Тем временем хозяйка подошла к комоду, открыла верхний ящик и достала из него шкатулку. Открыв крышку, она высыпала на комод из шкатулки пару колец, сережки, тонкий витой браслет, тоже золотой, и длинную нить жемчуга, которую можно обвить вокруг шеи несколько раз.
– Это все, – сказала женщина и подняла глаза на Шматова. Они были зеленоватого цвета с темными крапинками. Удивительно, но хозяйка совершенно не боялась своего насильника. Никогда прежде ему не приходилось встречать таких сильных женщин.
– Отойди-ка, – произнес налетчик и, сунув драгоценности в карман штанов, стал шарить по остальным ящикам комода, поочередно их открывая и косясь в сторону замершей женщины, которая, верно, надеялась, что ее оставят в живых. Увидев серебряный портсигар с тремя богатырями на крышке, принадлежащий, очевидно, человеку в светло-коричневом костюме-тройке, тоже сунул его себе в карман.
– Теперь деньги давай, – глухо промолвил Шмаков, продолжая не сводить с женщины глаз.
Та чуть постояла, потом пошла в спальню. Открыла шифоньер с лакированными дверцами, присела на корточки и достала коробку из-под ботинок. Открыла. Там лежали три пачки денег.
– Здесь ровно двенадцать тысяч, – глухо промолвила она, передавая коробку Шматову. – Это все. Больше у нас ничего нет.
– Молодец, девка, – произнес Шматов и, достав из коробки деньги, сунул их за пазуху.
Затем подошел вплотную к женщине и повернул ее к себе спиной. Та безропотно подчинилась, ожидая, вероятно, нового изнасилования уже в иной форме. Шматов обхватил ее за шею одной рукой, слегка наклонив назад, а другой, вытащив из голенища сапога нож, всадил его точно в сердце. Подержав пару секунд, он положил безжизненное тело на пол и прошел к входной двери.
Прислушавшись, он открыл дверь, убедился, что на площадке никого нет, бегом спустился по ступеням и вышел из дома. На улице почти никого не было. Разве что невдалеке маячила спина прохожего, который не видел, как выходил из подъезда дома Шматов. Бывший батальонный разведчик сунул руки в карманы и потопал по направлению к своему дому. Когда он уже подходил к площади Свободы, его остановил военный патруль:
– Ваши документы?
Шматов весь подобрался на случай, если придется отбиваться, и достал пенсионное удостоверение инвалида войны. Начальник патруля кивнул, мол, извини, приятель, ступай себе с миром, и бывший разведчик потопал дальше по улице. Дома он вывалил из карманов добычу, что у фартовых ребят зовется сламом, и стал думать о том, что делать с цацками. То бишь с ювелирными украшениями, которые, надо полагать, стоили немалых денег. Барыг и перекупщиков он не знал. А продавать самому, так можно было ненароком засветиться и попасть в лапы легавым, что в планы Шмакова не входило. Да и не умел он продавать вещи, а вот отбирать – научился. Разве что наведаться с этим вопросом к бывшему однокласснику Жорке Долгих, который еще до войны отсидел пятерик за спекуляцию. Он наверняка сможет подсказать нужного человечка, которому можно продать цацки скопом. Или присоветует что-нибудь путное…
Жорка Долгих жил в частном секторе на улице Тельмана, что шла параллельно улице Касаткина. Он нигде не работал, чем промышлял – неизвестно, но, глядя на его упитанный вид, было понятно, что он отнюдь не голодал. Скорее всего, взялся за старое – спекулировал – только более грамотно и осторожно. А может, и чем почище.
Шматов сообщил ему о цели своего прихода:
– Тут такое дело… Помоги кое-какие вещички сбагрить или подскажи кого, кто возьмется это сделать.
Жорка немного подумал, а потом спросил равнодушно:
– А какие вещички?
– Ну… это, – помялся немного Шматов. – Пару колечек золотых. Серьги тоже золотые. Длинная жемчужная нить. От бабки мне все это досталось, а сейчас вот нужда прижала – пенсия-то мизерная – продать хочу.
– От бабки, говоришь? – недоверчиво глянул на однокашника Жорка, припоминая, что бабка Юрки, сколь раз он ее видел, всегда была одета в один и тот же выцветший сарафан и в одну и ту же заношенную донельзя душегрею, от времени потерявшую цвет. Непохоже было, чтобы у нее в загашнике имелись рыжие колечки с сережками и бусы из зерен. – А ну давай, колись, где товар красный взял?[30] Не боись, стучать легавым не побегу.
– Да от бабки остались, верно тебе говорю, – не стал раскрываться перед Жоркой Шматов. Где гарантия, что он к легавым не побежит стучать? И вообще, не стоит изливать душу и сообщать всю подноготную человеку, которого несколько лет не видел и еще неизвестно, что с этим человеком за эти годы стало. Многие люди за годы войны так изменились, что и не узнать. Да и сам он из простого рабочего парня неизвестно в кого превратился… Война-то здорово по мозгам ударила! Доверять Жорке особо не стоит, кто знает, как он распорядится той информацией, что услышит: может в собственных интересах против него использовать, а может и того хуже – сдаст его легавым! Жорка ведь сидел, а у «хозяина» он мог попасть к легавым на крючок и стать их осведомителем. Так что лучше всего – есть пирог с грибами и держать язык за зубами…
– Ну, как знаешь, – не стал допытываться Жорка Долгих. – А кому товар загнать – я тебе подскажу. В поселке Северном домик один стоит. Под зеленой крышей, из новых. В нем человечек один живет, хлеб жует. Чуприным его кличут. Михаилом Никодимовичем. Скажешь, что от меня, он твой товарец и примет, а уж дальше – как сговоритесь…
К Чуприну Шматов отправился после следующего дела: подломил квартиру в Дзержинском районе в квартале от кенгутного завода. Взял всего-то восемьсот рублей денег, несколько серебряных столовых ложек и почти новое женское меховое пальто с муфтой. Прихватил бы еще что-нибудь, поскольку осмотрено было не все, но тут входная дверь открылась, и в квартиру вошел хозяин с женщиной, очевидно женой. Шматов спрятался за шкафом, сжимая нож, и затаился. И когда мужчина вошел в комнату, кинулся на него и быстро нанес несколько смертельных ударов ножом в грудь. Женщина оцепенела от ужаса и не могла даже пошевелиться. Грабитель, привычно ухватив ее за шею, нанес ей в сердце точный удар. Тем не менее она успела громко закричать. Шматову пришлось быстро ретироваться, опасаясь, что на крик сбегутся соседи, чтобы выяснить, что приключилось.
К Чуприну Шматов принес все награбленные вещи; полюбившуюся фетровую шляпу решил оставить себе. Барыга принял его настороженно и холодно, несмотря на то что Шматов сослался на Жорку Долгих, как тот ему и рекомендовал. Денег за груду золотых вещей скупщик дал значительно меньше, нежели рассчитывал бывший батальонный разведчик. «Наверное, это потому, что я пришел в первый раз», – подумал тогда Шматов и не стал спорить с барыгой. Девятого мая после дела в бараке на Сталинградской улице был второй приход Шматова к Чуприну. И опять он получил меньше, нежели рассчитывал. Следовало либо смириться, либо искать нового барыгу.
И вот на тебе – дождался. Слежка! Юрий Шматов никогда не ходил на дело в районе, где жил, считал это весьма опасным (даже волк не режет овец вблизи своего логова). Напротив, предпочитал промышлять подальше от своего района. Все это время он был предельно осторожен и собран, как если бы находился за линией фронта, а в шаге от него кружил неприятель. Где он мог проколоться и так наследить, что за ним установили слежку? Может, его кто-то видел, когда он пулей вылетел из той квартиры в Дзержинском районе, где успела закричать женщина? Или все же на него что-то имеется по поводу убитой девочки в том бараке на Сталинградской?
Не следовало залезать в этот чертов барак! Особенно не разживешься, народ в нем проживает небогатый, прельстился тем, что он пустовал. А теперь приходится расхлебывать за свою жадность!
Наверное, против него все-таки ничего нет, лишь какие-то смутные подозрения, иначе его не выпустили бы из отделения милиции. Парился бы сейчас на нарах! Следует свалить из дома как можно быстрее, пока не повязали!
На следующее утро, когда из-за горизонта поднялось солнце, Шматов выглянул в окно – на улице никого не было. Собрав свой нехитрый скарб, деньги, что еще оставались, он вышел из дома. Несколько раз проверился – слежки за ним не было. Надо бы Долгих навестить. Парень он тертый, подскажет что-нибудь.
Долгих еще спал, когда Шматов постучался к нему в дверь.
– Дело, что ли, какое? – спросил Жорка.
– Посоветоваться с тобой хотел.
– Проходи, – открыв дверь, он дал пройти вовнутрь однокашнику. – Что у тебя там стряслось? Рассказывай.
– Помнится, ты где-то с год назад спрашивал у меня, – начал Шматов, проходя в дом, – откуда у меня взялись цацки? – Жорка нахмурил лоб. – Я тогда просил тебя помочь мне их продать, после чего ты дал мне наводку на этого сквалыгу Чуприна.
– Помню, было дело.
– Так вот: я сказал тогда, что, мол, от бабки достались…
– Все так, – остро посмотрел на Шматова Долгих, чувствуя, что это только затравка разговора.
– Так вот, я тогда соврал. Это ограбление было…
– Ну, я так и подумал, – криво ухмыльнулся Жорка. – А ограбление – на золотую?
– Чего? – не понял Шматов.
– Ограбление было – с убийством? – расшифровал «блатную музыку» Жорка Долгих. И добавил тоном школьного учителя: – Коли ступил на нашу дорожку – феню[31] надо знать. Сечешь?
Юрий кивнул и продолжил:
– А вчера я заприметил за собой хвоста…
– Засветился-то где? – опасливо покосился в окно Жорка.
– Ежели бы засветился, так сейчас я уже в каталажке бы на нарах сидел. Не боись, – поняв тревогу Долгих, произнес Шматов. – Сегодня за мной никто не шел.
– А с какого тогда рожна хвост за тобой приставили? – задал вполне резонный вопрос Долгих.
– Я вчера в отделении был, – после недолгой паузы признался Шматов. – Разговор вел с тамошним начальником.
– И что?
– А ничего! – хмыкнул бывший батальонный разведчик. – Просто в ментовке не очень-то мне поверили, получается. Так что я решил из дома своего покуда свалить. Не подскажешь, где можно перекантоваться какое-то время?