И протянул женщине холщовый мешочек, в котором довольно свободно болталось нечто продолговатое. Преодолев ещё один мгновенный приступ страха, Яна протянула руку. Мешочек в первый миг показался ей довольно увесистым, но это было ложное впечатление. Да, там угадывалась тяжесть металла, но не такая уж и большая.
– Отошлите парня, – незнакомец кивнул на Ляншаня. – Он здесь лишний.
– Мой сын не может быть лишним, – хмуро заявила Яна. – Если хотите что-то сказать, говорите.
– Сын, значит… – губы незнакомца скривились в брезгливой усмешке. – Ладно. Хотел сказать кое-что от себя, но раз мальчишка здесь, обойдусь. Передам только то, что можно. Вы готовы встретиться с моим начальством?
– Если найдём тему для разговора, то почему бы и нет? – холодно ответила Яна.
– Откройте посылку. Возможно, там залог того, что тема для разговора найдётся.
Шнурок на горловине мешочка был затянут очень слабо, развязать его удалось одной рукой. И она извлекла из мешочка… добротный охотничий нож с рукоятью из тёмного дерева и в тиснёных кожаных ножнах.
В первый миг она не поверила своим глазам.
Она узнала эту вещь не столько по виду, сколько по исходящему от неё теплу.
Этот нож её отец сделал для себя. Только для себя. И показывал лишь самым близким людям… Тончайший декоративный узор на булатном клинке был выложен серебром, серебром же была отделана и рукоять. Но когда Яна видела этот нож в последний раз… Тогда он выглядел совсем новым, словно только что из мастерской. А сейчас…
«Какая скотина пользовалась папиным ножом?!!»
Потрёпанные ножны – ещё полбеды. Клинок имел такой вид, будто все эти годы им вскрывали консервы и от нечего делать ковырялись в бетонных стенках. Булат булатом, а и ему есть предел. На рукояти наблюдались следы неудачных попыток выдернуть серебряный декор, а навершие в виде медвежьей головы кто-то заменил на грубую латунную блямбу, приблизительно подошедшую по размерам. Ещё бы: серебро с рубинами… Яна примерно догадывалась, какая скотина изувечила отцовский нож: дядюшка ведь пришёл туда с компанией. Возможно, те двое, у которых она из-под носа угнала машину, там и были. Возможно, тогда нож уже был у одного из них.
– Вы правы, – незнакомец ответил на её невысказанный вопрос. – Нужно быть последней свиньёй, чтобы сотворить такое с изделием настоящего мастера. Не переживайте. Этой свиньи уже нет в живых. Нож – залог того, что моё начальство готово говорить с вами… на ваших условиях.
– Вы их всё-таки убрали, – хмыкнула Яна.
– Поверьте, такое дерьмо и вы бы убрали с огромным удовольствием.
– Как давно?
– Полгода назад. Я. Лично.
– То есть шесть с половиной лет это, как вы выразились, дерьмо вас и ваше начальство вполне устраивало. А как стали не нужны, опасны или просто так, под залог переговоров, так сразу в расход.
– Давайте без софистики, – поморщился незнакомец. – Я бы вам тоже много чего наговорил, будь моя воля… Посмотрите в мешок, там ещё кое-что лежит.
Маленькая чёрная коробочка с белым прямоугольником энергосберегающего экрана. Коммуникатор. Детище высоких технологий. Точно такую же Яна видела почти семь лет назад, когда разведчики доставили добытую у жены Ванчжуна «шкатулку».
– Вам-то точно не нужно объяснять, как этим пользоваться, – проговорил незнакомец, напрочь игнорируя хмурую физиономию Ляншаня и его постоянные поползновения схватиться за рукоять своего ножика. – Третья кнопка, фиксированный номер. Вам – ответят сразу.
– Предпочту личную встречу, – Яна, мгновение поколебавшись, положила коммуникатор обратно в мешок и протянула собеседнику.
– Даже так?
– Даже так.
– Что ж, я передам начальству. Возможно, они также не будут против поговорить с вами лично… Всего хорошего.
– И вам того же.
Забрав мешочек, незнакомец решил больше не шокировать публику своими внезапными возникновениями и исчезновениями. Просто не спеша пошёл по улочке в сторону рынка.
– Хам и непочтительный тип, – буркнул Ляншань, проводив его недобрым взглядом.
– Согласна, – Яна почувствовала, как уходит давящий страх. Чёрт знакомый лучше чёрта незнакомого, англичане правы. Переговоры, залог… Отцовский нож, который даже в таком состоянии был ей бесконечно дорог… – Пойдём домой, сынок.
– Что это, мама? – мальчик указал на нож в её руке.
– Это… сделал мой отец. – Слёз не было. Была грустная улыбка. – Убийцы потом обокрали его дом и много чего унесли.
– Занятный там, на западе, способ начать переговоры – сначала послать убийц к отцу, потом убить этих убийц и пригласить тебя на чашку чая, – усмешка Ляншаня сделалась едкой. – Я бы не согласился с такими говорить.
– В твоём возрасте и я бы не согласилась. Но эти типы могут испортить жизнь всей нашей семье, и потому я буду с ними говорить. Хотя бы выслушаю. Раз они снизошли до авансов и приглашений, значит, им что-то от меня очень нужно.
– Не боишься, что обманут?
– Эти – обманут обязательно. В том-то и состоит сложность, чтобы…
– …обмануть первой?
– …не дать себя обмануть, – усмехнулась Яна. – Что же мы тут торчим посреди улицы? Пойдём домой, сынок.
Гора с плеч? Нет. Но камень с сердца – точно.
Юэмэй оказалась права: они первыми предложили переговоры. В чём ещё она окажется права?
…У монаха было такое лицо, словно он увидел призрак.
Впрочем, и Яна тоже едва совладала с мимикой, буквально заставив лицевые мышцы изобразить приветливую физиономию. Вот уж кого она меньше всего ждала встретить на приёме у принцессы… Судя по всему, монах тоже, мягко говоря, удивился.
И, между делом, ничего хорошего это не означало.
Приближённый её величества императрицы не мог не знать, что супруга мастера Ли пришлась дочери его покровительницы по нраву. Он не мог не быть в курсе, что сегодня принцесса даёт большой приём, а значит, все её любимцы и любимицы будут здесь. Выходит, этот… святой человек был уверен, что Яна на мероприятие не явится?
Интересно, почему?
Всего пара секунд размышлений – и её словно током ударило.
«Боже мой… Юншань! Дети!!!»
О ком ещё могла в первую очередь вспомнить испуганная женщина? Разумеется, о тех, кого любит. Кто остался дома, пока она прохлаждается на великосветском приёме, где, строго говоря, по ханьским понятиям ей не место. О том, что она вполне могла ошибаться в своих предположениях, Яна не подумала.
Тем не менее она взяла себя в руки и нашла силы более-менее спокойно досидеть до конца церемонии. При этом даже ухитрилась немного привести мысли в относительный порядок и отметить, что принцесса весьма тактично держит монаха при себе, не давая ему перемолвиться словом ни с кем, кроме себя любимой. Это был весьма любопытный момент. Но странности ещё не закончились. По окончании приёма принцесса Тайпин пригласила нескольких человек на неофициальную часть вечера, распустив прочих по домам. Прочие, почтительнейше кланяясь, поспешили покинуть дом её высочества. Практически у всех был собственный выезд – повозка или носилки – и сопровождение из слуг или бедных родственников. У Яны не было ни того, ни другого. Теоретически она должна была, как после прежних приёмов, послать служанку с запиской мужу. Сегодня она собиралась сделать то же самое. Но нешуточная тревога за близких – это такая штука, которая заставляет делать глупости даже весьма рассудительных и неглупых людей. Именно глупость Яна тогда и сделала.
Чанъань – город строгой, чрезмерно логичной планировки. Он был построен в полном соответствии с ханьскими представлениями о мироустройстве, где круг был символом Неба, а квадрат – Земли. Город представлял собой правильный квадрат, окружённый высокой и толстой стеной, и чётко разграниченный на маленькие квадратики кварталов. Тот квадратик-квартал, где жили богатые ремесленники и мелкие чиновники, располагался довольно далеко от дворцов знати, поблизости от образовавшегося пару десятилетий назад мусульманского квартала, населённого в основном выходцами из Персии и принявшими ислам ханьцами. Несмотря на явную немилость императрицы и политическую напряжённость последних лет, местные почитатели пророка Мухаммеда не чувствовали себя изгоями. Даже не попытались обнести свой квартал стеной, как в Гуаньчжоу – мол, там это от погрома не спасло. Если недовольные соседи захотят, всё равно вломятся, зачем же нести лишние расходы и попутно демонстрировать и без того раздражённому населению столицы свою враждебность. Для защиты от воров достаточно городской стражи, а если немилость хуанди примет крайние формы, от этого не спасёт ничто… Потому в исламском квартале, к слову, почти не было видно посторонних. Ханьские купцы, ведшие легальные дела со своими мусульманскими коллегами, старались появляться здесь днём. Городская стража, состоявшая по большей части из тоба, бдила круглосуточно. Посыльные и слуги, разносившие письма, с наступлением темноты исчезали с улиц. А вот женщин в том квартале видели крайне редко. Жёны и наложницы, матери и дочери купцов безвылазно сидели по домам на женских половинах. Служанки выбегали за покупками с утра, стараясь завершить свои дела до полудня, да и те скользили вдоль стен и заборов, стараясь быть как можно незаметнее. Если мужской части обитателей квартала хотелось приятно провести время вдали от многочисленной семьи, они старались делать это в соответствующих заведениях, которые располагались в других кварталах. И появление на улице куда-то спешащей женщины в дорогом шёлковом платье, да ещё поздно вечером, стало событием из ряда вон. Тем более что с наступлением темноты бдение стражи несколько ослабевало: за это стражникам немного доплачивали. Притом, не воры, а сами купцы – сделки ведь бывают самыми разными, в том числе и весьма деликатными.
…Когда эти двое, перс и полукровка, преградили ей путь, Яна словно проснулась. Оглянулась по сторонам и мысленно наградила себя весьма выразительными эпитетами, из которых «дебилка безмозглая» был самым мягким и незлобивым. Тёмная улица, освещаемая одиноким масляным фонарём на углу, кругом глухие, без единого окна, внешние стены мусульманских домов, да невысокие беленые заборы. И эти два типа перед носом.