика. Это обстоятельство и еще то, что женщина походила на Машу, на мгновение затмило его разум. Шматов едва справился с собой, чтобы не наброситься на женщину прямо тут, на лестничной площадке. Повалить ее, сорвать с нее легкий халат и впиться губами в ее соски. Он даже поначалу не расслышал вопроса, что задала ему женщина:
– Мужчина, вам кого?
– Что? – наконец пришел в себя бывший батальонный разведчик, едва оторвав взгляд от шеи женщины в вырезе халата.
– Вам кого? – повторила женщина.
– Мне… это… – произнес он и вдруг резко оттолкнул женщину назад. Она пошатнулась, едва не упала и открыла было рот, чтобы закричать, но не успела: Шматов нанес ей сильный удар кулаком по лицу, и женщина потеряла сознание. Шматов придержал ее, не дав упасть, положил на пол и прикрыл входную дверь. Затем не удержался и распахнул халат: лифчика, как он и предполагал, не было. Голая белая грудь с темными сосками опять лишила его рассудка. Он лег на потерявшую сознание женщину и стал целовать ее плечи и грудь, шаря руками по ее теплым гладким ляжкам и низу живота. Затем резко дернул резинку шелковых трусов, и она порвалась. Сняв с нее трусы, он расстегнул ширинку штанов и вошел в женщину. Она вздрогнула и открыла глаза.
– Молчи, а то убью, – предупредил Шмаков и стал насиловать женщину, закинув голову назад и закрыв глаза. Через полминуты он изогнулся и стал дергаться всем телом, после чего поднялся, застегнул штаны и неожиданно спокойно произнес: – Деньги, драгоценности давай. Заорешь – убью!
Женщина поднялась, запахнула халат и, глядя мимо Шматова, прошла в комнату. Налетчик двинулся за ней, неотрывно следя за всеми ее движениями и готовый при первой же ее попытке что-либо предпринять против него сбить ее с ног и лишить возможности сопротивления.