– Не-а. Я всё съела. Хочешь, я тебе покажу, где я это купила? Я могу найти, я пробовала, и у меня получилось.
Эти слова произвели эффект взрыва. В том смысле, что взорвался котелок с бурлящей кашей, в который превратилась голова Яны.
«Господи, только этого не хватало…»
– Мам, ты чего? – дочка заметила наконец, что с мамой творится неладное. – Я сама удивилась, что так могу.
– Папе пока не говори, ладно? – едва слышно проговорила Яна. – И вообще, никому не говори. Это будет наш с тобой секрет.
– Хорошо, я никому не скажу.
Разговор был прерван появлением Хян и Гу Инь, которые привели смущённых и непривычно тихих близнецов. В империи было принято детям до пяти лет позволять буквально всё, терпеть все их выходки. Но на следующий после праздника пятилетия день сразу же, без скидки на возраст и прочее, затягивали в жёсткий корсет из великого множества правил. Яна крепко подозревала, что такой метод воспитания – сегодня ребёнку запрещалось почти всё, что разрешалось вчера, а наказание за непослушание полагалось в виде битья – порождал в итоге вот те самые «миллионы китайцев с лопатами». Беспрекословное подчинение рождалось из жестокого слома психики в детстве. Поступить так со своими детьми Яна не могла, потому обучение правилам поведения в обществе начиналось с пелёнок.
Определённые запреты и ограничения, «это можно, а это нельзя», внушались малышне сразу. Близнецы били чашки своими шаловливыми и неловкими ручонками, но уже знали, что это плохо, мама обязательно заставит убирать осколки и запретит слугам помогать маленьким хулиганам. Юэмэй к пяти годам хорошо знала, как полагается себя вести. У мелких интеллект ещё не включился, но базовый принцип «натворил – отвечай» они к своим неполным двум уже усвоили… Мысли о детях вернули Яну в реальность. Нужно рассадить мелочь за столиком, пока служанки будут заниматься сервировкой. Нужно разложить снедь по чашкам и достать из футляра костяные палочки для еды – принадлежность главы семьи Ли, которой больше полувека от роду. Юншань ел дома только ими, а мыть, прятать в ящичек и доставать их – можно сказать, привилегия матери семейства. Нужно проследить, чтобы рукомойник был полон воды, а чистые полотенца висели на крючочках. И ещё – мужа с работы нужно встретить с улыбкой. Юншань обязательно узнает о приключении Юэмэй, но не раньше, чем она сама досконально во всём разберётся. Может, это и неправильно, но Яна почему-то считала своим долгом не поднимать тревогу раньше времени.
Жена была растеряна и чем-то потрясена, хотя старательно маскировала охватившие её чувства. Наивная женщина, от кого она пытается это скрыть? От мужа, изучившего её вдоль и поперёк?
В другое время он бы обязательно порасспросил её на этот счёт. Что такого могло случиться, что любимая не в себе? Не заболел ли кто-то из детей? Нет, вроде все с виду здоровы и веселы. Даже Ляншань, за день намахавшийся молотом и уставший. Кстати, ему ещё идти к старухе Чжан, которую уговорили учить детвору истории и правильному написанию знаков. За это пожилой женщине родители учеников платили вскладчину. Немного, но и то семье прибавка, деньги лишними не бывают. Бейши – захолустье, учителя не рвутся сюда ехать, а плодить безграмотность не хочется. Люди выкручиваются как могут… Нет, жена как обычно улыбалась ему и детям, пыталась рассказать что-то весёлое, но в её глазах Юншань видел тревогу. Произошло нечто, смутившее покой её души и нарушившее гармонию жизни.
К едва уловимому запаху жасмина, бывшему неотъемлемой частью её существа, примешивалась тоненькая струйка другого запаха.
Юншань хорошо знал, как пахнет страх.
Двух лет ещё не прошло, как жена едва не ушла к предкам после тяжёлых родов. От неё тогда пахло смертью. Врач, приготовивший снадобья, тогда лишь покачал головой, велел всей семье собраться вокруг неё и рассказывать ей… да что угодно, лишь бы это было добрым и хорошим. И лишь когда тяга к жизни пересилила у неё тягу к смерти, настало время снадобий. Но запах своего страха Юншань запомнил на всю жизнь.
Оказывается, страх жены имел точно такой же запах.
Чего она боится?
Немного поразмыслив, Юншань решил отложить расспросы на более подходящее время. Если он не ошибся, жена сама ещё точно не знала, что происходит, и была напугана этим. Она непременно расскажет. Чуть позже, когда точно будет знать, что говорить. А пока её стоило отвратить от невесёлых мыслей. Он знал отличный способ, как это сделать.
Жена сразу после свадьбы изобрела нечто вроде церемонии по разлитию чая в чашки, и с тех пор старательно её соблюдала. Горячая ароматная жидкость источала радующий обоняние пар, настраивая застолье на благодушный лад. Юншань бросил на жену многозначительный взгляд, от которого она смущённо порозовела и улыбнулась… В тридцать семь она выглядела моложе своих соседок, едва перешагнувших порог тридцатилетия. Толкла какие-то травы, заваривала и натирала этими снадобьями лицо и руки. А седина… Она есть, но на таких светлых волосах почти не заметна. Впрочем, Юншань чётко осознавал одну истину: жена останется для него самой прекрасной, любимой и желанной, даже когда беспощадные годы превратят её в сморщенную беззубую старуху. И она лет через двадцать наверняка будет смотреть на него, состарившегося и немощного, всё с той же нежностью. Это – на всю жизнь. Как приговор.
– Завтра будет тёплый день, – сказал Юншань. Пока старший ушёл на учёбу, мелкие убежали в свою комнату играть, а служанки прибирали посуду, есть время обсудить насущные дела. – С утра можно будет начать плавку. У нас осталось всего восемь готовых тиглей. Думаешь, этого хватит?
– На один безупречный меч должно хватить, а если повезёт, то и на два[13], – ответила жена. Разговоры о любимом деле тоже отвлекали её от переживаний. – Не забудь, тот купец заказал нам на будущий год три меча и кинжал. Заказ наместника – это почётно, но раз мы обещали человеку…
– Слово следует держать, – согласился он, степенно кивнув. – У тебя рука лёгкая. Займись пока кинжалом. Потом, когда кирпичники наделают нам ещё тиглей, выкуем мечи. Время есть.
При этих словах жена почему-то закусила губу, но тут же опомнилась и завела речь о ножах. Эти ножи, к слову, перековывали из пригодных в дело обломков неудачных клинков. Они, если неправильно за ними ухаживать, легко ржавели, но степняки всё равно брали их нарасхват и платили красивыми мехами, которые супруги Ли с выгодой сбывали в Тайюане через своих новых родственников. Но ножи ножами, а смятение из души любимой следует изгонять.
И, когда все домочадцы, переделав свои дела, разошлись спать, он, как семь лет назад назад, взял жену за руку и увёл в их комнату. Уютную не потому, что вместо циновок на полу теперь лежал цветастый согдийский ковёр, а на стенах висели миниатюры со сценками из жизни императорского двора – последствие поездки в Чанъань. Уют здесь создавали прожитые в любви годы.
– Ничего не бойся, родная, – сказал он, обняв жену. – Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
– У принцессы несбыточные фантазии. Зачем ей строить корабли и посылать экспедиции в какие-то дальние земли? Тут бы с ближними научилась достойно управляться.
– Оставь. Тайпин знает, что делает.
– Но, господин мой…
– Пусть всё идёт, как должно. Урожаю же больше всех радуется тот, кто получил от него наибольшую выгоду. Земли за океаном? Почему нет? Расходы на экспедиции нести ведь не нам, а казне. Если правда, что тамошние страны богаты, кто мешает получить прибыль от торговли?
– Западная женщина говорит, что культурных людей там немного.
– Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Много ли культурных людей было век назад среди киданей?.. То-то же.
– Но что если принцы не согласятся?..
– Они наверняка не согласятся. Им, как императору Ян-ди, деньги нужнее на вино и наложниц. Хотя на месте дорогих кузенов я бы лучше поберёг здоровье. Сейчас гораздо важнее согласие императрицы, моей царственной тётушки. А она его дала.
– Боюсь произнести недостойные речи, господин, и потому умолкаю.
– Ладно, ладно, намёк понял. Не ворчи, монах. Пусть принцесса занимается снаряжением экспедиции. Её это позабавит и… от многого отвлечёт. А это тоже можно использовать к своей выгоде.
«Торгаш, сын торгаша и внук торгаша, – подумал монах, бесстрастно и привычно склонившись перед статуэткой Будды. – Хорошо хоть в императоры не метит. Нефритовый трон слишком высок для таких. Но, как он сам использует всё к своей выгоде, так и я использую его устремления. К выгоде великого господина».
Если мужчины умны, у каждого народа это проявляется по-разному. Если с мозгами наблюдается напряжёнка, то выглядит это у представителей всех народов одинаково некрасиво. Особенно если оценивает женщина, сама наделённая интеллектом немного повыше среднего.
Инициатива мужа «давай купим ещё одного слугу для работы по хозяйству» обернулась появлением в доме подростка лет примерно двенадцати, непонятного происхождения и весьма сомнительных умственных качеств. Нет, если отдать ему чёткий приказ в стиле «от сих до сих», будет выполнять беспрекословно, как машина. Но не дай бог возникнет нештатная ситуация, ступор и тупой взгляд оловянных глаз обеспечены. Парнишка откликался на имя Ши, но Яна крепко подозревала, что это кличка, данная предыдущими хозяевами. А в сочетании с «выдающимся» интеллектом эта кличка могла означать только «камень». С виду подросток был похож на помесь ханьца с европеоидом, но к каким именно народам принадлежали его родители, он сам понятия не имел, а определить на глаз было проблематично. Более того, его реакция на любой резкий жест или громкий звук заставляла подозревать прежних хозяев в регулярных побоях убогого: Ши моментально грохался на колени, тыкался лицом в землю и начинал тоненько и жутковато скулить, совершенно теряя человеческий облик.