Страх медленно-медленно, но всё же отпускал её.
Наконец-то она дома – после стольких лет плена и житья в степняцкой юрте… Пусть дом пока предстал в виде маленькой пограничной крепости, но за ней, за этой крепостью, начиналась родная земля.
Теперь всё будет хорошо.
К полудню ветер набрал такую силу, что кузнечихи, собравшиеся как обычно идти готовить обед для солдат, были вынуждены кутаться по самые глаза и передвигаться плотной группой. Ветер, поначалу «пустой», теперь нёс снежную пыль. На полноценную метель в этих местах рассчитывать было сложно, Хинган перекрывал доступ потокам воздуха с морского побережья. Зимы здесь, как и предупреждал сотник, были сухие и холодные, вьюги – редкость. Разве что с севера какую-то влагу ветра принесут и в виде снега вывалят. Сейчас, судя по затягивающемуся облаками небу и ледяному ветру, начиналась степная зима.
Она явилась в северные провинции империи Тан в тонком белом снежном платье.
Женщины попискивающей и охающей кучкой ввалились в большую кухню при казарме.
– Говорили мне, что на севере зимы холодные, а я не верила… – облегчённо вздохнула Чен, всю дорогу прикрывавшая лицо рукавом тулупа.
– Это ещё не холод, – авторитетно заявила Яна – единственная из кузнечих, не охавшая и не ахавшая по пути сюда. – Вот у нас бывает холод зимой, так озёра до дна промерзают и деревья трещат.
– Да что ты придумываешь! Не бывает такого холода, – фыркнула языкастая Ван, считавшая своим долгом встрять в любой разговор.
– А поехали к нам, – рассмеялась Яна. – Убедишься. Мехов только прикупи в дорожку.
Сквозь свист и завывания ветра донёсся чей-то возглас: «Уходят! Уходят!» Смех мгновенно прекратился. Кто уходит? Куда уходит? Неужели кидани сняли осаду? Ханьские женщины не рискнули расспрашивать солдат, носивших уголь в корзинах, это было не дозволено конфуцианскими правилами. Но Яну подобные условности не смущали. Поймав за рукав солдатика, только что втащившего два ведра воды, она учинила оторопевшему от такого нахальства парню короткий допрос. И получила ответ: да, кидани снимаются и уходят. Судя по выражению лица, солдат хотел ответить покороче и не совсем в тему, но репутация у жены мастера Ли была… неоднозначная.
Уходят. Кидани уходят.
Если бы не первый вздох настоящей зимы, новость уже давно бы разлетелась по Бейши. Впрочем, если бы не погодка, кидани не дали бы повод для такой хорошей новости. Кого за это следует благодарить? Ханьцы поминали кто Небо, кто Будду. А Яна сочла всё это стечением обстоятельств.
Сотник всё это время выглядел уставшим, измотанным, но никак не обречённым, хотя численный перевес был многократно не в его пользу. Значит, знал нечто такое, что Ванчжун мог узнать буквально вчера или позавчера. Может, к Бейши идёт императорская армия? Вполне возможно. Значит, разведка Ванчжуна только сейчас могла получить эти сведения. А ледяной ветер лишь подстегнул мятежников к принятию правильного решения. Единственно правильного, в их-то положении.
Они уходят.
А весной, когда в их головы может прийти мысль о возвращении и сведении счётов, здесь будет втрое больший гарнизон и хорошо охраняемый торговый путь.
Империя Тан, перешагнувшая за Стену, обустраивалась в степи, набивая шишки и учась на ошибках. Пока это у неё получалось.
Глава 6Мирное небо над головой
Второй год эпохи Чанъань правления Небесной императрицы У Цзэтянь[10] действительно можно было назвать мирным.
Второй год не посылали войска на усмирение бунтовщиков или отражение вражеских набегов. Второй год двор императрицы наслаждался покоем в обеих столицах, и изящные дамы беспечно гуляли в ухоженных садах, протянувшихся от Чанъани до Лояна. Второй год доходы от торговли значительно превышали расходы, позволяя империи жить сытно и беспечно. Второй год дожди шли в срок, и крестьяне снимали большие урожаи. И второй год глаза соседей империи Тан, как выражались ханьцы, становились «жёлтыми» – то есть завидущими.
Огромная, сыто порыгивающая империя, постепенно начинающая забывать, с какой стороны нужно держаться за меч. Какой лакомый кусок!
Спустя почти семь лет никто, кроме ведущих записи чиновников, уже не помнил, кто такой Дахэ Ли Ванчжун. Да и то, регистраторам из Тайюаня приходилось покопаться в памяти, чтобы извлечь из неё сведения об этом бунтовщике. Ну да, был такой. Здорово досаждал наместникам северных провинций, даже Ючжоу сжёг. Потом непонятно с чего пошёл осаждать дальнюю крепость Бейши, но не взял и убрался на север. Кажется, мутил дикие племена, даже привёл весной кого-то, но был разбит и лишился головы. Вроде бы его собственные слуги обезглавили, по приказу его же супруги. А так – мелочь он, на фоне произошедшего после. Хотя императрица объявила смерть Ванчжуна началом новой эпохи её правления, названной Шэньгун в честь «чудесного избавления от разбойника», события лета того года затмили мятеж Ванчжуна.
Летом того года восстали покорённые корейские царства.
Судя по тому, как вяло было поддержано это восстание со стороны мохэ и как яростно вступилось за соседей царство Силла, сохранившее независимость, заговорщики из числа бывших царствующих семей Пэкче и Когурё явно поторопили события. Если мохэ трезво оценили свои шансы против нарождающейся полевой артиллерии империи Тан и фактически отстранились, то корейцы, обладавшие довольно высокими на то время технологиями в металлургии, всерьёз рассчитывали обзавестись собственным огнестрелом. Им удалось даже отлить несколько пушек и с их помощью выбить ханьцев из пары городов. Но на том их удача и закончилась, потому что императорские войска, явившиеся подавлять мятеж, привезли в обозе не только «всеядные» бомбарды и противопехотные картечницы. В их арсенале оказались уже большие осадные пушки, которые везли на специальных лафетах восьмёрки сильных лошадей. И стены древних корейских крепостей, за которыми восставшие рассчитывали отсидеться до подхода армии Силла, оказались слишком тонкими для тяжёлых ядер… Взятие столицы Когурё – Содо[11] – ознаменовалось наиболее упорным сопротивлением корейцев и наибольшей жестокостью имперских войск, когда город пал. Мужское население было истреблено почти поголовно, пощадили лишь мальчиков младше десяти лет, а женщин отправили в бордели по всей империи. Исключение сделали только для знатных дам, но и их, лишив имущества и титулов, отправили с детьми и прислугой в ссылку. И вообще, эта война отличалась от предыдущих небывалой доселе взаимной жестокостью сторон. Ханьские солдаты резали корейцев, не глядя на пол и возраст, но и их ждала крайне незавидная участь, если попадали в руки восставших… Год. Целый год с небольшим длилась кровавая бойня, о бесчеловечности которой написали даже привычные к ханьской жёсткости имперские хронисты. Итогом её стало уполовинивание населения Пэкче и Когурё, уменьшение территории неуступчивого Силла и исход некоторого количества корейцев на север, во владения мохэ. Последние, воспользовавшись тем обстоятельством, что к ним пришли умелые корейские мастера, не замедлили объявить свои земли царством Бохай. Воевать с мохэ, сохранившими своё войско и усиленными беглыми корейскими оружейниками, имперцы не стали. Послали дипломатов. К удивлению и негодованию царя Силла, новоиспеченное государство Бохай не стало уклоняться от танских объятий. Был заключён договор о мире и торговле, чем обе стороны остались весьма довольны. Все понимали, что время идёт, царства и империи то усиливаются, то слабеют, и однажды удача может повернуться лицом уже к хитрым мохэ, показав ханьцам спину. Но именно сейчас обе стороны понимали, что не готовы к затяжной вой не, которая неизбежна в случае неподписания упомянутого договора. Имперцы были измотаны годом ожесточённой корейской войны, а мохэ и сбежавшие к ним корейцы ещё не скоро накопят достаточно сил для разговора с империей Тан на равных[12].
Иными словами, на востоке империя закрепила свой успех, а вот на западе дела шли неважно. Западно-тюркский каганат, вассал империи, всё больше погружался в хаос войны всех против всех, от него уже отложились хазары и племена кипчаков. Ханьские советники, фактически исполнявшие обязанности наместников, либо изгонялись, либо бесследно исчезали на бескрайних степных просторах. Зато арабы, полностью подчинившие Персию, пользуясь моментом, понесли веру Мухаммеда в массы родственных персам согдийцев, где ещё сильны были позиции империи Тан. Притом несли арабы свою веру поначалу на кончиках языков проповедников с Кораном в руках, а сейчас обнаглели и стали нести её на кончиках мечей обращённых в ислам персов. Императрице это пришлось не по нраву. Исламских проповедников погнали взашей из Кашгара и портовых городов, мусульманские кварталы в Гуаньчжоу и Чанъани стали небезопасным местом, а в Сута – Согдиану – выступила императорская армия. После пары лет упорного обоюдного бодания ханьский наместник был вынужден с позволения императрицы заключить договор с наместником халифа в Персии. Империя уступала часть земель и принимала на поселение персов-огнепоклонников, не пожелавших признавать Мухаммеда пророком, а мусульмане обязались не посылать ни воинов, ни проповедников для дальнейшего распространения ислама на территории, подвластные хуанди. С момента подписания упомянутого договора мусульмане, жившие в империи, или даже принявшие ислам подданные императрицы фактически превратились в поднадзорных. Их заметно ограничили в правах и свободах, запретив проповедовать свою веру и обязав отчитываться о передвижениях по империи. Для веротерпимой императрицы это было из ряда вон выходящим решением, но уж очень её разозлил тот факт, что обращённые в ислам уйгуры и ханьцы, её подданные, охотно вставали под знамёна противника. А когда прошёл слух – всего лишь слух! – что мусульман обложат дополнительным налогом, как их единоверцы обкладывали налогом-джизья немусульманское население завоёванных стран, часть практичных ханьцев, ранее принявших слово Мухаммеда, прилюдно отреклись от новой веры и столь же прилюдно поклонились Будде… Ничего личного, чисто бизнес. Мусульмане тогда распространяли свою веру точно так же, с помощью экономических рычагов, подкреплённых мечами воинов Аллаха. Можно сказать, что пожилая императрица кое-чему у них научилась на старости лет. А ей исполнилось к моменту подписания договора с народившимся исламским миром уже семьдесят восемь. По тем временам – мафусаиловы годы. И всё чаще в разговорах придворных и чиновников высшего звена звучало имя её дочери, принцессы Тайпин, как вернейшей помощницы своей божественной матушки…