оть и говорят, будто купец за лишнюю монету готов продать что угодно и кого угодно».
Зато Бахраму нравилось осознавать, что теперь, попутешествовав с христианами на запад и с единоверцами на восток, повидал гораздо больше, чем тот же Ануширван… тьфу ты – Ала-ад-Дин, чтоб ему на ровном месте споткнуться. Побывал в городе Кустантина, стоящем сразу на двух берегах пролива, имел честь поклониться тамошнему кайсару чудесными чеканными блюдами, золотыми и серебряными, за что получил привилегии на торговлю. Купил там и выгодно продал в Китай румийские и эллинские статуэтки, которые местные жители буквально выбрасывали в мусор, разбивали или пытались переплавить. Ходил в Индию, откуда привозил дивные самородные камни. Даже дерзнул при последнем посещении румийской столицы на обратном пути сделать изрядный крюк к северу, в земли народа болгар, где пересёкся с купцом из диких германских земель, почти за бесценок продавшим ему чудесные камни кахруба, цвета мёда[1]. Эти камни, обёрнутые кусочками шёлка для сохранности, сейчас покоились в шкатулке с самыми ценными украшениями. Изделия мастеров Бухары ценились богатыми китаянками, иные вещицы украшали собой даже императрицу У и её любимую дочь, принцессу Тайпин. Вёз Бахрам не только украшения, но и прекрасные кубки чёрной бронзы, покрытые золотой насечкой – гордость и тайна мастеров Парса. Вёз эллинскую статуэтку из нетускнеющего сплава серебра, изображавшую древнюю воинственную богиню в шлеме и с копьём, которую ему продал в Кустантина подвыпивший светловолосый язычник из числа дворцовой стражи. Тамошние христиане, чего греха таить, относились к таким вещицам ничуть не лучше последователей араба Мохаммада. А купцы, подобные Бахраму, делали благое дело, спасая древнюю красоту от плавильных горнов и топоров варваров. Во всяком случае, самому Шапури нравилось так думать. Ну, и выгода из этого тоже проистекала. Пьяному наёмнику он заплатил два арабских динара. Здешним ценителям заморских диковинок он сможет продать статуэтку если не за золото, то за пару больших тюков цветного шёлка, это точно. А эти тюки только в Бухаре принесут ему не менее шести динаров чистой прибыли. Если же рискнуть и попробовать отвезти их в Рум, прибыль возрастёт вдвое. И это только за одну небольшую статуэтку.
Базар этого городишки маленький, народец тут обитает небогатый. Бахрам, как владелец самого малогабаритного товара, отчитался одним из первых и, получив серебряную пайцзу ещё вчера вечером, наслаждался отдыхом в гостином дворе. Выбор блюд местной харчевенки далеко не столичный, но купец в пути не может позволить себе изысканные яства, дабы потом в дороге не искать кусты. Лучше простая сытная пища, от которой желудок не завяжется узлом в самый неподходящий момент. Неспешно позавтракав, купец всё же решил прогуляться по базарной площади. Не то чтобы он рассчитывал что-то купить или найти покупателя на свой товар, просто ему было скучно. Крепкорукий слуга и охранник Шерзод остался сторожить сундуки и лошадей, а Рустам, любимый и единственный сын, отправился с отцом.
Конечно, в пути Бахрам обращал внимание на женскую красоту, тем более что румийки, индуски или китаянки не скрывали лиц и не кутались в покрывала с ног до головы. Он знал меру и не расшвыривал деньги на ветер, покупая благосклонность шлюшек на каждой остановке, но временами природа брала своё. Последний раз он одарил вниманием женщину… да, дней пятнадцать назад, в становище северных варваров, где сбыл с рук несколько грубоватых изделий с запада. Многовато. Потому даже пугливые и тощие китайские девчонки, которых потихоньку предлагал гостям хозяин здешнего постоялого двора, начинали казаться желанными. Бахрам уже решил было, если караван задержится ещё на сутки – чего не хотелось бы, конечно – взять на ложе какую-нибудь из них. Всё равно какую, все на одно лицо. Но тут его взгляд отыскал в не слишком густой толпе покупателей такое, отчего купец даже, не сдержавшись, причмокнул.
Женщина. В китайском повседневном платье, какие носят жёны и дочери средней руки ремесленников, но с походкой и осанкой шахини. В сопровождении всего лишь одной служанки. И – похожая на того беловолосого варвара, что продал статуэтку, словно родная сестра. Вот это да! Как она сюда попала? Хотя дороги открыты всем и во все стороны… Бахрам не назвал бы её сказочно красивой, у него по поводу красоты было своё мнение, но необычность женщины вызывала смешанные чувства.
– Отец, кто она? – спросил Рустам. Ну да, в его-то четырнадцать пора уже проявлять определённый интерес.
– Не знаю, сынок, – ответил он. – Видел таких в землях западного кайсара. Мужчины служили в страже, а женщины сопровождали богатых хозяек. Германка, должно быть. Или из иных варваров, которых румийцы именуют «анты».
И ведь держится незнакомка с таким достоинством, что не подкатишь к ней с предложением немножко подзаработать. Хотя платье на ней не новое, а служанка – беззубая старуха. Значит, в деньгах нуждается. Можно рискнуть. Разумеется, начав разговор в самом уважительном тоне, дабы в случае отказа отступить без ущерба для чести.
О! А ведь женщина смотрит на него! Более того – что-то говорит старухе! Неужто тоже скучает? Впрочем, не стоит подгонять коня нетерпения. Лучше послушать, что скажет старая карга, посланная к нему госпожой.
– Господин, – старуха привычно поклонилась и прошамкала: – Госпожа Янь просила передать, что видела вас вчера и слышала, будто вы торгуете драгоценностями. Госпожа со всем почтением просит вас показать товар, чтобы она могла выбрать что-нибудь.
Покупательница? Здесь, в этом захолустье? Надо же, а по виду и не скажешь. Бахрам расплылся в улыбке и заверил старуху, что покажет её госпоже чудесные изделия мастеров из дальних стран. Тоже неплохо. Шахские вещи, ясное дело, он распаковывать не станет, а вот массивные румийские кольца и висюльки, которые ценились беловолосыми варварами и здешними степняками, конечно же покажет. А на ложе, так и быть, возьмёт служанку с постоялого двора.
– Рада видеть вас, достойный купец, – Яна ещё с вечера придумала себе легенду для беседы с персом и тщательно подобрала нужные китайские слова. – Прошу говорить со мной на языке хань, ибо я не знаю фарси, а вы наверняка не знаете моего родного языка.
– Более того, я даже не представляю, откуда родом моя госпожа, – лучезарно улыбнулся торговец. – Но в том, что в ваших жилах течёт шахская кровь, я уверен.
– Вы ошибаетесь, – мягко улыбнулась Яна. – Но сейчас это неважно. Могу ли я посмотреть на диковинные вещи, которые вы так нахваливали, и узнать их цену?
– Мои сундуки на постоялом дворе, госпожа. Не будет ли ущерба вашей чести, если я приглашу вас туда?
– Там есть харчевня, а моя служанка будет свидетельницей, что ущерба чести не было.
«Ишь ты, как перья распустил, – думала Яна, время от времени зыркая на перса из-под скромно опущенных ресниц. – Сейчас выложит самый бросовый товар и загнёт космическую цену. А мы улыбнёмся и… обратим его хитрость против него самого».
Она собиралась применить свой излюбленный приёмчик из прошлой жизни, за который её дружно невзлюбили барыги с ювелирной барахолки. Какой именно? Всему своё время.
Харчевня была новая, ещё очень чистая, и устроенная скорее в персидском духе, хотя распоряжался здесь толстый ханец. Ковры на полу скромные, чисто выметенные, подушки мягкие. Подносы, правда, использовались тоже не персидские, а китайские, зато посуда представляла собой весь Восток. Купец заказал чай и послал сына за ларцом.
И, в отличие от персидских харчевен, здесь имели место занавеси, дабы желающие конфиденциальности посетители могли вкушать пищу и совершать сделки, не мозоля глаза окружающим. А таковых было много.
Пока служанки принесли чайничек и чашки, паренёк явился с тяжёлым, окованным железными полосами ящичком. Повозился с замком и с загадочной улыбкой откинул крышку.
Старая Гу Инь ахнула. Яна изобразила заинтересованность, а купец просиял. Но на взгляд женщины, видевшей куда более утончённые изделия, в ящичке находился склад кое-как отшлифованных самоцветов размером с блок пирамиды Хеопса, оправленных в грубо спаянные между собой куски листового золота. Да, камни неплохи. Если попадут в руки хорошего гранильщика. Да, золото чистое, и его много. Но выглядели эти заморские диковинки, на её взгляд, вульгарно до тошноты. Обвешаться ими – и на панель, от клиентов отбоя не будет. И неважно, что вон то кольцо, если верить персу, когда-то носил румийский – римский, что ли? – кайсар. Это кольцо могло заинтересовать Яну только в качестве кастета. Пожалуй, единственной действительно красивой вещью здесь был неширокий золотой браслет со вставками из тёмно-синего лазурита. Застёжки браслета были выполнены в древнеегипетском стиле, в виде фигурок каких-то богов. Очень похоже на добычу грабителей гробниц, уж слишком тонкая работа по сравнению с остальными вещицами. Нет, явного интереса она к браслету не проявила, но заметочку для себя сделала. Начала интересоваться ценами. Старуху чуть дед Кондратий не прихватил, когда купец назвал стоимость «кольца румийского кайсара».
– Что скажешь, Гу Инь? – Яна обратилась к единственному имеющемуся под рукой эксперту по ценам в Поднебесной.
– Что вы, госпожа! – бабка от волнения даже забыла поклониться и замахала руками. – Десять лян серебра! Небесный конь здесь стоит пятнадцать, а в столице и того больше!
– Дорого, почтенный, – с улыбкой женщина обернулась к торговцу, улыбка которого слегка поблекла. – Полагаю, вы устали в пути, поиздержались и решили немного поправить дела. Понимаю. Но купец, чтобы продать вещь с прибылью, не обязательно должен спрашивать за неё тройную цену.
– Сколько же моя госпожа готова заплатить за этот несравненный перстень? – торговец явственно скис. Чужестранка сразу назвала точную цену, и совершенно определённо не собиралась платить больше. – Только пусть прекрасная пери не говорит о цене в три ляна с третью! Шахские украшения всегда стоят больше, ибо их касались руки царей! Восемь лян, о луноликая госпожа.