Я Микки из-под сиденья вытащил, а тот дрожит, упирается. Глазёнки вытаращил, пищит, как мышь. Видно, почуял неладное.
Схватил я его в охапку, и к машине. Запрыгнул внутрь рыбкой на ходу.
Выкатили мы со двора и понеслись по дороге. Шофёр рулит, вопросов не задаёт. Видно, хорошо обученный.
Я попытался ещё что-то спросить, но эльвийка уже успокоилась немного, сказала:
— Потом.
Ехали мы быстро, потом ход сбавили, смотрю — к дому невинных лилий подкатили.
Тут уже во двор спокойно зарулили. Шофёр у машины остался, а эльвийка скомандовала привратнику:
— Ворота закрыть, меня нет, никого не принимать! — и меня за собой повела.
Прошли мы по главной лестнице, поднялись к ней в личные комнаты. Там она встала посреди зала, застыла, закрыла лицо руками. Постояла так, выдохнула и на меня посмотрела.
Вижу, порозовела малость, уже не такая бледная.
— Что это было? — спрашиваю.
Она прошлась по комнате, подошла к буфету, вытащила бутылку. Шампанское, дорогое. Чпок! — пробка вылетела. А эльвийка к горлышку присосалась и давай хлебать. Ну ничего себе. Как только в неё лезет.
Оторвалась она от бутылки, отдышалась, рот утёрла. Бутылку мне протянула:
— Будете?
Я головой помотал.
— Пейте, Дмитрий, — говорит. — Вы сегодня избежали смерти. Пейте.
Взял я бутылку, поискал посуду, не нашёл, вытряхнул из вазочки цветочки с водой вместе, налил. От бутылки половина едва осталась.
Выпил. Ничего не почувствовал. Только задышалось легче.
Элвийка села в кресло, руками себя обхватила, как девчонка. Сама уже не такая важная, волосы растрепались, щёки порозовели.
Вздохнула раз, два, из-под волос на меня глянула.
— Вы видели старшего эльва, — сказала. — Такого, каким он может быть. Таким, каким он быть не должен.
— Не должен? — говорю. — Да он там всех сожрал!
Сказал, и понял — ну да, сожрал. Что ещё?
Она покачала головой.
— После взрыва на станции брат Левикус получил тяжёлую травму. Он... он не в себе. У него бывают приступы... ярости. До сих пор я с этим справлялась. Сегодня это было особенно сильно.
— Так заприте его в психушку!
Ну ничего себе. Главный эльв стукнулся головушкой и свихнулся. Ладно, если я башкой стукнусь. Кто от этого пострадает? Разве что я сам. А тут вон что.
— Вы не понимаете, — устало ответила эльвийка. — Всё не так просто.
— Так объясните.
— А вы не можете просто об этом забыть? — спросила она. — Пойдите домой, выпейте коньяка. Поспите. Что вы ещё делаете... Найдите себе женщину. Забудьте об этом. Я обещаю — это не повторится.
— Вы сами-то в это верите? — блин, да она что, за дурака меня принимает?
— Дмитрий, я просто хочу вас уберечь. Не лезьте в это дело. Я вас прошу, не лезьте. Вы погибнете, и это будет на моей совести.
— Похоже, совесть у вас резиновая, — отрезал я. — Говорите, раз начали.
Она слабо улыбнулась, рукой по лбу провела. Сказала тихо:
— Вы ведь не отстанете?
Я кивнул — не отстану.
— Хорошо. Я скажу вам.
Глава 19
Прекрасная эльвийка пригладила растрепавшиеся волосы, забрала у меня бутылку шампанского. Заглянула внутрь, побултыхала.
— Ох, какая неловкость. Как давно я не пила вот так, по-походному.
Взглянула на меня дивными глазами газели.
— С чего бы начать...
— Начните с чокнутого брата Левикуса, — подсказал я. Как бы она не опомнилась да не вышвырнула меня вон. Она может.
— Ну что же. Вы поймёте меня, Дмитрий. Ведь у вас душа эльва.
— У меня душа полукровки, — буркнул я.
— Не перебивайте.
— Я боюсь, как бы ваш брат не прибежал сюда за нами, — говорю, а сам на дверь оглядываюсь. Уж очень напугал меня взбесившийся эльв. — Вы уж побыстрее.
Она улыбнулась, печально так.
— Не беспокойтесь, Дмитрий. Его злобы хватит ненадолго. Из особняка он не выйдет.
Мне от её слов полегчало немножко. А она говорит:
— Вы сейчас думаете — мы тут сидим, а у нас за спиной десять мёртвых тел осталось? Пожар, скандал, кровь рекой?
Я кивнул. Ну да, так и думал. А что ещё?
— Нет. Я вам скажу, что там. Сейчас его превосходительство господин губернатор держит себя за голову и говорит: «Как странно. У меня разыгралась мигрень. Любезный, мой платок и флакон нюхательной соли!»
— А остальные что? — спрашиваю. Ну ничего себе эльвийка шутит. Хотя... если вспомнить, что на вокзале было, когда старший эльв время остановил... Может, и не шутка.
— Остальные люди, — эльвийка сказала со значением: — люди в порядке. Они даже ничего не заметили. Пострадали только магические существа. Мне жаль, но старший эльв не удержался. Их души пожраны.
— Что? Старший эльв пожрал их души? — вот же блин блинский! Что делается... — Они умерли?
Эльвийка покачала головой, печально улыбнулась:
— Нет, не умерли. Мне трудно объяснить. Вы не знаете...
— Так объясняйте! — меня аж зло взяло. Все всё знают, один я не в теме.
— Помните, тогда, на вокзале? Мы провожали графа Бобруйского в столицу. Мой брат велел убить вас. На деле он велел мне забрать вашу душу. Ваше тело осталось бы жить. Половина вашей души — человеческая — поддерживала бы его. Вы бы ходили, спали, ели... почти как живой. Но мир для вас стал бы тусклым. Это всё равно, что сидеть в стеклянной банке.
Эльвийка пощёлкала пальцами:
— Да, как заспиртованный уродец в банке. В кунсткамере.
Мне от её слов немножко поплохело. Она так просто об этом говорит?
— Так что, старейшины живы? И карлик этот на лестнице?..
— Старейшины, скорее всего, впали в кому. Или умерли на самом деле. Карлик наверняка жив. Но он сейчас... — эльвийка опять пощёлкала пальцами.
— Сидит в стеклянной банке?
— Да.
Я представил, каково это — сидеть в банке. Без надежды выбраться. Жесть какая. Так вот чего он боялся, этот карлик-полукровка. Хотел мне что-то сказать, да не успел. Наверное, предупредить, что хозяин его свихнулся.
— А почему вы меня спасли? — спрашиваю. — Если жрать, так всех сразу? Вы же хотели меня прикончить. Ещё у театра постарались, натравили на меня сына Филинова. Разве нет?
Прекрасная эльвийка поморгала глазами:
— Нет, вы не так поняли, Дмитрий. Я вовсе не хотела вас убить.
— Ага, только душу схавать, — говорю. — Без лука и перца.
— Поверьте, Дмитрий, я не желаю вам вреда.
— С чего мне вам верить? — говорю ей. — Вы же всех презираете. Для вас, настоящих эльфов... то есть эльвов, все полукровки говно. Гобы и орги вообще грязь под ногами. Для вас убить гоба — что чихнуть. Не так разве?
Она пожала плечами:
— Грубо, но да.
— А я что тогда — не такой как все? Избранный, что ли?
Эльвийка удивилась, брови подняла:
— Кем избранный? Нет, Дмитрий, вы случайность. Но вы... вы не чужой мне.
Смотрю — а она покраснела до ушей. Как девчонка. Говорит, а сама глаза отводит:
— Вы знаете, Дмитрий, полукровки бывают разные. Острые уши, звериный взгляд, светлые волосы. Таких сразу видно, кровь эльвов трудно спрятать. Но бывает, что кровь человека сильна. Если отец ребёнка не простой клиент борделя...
Тут она совсем смутилась. Даже уши покраснели.
— Если человек этот хорошего рода, если он знатен и силён... А мать не простая девушка из полукровок...
Ну ничего себе. Она на что намекает? Кто моя мать? Да ещё папаша не из простых, выходит. А чего это она так смутилась? Блин...
— Вы моя мать? — спросил в лоб.
Она глаза отвела, руки сжала, прямо как тот карлик на лестнице. Не ответила.
— А отец кто? — спрашиваю. — Губернатор, что ли?
Она головой замотала:
— Нет, нет, не губернатор.
— Тогда кто? — вот блин блинский! Какие дела открываются...
— Неважно, — отвечает прекрасная эльвийка. — Я обещала хранить тайну, и я её сохраню. Просто знайте, Дмитрий, что вашей гибели я не желаю.
— А тогда, на вокзале? Когда старший эльв приказал убить меня, то есть мою душу сожрать?
— Я не могла ослушаться. Это мой долг. Предупреждаю вас, Дмитрий — если вы перейдёте черту, я не смогу вам помочь. Прошу вас, не лезьте слишком далеко.
Посидел я, подумал. Это что же получается? Они тут творят что хотят, души лопают как не в себя. Гобы с оргами для них вообще лёгкая закуска. Людей они в расчёт не берут. Подумаешь, людишки. Они и не заметят ничего... А Димка Найдёнов, значит — отойди в сторонку? Утрись, мальчик, жуй свою жвачку без сахара. Мамку надо слушаться. Так что сядь, вон, в уголок и не отсвечивай. Ну уж нет.
— Я уже влез в это дело обеими ногами, — говорю. — Мне пути назад нет. Не хотите помогать, ладно. Хотя бы не мешайте.
Прекрасная эльвийка губы поджала. Не понравились ей мои слова.
— Какой помощи вы от меня хотите, Дмитрий? — спрашивает, холодно так.
— Скажите, кто такой Рыбак. На вас заклятье молчания ведь не ставили?
Она встала, выпрямилась, глаза засверкали.
— Никто не может поставить печать на мои уста, человек!
— Тогда скажите. Я уже двоих покойников в морг оттащил. От заклятья этого.
— Не могу. Я дала слово. Слово эльва крепче любого заклятья.
— Боитесь его, что ли?
Побелела она, наклонилась ко мне, прошипела кошкой:
— Я никого не боюсь. Указывать мне может только старейший эльв!
— А как по мне, так боитесь. Скажите, и я отстану.
Ух, как она взбесилась! Зубы оскалила, шипит:
— Знаешь, почему ты ещё жив, мальчишка? За тебя заступился наш нерождённый брат, сын моей подруги! Если бы не он, твоя душа была бы моей. Или брата Левикуса.
Я аж отшатнулся, такая она стала злая. И что значит — сын моей подруги? Он что, лучше меня?
— Я же сынок ваш, — говорю. — И этого, как его, знатного человека.
Засмеялась эльвийка.
— Глупец! Ты ничего не знаешь! Ты судишь, как человек. Эльвы не любят своё потомство. Нет ничего слаще, чем поглотить душу меньшего собрата. Это придаёт нам сил. Скажи спасибо тому, кто живёт внутри тебя, скрытый печатью. Не то я поглотила бы тебя без жалости.