Забиться у кромки воды под груду сухих древесных стволов и опробовать Грааль в деле – таков был мой план на ближайшее время. С виду – элементарный, но воплотить его в действительность оказалось не так-то легко. И все по вине проклятого биомеха, увязавшегося за мной, словно назойливая уличная шавка. Вот только весу в этой шавке были все полста тонн, да и кусалась она во стократ больнее самой бешеной и зубастой собаки.
Перебежав Ленинградскую неподалеку от крепости узловиков, я углублюсь в новые дебри, понадеявшись, что там преследователь от меня отстанет. Биомехи – они ведь почти как звери. Стоит в их поле зрения угодить другой, более легкой жертве, и они напрочь забывают о той, за какой гонялись до сего момента. Резиденция приора Глеба окружена охранниками, которые, завидев бронезавра, поднимут тревогу и наверняка привлекут его внимание… Так, по крайней мере, хочется думать, слыша за спиной треск бурелома и лязг гусениц скачущей на буераках махины.
Черта с два! Узловики – те, что остались охранять штаб-квартиру, – все как один попрятались за стенами и не горели желанием дразнить кружащее окрест мэрии чудовище. И потому оно, не задержавшись на Ленинградской, покатило дальше, вслед за мелькающим в прицеле его орудия прыгуном…
Я «домелькался», когда до речного берега оставалась от силы сотня шагов. То ли это вышло случайно, то ли бронезавр и впрямь умудрился сделать столь удачный выстрел, но он действительно получился одновременно и эффективным, и эффектным. Жаль только, полюбоваться им мне не привелось, и я оценил меткость биомеха не восторженными, а бранными воплями.
Я оттолкнулся от очередного соснового ствола и взмыл в воздух, прицеливаясь к тому месту, куда намеревался приземлиться, – верхушке груды лежащих вповалку деревьев. Однако едва я пошел на снижение, как внизу подо мной промелькнул огненный росчерк. Который, угодив в нужный мне завал, взял и единым махом снес его почти до основания! Древесные стволы разметало во все стороны, и вместо присмотренного мной плацдарма для следующего прыжка под ногами у меня осталось лишь трескучее месиво из оседающих обломков.
Падать на них было равносильно самоубийству. Извернувшись в воздухе, я все же постарался попасть ногами в комель отброшенной снарядом огромной сосны. Однако она не успела толком улечься после встряски и под моим весом просела еще глубже. Соскользнув с нее, я перекувыркнулся вверх тормашками и покатился прямо в гущу бурелома.
Изловчившись ухватиться в падении за какой-то сук, я развернулся ногами вниз, но тот не выдержал нагрузки и отломился. Больше между мной и землей никаких спасительных поручней не было. Упав на ощетинившуюся щепками кучу толстых веток, я плотнее прижал локти к телу, а сложенные вместе ладони выставил перед лицом. Руки приняли на себя удар деревянных «копий», заполучив несколько колотых ран, зато ребра, шея и лицо остались целы.
Впрочем, везением это все равно назвать было нельзя. Сильно ушибив бедро о ствол корявой сосенки, я в конце концов достиг земли. Но если моя левая нога при этом встала на относительно ровную поверхность, то правая попала в переплетение сосновых корней. Лодыжка хрустнула и вдобавок к исколотым рукам и отбитому бедру я заработал такое повреждение, что у меня перехватило дыхание, а перед глазами все померкло. Благо, сломанная нога не застряла в корнях и легко высвободилась из капкана, стоило лишь мне подтянуть колено к груди и скорчиться от боли, подобно травмированному подножкой футболисту.
Это был не первый и даже не второй перелом ноги, который я получал в Зоне. При моем скачущем образе жизни подобных травм никак не избежать. Главное сейчас, это перетерпеть несколько минут, пока моя алмазно-волоконная начинка собирает поврежденные ткани, скрепляет их и заключает в прочный подкожный бандаж. Настолько уникальный, что спустя сутки я уже начну ходить, хромая, но без костылей, спустя еще неделю хромота исчезнет, через две недели я вновь смогу вернуться к верхолазанию, а через три – делать это в своей привычной манере, безо всяких поблажек на перенесенную травму.
Как видите, дело привычное. Помнится, пару лет назад в Академгородке я сломал сразу обе лодыжки и ключицу, и ничего – выжил. Вот только раньше мне всегда удавалось встревать в подобные неприятности при менее рисковых обстоятельствах, не сверкая пятками перед оскаленными вражьими пастями. Сегодня я был впервые застигнут врасплох по-настоящему, вмиг лишившись по милости меткого бронезавра своего последнего преимущества.
Как бы ни терзала меня боль, нужно срочно уползать отсюда, пока биомех не явился удостовериться, что цель поражена. Лязг гусениц становился все громче – монстр неумолимо приближался. Ощущая сквозь адскую муку, как нановолокна-паразиты начали свою восстановительную работу – читай, приступили к борьбе за собственное выживание, – я суматошно огляделся. Ползти можно было в двух направлениях: на север и на юг. Причем ни там ни там, кроме буреломов, не имелось никаких надежных укрытий. Разве что, пробираясь южным курсом, я мог достичь реки чуть раньше, да и то лишь передвигаясь на своих двоих, а не на животе.
Но как бы то ни было, разлеживаться здесь и вовсе недопустимо. Прикусив зубами палочку, дабы не орать при вспышках боли, я, энергично загребая руками и отталкиваясь здоровой ногой, пополз на юг. Раны на руках кровоточили, но сепсис мне не грозил. Раз уж мой алмазный симбионт умел сращивать за неделю сложнейшие переломы, то от заражения крови он меня и подавно убережет.
Намотанный на руку мешок с Граалем я, естественно, не оставил. Дойдет теперь до него дело или нет, но проще было бы собаке бросить найденную кость, чем мне – с таким трудом добытый артефакт. А тем более бросить его у самого берега реки, к которой я держал свой нелегкий путь.
Я отполз совсем недалеко от места, на котором бронезавр меня подстрелил, когда он, сметая завалы, нарисовался у меня за спиной. Разогнавшаяся махина была столь сокрушительна, что буквально перескочила через пятачок, на котором я давеча лежал. После чего, даже не притормозив, помчалась дальше, с треском прокладывая себе дорогу.
Я замер, прислушиваясь, как теперь поведет себя разбушевавшееся чудовище. Судя по его агрессивному настрою, сейчас оно наверняка начнет утюжить гусеницами местность. Ведь ему куда проще разделаться со мной, раскатав в труху гектар бурелома, чем петлять по этим лабиринтам, пытаясь снова напасть на мой след.
Резвящийся бронезавр домчался до Коваши. Это стало понятно по шумному всплеску, раздавшемуся, когда биомех окунулся с разгона в речные воды. Ни дать ни взять купающийся слон, который только водой из хобота брызгаться не умеет. Впрочем, если однажды это вдруг станет ему необходимо, причудливая эволюция техноса запросто обучит бронезавров и такому фокусу…
А затем грянул гром. Раскатистый и близкий, от которого содрогнулась земля и у меня моментально заложило уши. Древесные завалы вокруг покачнулись, а с вершин некоторых скатились сухие ветви и обломки стволов. От реки нахлынула волна нестерпимого жара, и мне пришлось, как вчера у Живописного моста, опять зарыться лицом и ладонями в песок, дабы уберечь их от ожогов.
Однако, когда жар схлынул, над берегом уже стояла тишина. И мои заложенные уши были тут совершенно ни при чем. Больше не ощущалось ни громовых раскатов, ни дрожи земли, сопровождавшей движущегося бронезавра, ни треска разрушаемых им буреломов, ни шума воды… Это была обычная тишина, что воцарялась над пустынными уголками Пятизонья, когда там заканчивались войны или выводилась вся нечисть. Вполне умиротворенная атмосфера – такая, какую я обожал больше всего. И если бы не запах гари, долетавший сюда со стороны реки, была бы и вовсе благодать.
Я застонал – боль в сломанной лодыжке свирепствовала, пусть даже восстановительный процесс там шел вовсю, – затем посмотрел на мешок с артефактом и, стиснув зубами палочку, пополз дальше. Тоже в сторону реки. Но я планировал выйти к воде выше того места, где умолк (и как хотелось думать – навеки) гусеничный монстр…
Через полтора часа этого неимоверно медленного для меня путешествия я добрался-таки до берега и осмотрелся. Первым делом мне на глаза попался не подающий признаков жизни бронезавр… а вернее, то, что от него осталось. Его башня была сорвана и валялась на прибрежном песке, дымясь и задрав в небо погнутый орудийный ствол. Обгорелый танковый остов наполовину утонул в воде, откуда торчала лишь угловатая корма и задние колеса биомеха. По его измятой, изъеденной скоргами, а теперь еще и изорванной в клочья броне пробегали голубые зигзаги молний. «Сердце Зверя» еще билось в груди чудовища, но вернуть к полноценной жизни оставшуюся от него груду металла было уже невозможно.
Кем и из какого оружия был подбит бронезавр, теперь определить было бы трудно, но только не мне – бывшему военному вертолетчику. Такие повреждения ни с какими другими не спутаешь. Судя по характеру деформации башни, в ее лобовую броню – аккурат над орудием – ударила мощная ракета. И выпустили ее с воздуха примерно под углом в сорок пять градусов к цели. Ракета не плазменная, а такая, какими вчера в Курчатнике нас обстреливал дракон. Уверен на сто процентов, ведь иначе я обратился бы в пепел вместе с биомехом и всеми окрестными буреломами.
Все указывало на то, что, выскочив на берег, мой преследователь привлек внимание находящегося поблизости дракона. Который, недолго думая, его и поджарил. Однако была ли эта винтокрылая тварь той, вчерашней, или же другой – оставалось загадкой.
Биомехи грызутся не только со сталкерами, зачастую вступают в смертельные схватки и друг с другом. Начинаются эти стычки по неведомым нам причинам и заканчиваются сразу, как только один из противников или действующая заодно группа таковых оказывались полностью уничтоженными. В стычке бронезавра и дракона тоже не было ничего экстраординарного. Хищники не поделили территорию для охоты, только и всего. Меня больше интересовало, куда после боя подевался победитель: затаился где-то поблизости или отправился искать себе новые ползающие жертвы.