Кинжал, который ковал Юншань, переломился при втором ударе о бревно. Увы. Любимый – отличный кузнец, но с булатом никогда не работал. А её отец был одним из немногих кузнецов на просторах бывшего СССР, кто реально умел ковать булат. Разумеется, с дочерью он этим секретом тоже поделился. Ничего. Она всё расскажет Юншаню и покажет тоже. А пока пришло время её клинков.
Сабля была хороша с виду и как будто не таила изъянов, но при ударе плашмя о забракованное строителями бревно, валявшееся на пустыре за кузнечным подворьем, переломилась пополам. Увы и ах. Первый блин всё-таки вышел комом, где-то она допустила ошибку при ковке. Сварить обломки булата не получится, это практически невозможно. Придётся перековывать в два тонких кинжальчика. Ножны можно будет использовать для другого клинка, главное, чтобы выковать его по мерке. Жаль. Очень жаль. Яна неподдельно расстроилась. И шлёпнула клейбергом по бревну сперва с такой осторожностью, словно котёнка погладила. Потом сильнее, ещё сильнее… Держится! Клинок от ударов вибрировал и низко, почти на грани слышимости гудел, но ломаться и не думал. Тяжёлый получился, ей не по руке. Если в конном бою, даже против одоспешенного всадника, таким не проблема развалить противника пополам. Сотнику должно понравиться: тяжёлый полуторалезвийный прямой клинок плюс гарда, прикрывающая кисть руки. А баланс…
Ну-ка, покрутим его!
Да. Баланс для всадника почти идеален – немного смещён в сторону острия. Это не гражданский меч-цзянь для упражнений в фехтовании, это боевой меч.
Мелькнула шальная мысль сделать из обычной стали меч-клеймор, но Яна, представив эту стальную оглоблю в руках среднестатистического ханьца, только хихикнула. Её ещё подоят на предмет создания образцов западного оружия, но сперва – экзамен.
Итак, для экзамена остаются выдержавшие испытание на прочность клейберг и широкий длинный кинжал по образцу кавказских. Теперь – все усилия на… третью вещь.
– Это она, что ли?
Изумление Сяо можно было понять.
Любой хань, услышав слова «жена кузнеца», представит себе невысокую, грубовато сложенную женщину с красными от домашней работы руками. А это что такое? Высокая, как мужик. Плечи тоже не бабьи. Одета, как кузнец, только фартук сняла. Лицо белое, как у знатной дамы после утреннего макияжа. И возится с железяками.
– Это – женщина?
– Баба, как есть баба, – хихикнул Чу. – Нынче на рассвете я подлез под окно дома её мужа, послушал. Пищит, как все бабы поутру. Люди говорят, чужеземка, откуда-то с дальнего запада. В кузне работает.
– Баба – в кузне?
– Не веришь? Глянь на неё ещё раз. Во как железом машет.
Чужеземка и впрямь крутила не самый лёгкий с виду меч… пусть и не как пушинку, но без натуги. А затем принялась отрабатывать защиту и удары, как на плацу. Разве что приёмчики незнакомые, западные, должно быть.
– Эй, Огрызок, – Чу дёрнул его за рукав. – Так мы её будем сечь или нет? Обед-то скоро закончится, а распорядитель должен нас видеть за работой вместе со всеми.
– Эээ… – протянул Цзы, отползая в траву. – Нет уж, лучше вернём задаток. Ты видишь, что она с мечом вытворяет? А ну как зарубит? Нет, ну её. Жить-то хочется.
Стыд и позор – испугаться какой-то бабы. Но меч в её руках наводил на очень невесёлые раздумья. Он, к сожалению, не воин, чтобы без душевного трепета идти на такой риск ради исполнения заказа. Нет, действительно, лучше вернуть задаток и не связываться с этой кузнечихой.
Ну её, в самом-то деле.
– Узкий клинок, вот и сломался, – вынес свой вердикт Юншань.
– Дело не в ширине, любимый. Отец делал такие же, и они не ломались. Я ошиблась, когда недостаточно тщательно его проковала. Возникла неоднородность, и… Ну, в общем, будут два кинжала.
– Успеешь их сделать?
– Успела бы, да неохота. Есть меч, есть кинжал, а третью вещь я на днях доделаю.
– Так мне и не покажешь? – хитро прищурился супруг.
– Конечно, покажу – как будет готова.
Словарный запас Яны пополнялся почти каждый день, но она ещё не умела многого сказать. А хотелось. Приходилось пользоваться языком взглядов. Хорошо, с мужем у неё установилось такое взаимопонимание, что не всегда даже слова требовались. Это как резонанс, когда два камертона настроены на одну волну. Люди, понятное дело, не камертоны, а приборчики немного посложнее, но аналогия очень точная. Стопроцентного созвучия двух людей нет нигде в мире, и никогда не было. Но довольно часто встречается, если так можно выразиться, совпадение частотного диапазона, и чем оно у людей сильнее, полнее и глубже, тем больше заслуживает права называться истинным чувством. В их случае совпадение было удивительным – несмотря на огромную разницу в воспитании и восприятии мира. Юншань сравнивал их с молотом и наковальней, и ещё шутил насчёт «что, вернее, кого выкуем?» Яна, смеясь, отвечала, что это зависит не от молота и наковальни, а от кузнеца. И тут муж с ней был согласен.
Кстати, он в последнее время частенько молился перед табличками с посмертными именами предков. Это был очень древний китайский культ, спокойно существовавший, как Яна читала, даже в её современности. Культ предков, родившийся в поистине незапамятные времена, пережил соседство с буддизмом, даосизмом, исламом, христианством, коммунистической идеологией, пройдя сквозь тысячелетия почти в неизменном виде. О чём мог просить пращуров практичный кузнец? Несколько слов, которые Яне удалось разобрать, пролили свет.
Юншань просил предков послать ему сына от любимой женщины. От неё.
Сказать честно? Она молила Бога о том же. О сыне от любимого.
– Господин сотник хочет выслушать тебя, – проговорил Юншань, глядя куда-то в сторону. – Я пригласил его на ужин после твоего экзамена.
– На ужин? – удивилась Яна. – То есть он хочет сперва послушать…
– Да. Он опасается, что твоя излишняя откровенность на официальном дознании повредит нам всем. Что хорошо для западных народов, не всегда хорошо для нас, и наоборот, это я и сам вижу. К примеру, твоя история с местью родственнику, убившему твоих почтенных родителей… Сотник – не хань, а тоба, он тебя поймёт. У них схожие обычаи, за убийство отца и матери положено мстить. Я сам считаю, что ты поступила верно: даже если в твоей стране попран закон, негодяй не должен уйти от наказания. Но в глазах закона империи ты будешь убийцей. Отмщение – привилегия государства. Потому это не должно покинуть стены нашего дома. Пусть сотник сам решит, что тебе говорить перед всеми, а о чём стоит умолчать.
– Разумно, – согласилась Яна. – Мне стоило сообразить это раньше.
– Сядь поближе.
Дети уже десятые сны видели, а они, засидевшись за вечерним чаем, всё так же соблюдали установления, не допускавшие не то что объятий – даже просто взяться за руки было неприлично. Но что-то, видно, сдвинулось в их отношениях. Как говорила бабушка Яны, супруги – как два камня с острыми краями, положенные в мешок. Либо стешут острия друг о друга и притрутся, либо прорвут мешок и раскатятся в разные стороны. Судя по всему, процесс «стёсывания острых граней» шёл полным ходом… Она передвинула подушку, на которой обычно сидела, поджав ноги по-персидски – сидеть по-китайски на пятках так и не смогла, – и устроилась поближе к мужу. И их пальцы тут же переплелись – сильные пальцы, привыкшие держать кузнечный молот.
– Это просто… чудо, любимый, – прошептала Яна, уткнувшись ему в плечо. – Чудо, что мы вообще встретились.
«Особенно если учесть, что между нами больше тысячи трёхсот лет, про тысячи километров вообще молчу…»
– Люди говорят, я даю тебе слишком много воли, – усмехнулся Юншань, осторожно проведя ладонью по светлым волосам жены. – Это верно. Просто я слишком сильно тебя люблю, чтобы держать в клетке наших установлений. Ты – не ханьская женщина, живущая в этой клетке от рождения до смерти. Я вижу твою душу, любимая. В ней нет места понятию «мужа нужно любить, кто бы он ни был, потому что так положено». Если ты не испытываешь настоящей любви, никакое чувство долга не заставит тебя… её изображать, даже очень искренне и талантливо. Пусть это особенность западного воспитания, но признаюсь честно, она мне нравится больше, чем наше «так полагается»… Отец женил меня по сговору, невесту я впервые увидел только на свадьбе. Ни единого дурного слова о ней сказать нельзя, она была образцовой супругой, но когда она умерла… Я не почувствовал ничего, кроме жалости к детям, которым придётся расти без матери. Тебя я выбрал сердцем. И теперь вижу разницу между «так полагается» и… чем-то настоящим, идущим от души.
– У меня было не так.
– Ты любила мужа, я знаю.
– Он получил выгодный заказ, – Яна удивилась сама себе: до сих пор воспоминания об этом чёрном эпизоде всегда сопровождались приступом душевной боли и слезами, а сейчас она говорила со спокойной грустью. – Собрал подчинённых, чтобы раздать им указания. Вот тут его и прихватило, у всех на глазах… Он умер почти мгновенно, без мучений. Но я… почувствовала себя так, будто умерла вместе с ним. Я ходила, работала, дышала только ради сына, долго ещё не жила по-настоящему… Через пару лет отпустило, но всё равно я запрещала себе думать о ком-то, кроме моего мальчика. Пока мы с тобой не встретились…
– И ты тоже выбрала меня сердцем, – Юншань завершил недоговоренную фразу. – Судьба?
– Да. Судьба.
– Значит, нам нужно быть особо благодарными ей за то, что позволила нашим путям пересечься. Мы уже дали друг другу так много…
– От меня у тебя больше неприятностей, чем хорошего, – вздохнула Яна.
– Переживу, – заверил её супруг. – Жизнь, в которой не происходит ничего неожиданного, знаешь ли, тоже надоедает.
– Потому ты согласился на переезд?
– У меня не было выбора. Мне вручили предписание и назвали день отъезда обоза. Но сказать по правде, я обрадовался… Наверное, я не самый обычный хань; мне не нравится жизнь, в которой годами ничего не меняется. Должно быть, бабушкина кровь сказывается, она была сяньби, – засмеялся мастер.