Второй вариант, изложенный сотником в тревожной записке, принесенной солдатом, семью Ли ни разу не обрадовал. Ибо означал, что мятежное войско может нагрянуть сюда, едва Ванчжун почувствует, что его дела совсем плохи.
А когда следующий гонец принёс весть о смерти самозваного хагана Цзиньчжуна – уж его-то курултай точно не выбирал – стало понятно, что мятежного Ванчжуна ждать недолго. Тем более что от него ушёл ещё один хан, а новое войско императрицы придало мятежникам хорошее ускорение. По слухам, ханьцы применили-таки пушки. Ванчжун едва смог увести четверть своих отрядов. Кого он обвинит в этом поражении? Разумеется, того нехорошего человека, который придумал для императрицы такие подарки. А раз при таком раскладе собрать новую киданьскую армию уже не получится – ханы смекнули, за кем сила, и рисковать больше не станут – и будущего у него уже нет, Ванчжун вполне может попытаться отомстить. Вряд ли ханьцы трубили на всех углах имя Цзян Яовэня, с лёгкой руки которого армия хуанди получила пороховое оружие, но хан Елюй в своих письмах такую подробность скрывать не стал. А сам при этом сообщил сыну, что на днях присоединится к нему под стенами Бейши. Интересный расклад получается, правда? Может, в нём и крылся какой-то стратегический замысел, но Яне это не нравилось совершенно.
Судя по всему, сотнику этот расклад тоже был не по душе. Когда старый хан явился со своим кошем, и количество юрт у стен городка перевалило за четыре десятка, он без лишнего шума усилил караулы и самолично их проверял, иной раз даже ночью, когда запирали ворота. Что не мешало ему со всеми почестями принимать и хана, и его сына. И эта тактика сработала: дважды караулы на стенах поднимали тревогу, заметив лазутчиков. Первый раз те резво оставили попытку форсировать стену и, вспрыгнув на лошадей, умчались в степь. Во второй караульным удалось подстрелить одного, но до допроса он не дожил, истёк кровью. Кидани Елюя по узорам на его одежде определили племенную принадлежность покойного: он оказался вовсе даже не киданем, а маньчжуром-мохэ. Притом не самого простого рода. Караульные припомнили, что обнаруженные лазутчики, убегая, перекрикивались по-маньчжурски. Что сюда занесло представителя этого племени, обитавшего немного севернее завоёванных Поднебесной корейских царств Пэкче и Когурё, неизвестно. Но догадки у сотника были, и они не понравились ему настолько сильно, что пришлось срочно созывать военный совет.
– Ванчжун сговорился с мохэ, – авторитетно заявил пожилой хан Елюй, приглашённый на этот совет в качестве союзника. – Те никогда не нанимаются в чужое войско в одиночку, только родами. Раз свои от клятвопреступника уходят, он обратился к старым врагам. А те и рады всем насолить. Но Ванчжун – надменный и недальновидный человек. Как только мохэ попадут под удар вашей армии, они без колебаний выкупят почётный мир его головой. Об этом он не подумал.
– Мог ли он заключить союз с мохэ не ради разгрома армии хуанди, а ради одного набега? – сотник мятежника лично не знал, и потому предпочёл спросить у того, кто был знаком с Ванчжуном.
– Мог, – подтвердил хан. – Ты говоришь о Бейши. М-да… Всё складывается. То, чего ты опасаешься, непременно случится: раз появились лазутчики Ванчжуна, значит, его тумен уже недалеко. Мои воины будут сражаться плечом к плечу с твоими, сын гуна, ибо я верен клятве, данной хаганам табгачей. Вели землепашцам хань вместе с их припасами укрыться за стенами.
– Я пошлю гонца в Тайюань.
– Гонец не доедет. Ни твой, ни мой. Ванчжун уже осаждал и брал ханьские города, он знает, что нужно делать в первую очередь.
– Значит, и тебе, хан, придётся укрыться за стенами, – произнёс сотник, мрачнея. – Велишь своим людям сворачивать юрты.
– Хватит ли места? Бейши ещё не город, а крепость. А у нас ещё и стада.
– За мастерскими есть большой пустырь. Твой кош может расположиться там. Крестьян и рабочих я размещу на рыночной площади, там сделают для них укрытия.
О том, что все мужчины крепости, достигшие двадцати лет, теперь подлежали тотальной мобилизации, сотник не сказал. Зачем говорить об очевидном? Также он умолчал и о том, что многие степнячки наверняка возьмутся за луки и встанут на стены рядом с мужьями и братьями. Если бы речь шла о вражде между киданьскими племенами, женщины спокойно препоручили бы разборки мужчинам и сидели бы в юртах. Но мохэ к разряду своих никак не относились, а кидань, пошедший с ними против других киданей, заслуживал кары. Тут поднимется всё племя. Сотнику оставалось организовать оборону таким образом, чтобы отряды киданей и ханьцев как минимум не мешали друг другу.
А дома он имел конфиденциальную беседу с теми двумя засекреченными чиновниками, которые всё это время совершенствовали орудийную батарею. О чём конкретно они говорили, осталось тайной, но караул у порохового склада, созданного в одной из башен, немедленно был утроен.
Два дня спустя к стенам Бейши подъехал одинокий всадник. Измученный, с кое-как перетянутыми тряпками ранами, едва держащийся в седле молодой уйгур, оказавшийся охранником торгового каравана. Единственным выжившим из всех.
Ли Ванчжун действительно знал, что нужно делать перед осадой города. Или городка.
– Он пришёл за пушками, – мрачно сказала Яна.
Бейши закрыл ворота, когда крестьяне из выселок, напуганные новостями, собрали нехитрые пожитки и ушли под защиту стен. Они лишь жалели домики-фанзы, ведь если степняки их сожгут, то зимовать придётся в лучшем случае в казармах. Но крестьяне хотя бы своё зерно с собой из домов вынесли. Ремесленники имели огородики, кое-кто держал коз, куры были у всех, но в основном хозяйки покупали продукты – хоть ту же муку или зерно – на рынке. Теперь распределение зерна из запасов крепости было строго лимитировано, сотник отдал на этот счёт должные распоряжения. Вообще он толковый командир. Довольно быстро пресёк панику среди гражданских, возникшую было в Бейши после того, как подстрелили лазутчика, а гарнизон подняли по тревоге. Быстренько подпряг мужское население городка тянуть армейскую лямку. Времени на подготовку оставалось немного, но начальная военная подготовка в империи Тан вообще входила в тот минимум, которому полагалось обучать мальчиков любого сословия. Владению оружием обучали даже рабов и зависимых должников. При этом становилось малопонятным, каким образом армия Поднебесной временами терпела фантастические по тупости поражения. Снова вспоминалась гниющая с головы рыба. Но в Бейши с этим как раз был полный порядок.
Тем не менее давящее ощущение приближающейся опасности, ранее терзавшее одну Яну, охватило почти всё мирное население городка. Беспокоились даже кидани Елюя, кое-как разместившиеся на пустыре, предназначавшемся на будущий год под застройку. Естественно, вместе со взрослыми переживали и дети. Ваня поделился новостью, услышанной от своего нового друга – Мэргэна: мол, хан Елюй принял окончательное решение уйти за стены после того, как у него в юрте побывал тайный посланец от Ванчжуна, и того посланца вытолкали взашей. Вот и думай, к добру это или к худу. Но в одном супруги Ли были уверены теперь абсолютно.
– Он идёт за пушками.
– За пушками, и за теми, кто способен делать порох и заряды, за теми, кто может с пушками управиться, – уточнил Юншань.
Детей уложили спать, молчаливый Фэнь лёг у порога с мечом под рукой, а его матушка перенесла свой тюфяк в комнату мелкоты. Супруги же заперлись в спальне, но сон не шёл к ним.
– Мятежник думает, что это наш сотник, – вздохнула Яна. – И при нём те два чиновника. Вот кто сейчас знает о пушках намного больше меня. Нас же, если он возьмёт Бейши, просто зарежут.
Она сказала это так спокойно, что Юншань удивился.
– Уже вторая ночь, как тебя не посещает тот кошмар, – произнёс он, положив ладонь на уже наметившийся живот жены. – Ты больше не боишься?
– Страх имеет смысл, когда есть шанс избежать опасности, – усмехнулась супруга. – Сейчас бояться бессмысленно… Вот за малышню боюсь. Умирать, конечно же, тоже не хочется, особенно сейчас. Но когда есть возможность отбиться, нужен вовсе не страх.
– Да. Теперь нужно мужество. Но ты…
– Что – я, любимый?
– От тебя этого никто не требует.
– Никто, кроме моей совести.
– Ты не должна…
– Должна, любимый. Тебе, детям, нашим соседям, сотнику… Я всем вам задолжала целую жизнь. Теперь приходит время отдать хотя бы часть этого долга.
– Ты не должна дразнить смерть, когда это не обязательно, – Юншань всё же закончил прерванную фразу. – Сначала подумай о том, кто тебе сам задолжал жизнь, – и он снова коснулся её живота. – А потом разберёмся насчёт твоих долгов. Один из которых, кстати – беречь детей.
– Я могу не только кашу варить.
– Знаю. Но пока положение не настолько безнадёжно, чтобы ты вставала в строй, – супруг усмехнулся. Надо полагать, пошутил. – Спи, жёнушка. Может, это последняя спокойная ночь… перед осадой.
Юншаню и раньше нравилось думать, что его жена не такая, как все ханьские женщины, хотя он крайне редко это показывал дома и почти никогда – за порогом оного. Но сейчас был как раз тот случай, когда не грех немножко погордиться, что не ошибся в выборе. Только сегодня он наслушался от кузнецов, как их жёны и дочери, заслышавшие о приближении мятежников, от страха потеряли всякую волю к жизни. Нет, если вдруг случится большая беда, и воины Ванчжуна ворвутся в городок, они попытаются разбежаться, спрятаться или закрыть собой детей. Но – в последний момент. А до того будут сидеть по домам в оцепенении и молиться предкам. Его жена никогда так не сделает. Она уже проела плешь сотнику, умоляя приставить её хоть к какому-нибудь полезному делу, и тот поначалу рявкнул на неё: мол, побереги голову, женщина, иди домой. Но настырная Янь заявила, что для женщины её рода сидеть дома во время большой беды и быть обузой – величайший позор. Да, она не сможет сейчас встать к наковальне, но может хотя бы варить кашу для солдат. Если понадобится, всех кузнечих приведёт и заставит помогать хотя бы в этом, освободив мужчин-поваров. Сотник пообещал подумать над этим вопросом. Однако какова женщина! Ни одной её соседке такого и в голову бы не пришло: женщины хань испокон веку не должны были видеть дальше своей улицы, а их интересы и