Пальцы ударило током, во мне, за печатью, заворочался шерстяной клубок кота Талисмана. В голове вспыхнуло, будто лампу зажгли. По внутренностям разбитого паровоза разлился свет — яркий, в синеву.
Вижу: всё чисто, всё на месте. Паровоз целый, топка новенькая, возле окошка стоит машинист, рядом его помощник — кочегар, что ли? Из квадратного окошка солнечный свет косо падает на стену. Дверь отворяется, заходит дамочка. Что дамочка, видно по силуэту — талия в рюмку, на голове шляпка с пером.
За дамочкой входит мужчина. Почему-то мне кажется, что это офицер. Фигура подтянутая, плечи широкие, осанка... да, офицер.
Дамочка ходит туда-сюда, прямо как мой Микки, всё осматривает. Что-то говорит машинисту. Машинист ей что-то отвечает. К ним подходит офицер, показывает рукой в окно. Оба смотрят наружу. А дамочка отступает в сторону, вытаскивает что-то из сумочки и наклоняется над топкой. Потом быстро выпрямляется, подходит к офицеру и берёт его под локоть.
— Господин полицейский! Господин полицейский! — голос инженера.
Поворачиваюсь, смотрю на него.
— Вам плохо, господин офицер?
— Ничего, — отвечаю, — всё в порядке.
— Это вы гари надышались, — говорит он. — Бывает. Давайте, я помогу...
И за локоть меня взял — поддержать.
Попугай Микки каркнул. Я посмотрел инженеру в глаза. Спросил:
— Сколько нужно динамита, чтобы взорвать поезд?
Инженер отшатнулся, я не пустил, схватил за руку:
— Сколько?
— Зависит от точки приложения силы... — пробормотал инженер. — От количества и качества взрывчатого вещества. Если при перегретом паре форсировать движение... И клапан при этом будет находится в определённом положении...
— Сколько нужно для топки? В дамскую сумочку влезет? Отвечайте!
У Краевского глаза забегали. В стенку вжался, сажа посыпалась на ботинки. Бормочет:
— Отодвиньтесь, пожалуйста. У вас глаза... Страшные...
— В глаза смотреть! Почему отрицаете возможность диверсии? — придвинулся я к инженеру вплотную, к стенке придавил его.
— Оставьте меня в покое, полицейские ищейки! — выкрикнул инженер. — Сколько можно?! Я уже всё сказал!
— Кто из офицеров с вами говорил? — спрашиваю. — Кто?
Инженер поморгал, будто очнулся. Замолчал, губы прикусил. Руку вырвал из моих пальцев, стал отряхиваться — брезгливо. Лицо окаменело, холодное стало.
— Кто вам угрожал? Какой-то офицер? Полицейский офицер? Вы говорили о диверсии? Он угрожал, господин Краевский?
— Никто мне не угрожал, господин полицейский, — ровно ответил инженер. — Рано делать выводы о возможности диверсии. До завершения экспертизы не могу сказать ничего определённого.
— Когда будут результаты экспертизы? — отпустил я его. Давить дальше нет смысла. Закрылся человек, ничего больше не скажет.
— Обломки машины будут отправлены в Петербург, в лабораторию, — ответил Краевский. — Механизм изучат специалисты. После этого будут сделаны выводы и опубликованы в специальном бюллетене. Не раньше.
Вот чёрт! Чёрт! Понятно, специалисты включили бюрократию. Дело затянется донельзя. Но почему? Кому это надо — затягивать?
— Разрешите, я пройду, — сухо сказал инженер.
Я посторонился.
— Проходите.
Краевский выбрался из дыры, я за ним. В голове у меня такой винегрет, аж черепушка трещит. Это что же получается — кто-то посторонний заходил в поезд до взрыва? Это точно, ведь я только что видел. И, судя по всему, не в утро отправления заходили. Скорее всего, накануне. Но кто? Я видел только силуэты. Женщины и мужчины. Женщина, судя по всему, молодая. О мужчине трудно сказать, но он наверное офицер. Выправка военная.
Из женщин я знаю не меньше двух, что подходят под это дело. А то и больше. Но кто? А может, это вообще незнакомая дама. Думай, Димка, думай!
С офицером ещёсложнее, я его видел совсем нечётко. Но какой у военного может быть мотив? Разве что это не военный, а, скажем, переодетый в форму Швейцар. Народоволец. Он же говорил, что хотели они прикончить и губернатора, и полицмейстера-палача... Кстати, почему палача? Нет, Димка, не отвлекайся... Швейцар хотя и отморозок, но выправки военной у него я не заметил. Разве что он великий артист, и когда хочет — может. Вот же блин блинский!
И с чего бы инженер Краевский, хороший специалист — а это видно — врёт мне в глаза? Как может специалист не заметить диверсию? Кто его припугнул? Да ещё на полицейских волком смотрит... Инженеру, между прочим, дельце с диверсией провернуть — как два пальца об асфальт. Нет, погоди, не мог же он сам это сделать. Да и приехал Краевский после взрыва. Это как раз легко проверить.
Погоди, погоди, Димка, что-то тебя понесло...
Хотя, может быть, народовольцы инженера и припугнули. Но зачем? Только что мне Швейцар говорил — жалеет, что не они станцию взорвали вместе с высоким начальством. Им наоборот хорошо, чтобы на них думали — славы больше. Но кто их знает, слава славой, а на каторгу да на эшафот никому не хочется. Нет, надо срочно Швейцара искать. Скорее всего, это один из них офицером переоделся. Мало ли, артист какой. Даму подцепил, и вперёд. Среди них ведь наверняка и женщины имеются. Но кто? И главное — где его теперь искать, этого Швейцара? Я же его потерял при облаве, прямо из рук ушёл... эх.
Так я задумался, не заметил, что к путям вышел.
— Посторонись, ваше благородие! — рабочий в чёрной тужурке со значком железнодорожника меня толкнул.
— Смотри, куда прёшь, — говорю.
— Прощения просим, — рабочий остановился, лоб утирает. Рожа от земли и гари всякой чумазая, как у кочегара. Лицо утёр, мне платок протягивает:
— Не желаете, ваше благородие? Личико вон как изгваздали!
И тычет мне прямо в руки платком. Смотрю, платочек хороший, белый батист, по краю кружевом обшитый. Не работяги платок.
— Где взял? — спрашиваю, а сам оглядываюсь, своих солдатиков высматриваю. — Украл у кого?
Рабочий платок расправил, стало видно, что в углу вышита буква: «А».
— Нашёл, ваше благородие. Найденный он, третьего дня. Может, ваше? — и тянет ко мне.
Продать хочет, что ли? Или награду получить за находку? Вот народишко хитрый...
— Не моё. Скажи лучше, кто из ваших накануне, как поезд взорвался, на путях работал?
Рабочий заморгал, платок складывает аккуратно в кармашек, отвечает:
— Так это вам у начальника станции спрашивать надо, ваше благородие. Я на смену только заступил, а до того пластом лежал — брюхо прихватило. Думал, помру. Вы до начальника сходите...
И ушёл. Идёт, оборачивается. Я по лицу провёл — и правда, весь в саже. А инженер Краевский сказал, что у меня глаза страшные. Забегался ты, Димка. Даже рабочие шарахаются.
Ну и что — так даже лучше. Сейчас выясню, кто здесь посторонних в паровозы пускает. Тут моя страшная рожа и пригодится. Вон как инженер напугался. Вперёд, офицер Найдёнов. Допросим начальника станции.
Глава 26
Оказалось, начальника станции пугать — только время тратить. Пожилой дяденька, сразу видно, всякого повидал. Усы с бородкой седые, мундир железнодорожный на животе натянут, но жирка нет, в плечах крепкий, осанка бодрая. Смотрит спокойно, и на лице написано: я таких, как ты, в белых тапках видел. Короче, не зря его на это место поставили.
Мне сказал, как инженер Краевский только что:
— Молодой человек, я с вашими сыскными уже разговаривал. Что-то ещё знать желаете?
Сам за стол уселся, руки на зелёном сукне сложил, над головой портрет государя в парадном мундире. Одно слово — начальник.
— Желаю кое-что уточнить, — говорю. — Хотелось бы получить список работников, что накануне аварии работали в непосредственной близости от путей.
Начальник брови приподнял, спрашивает скептически:
— Ещё один список?
Ого, как Бургачёв постарался. Опередил меня, даже список взял. Старается поручик, карьеру делает.
— Что поделать, — отвечаю, — служба! Кстати, не подскажете — куда у вас найденные вещи относить положено? Ну там сумочки, зонтики всякие, кошельки...
Начальник нахмурился, говорит:
— Неужели вам, господа, делать нечего, вы зонтики искать принялись? Или это опять на нас газетчики пасквили писать вздумали?
— Ну а всё же?
— Все найденные вещи подлежат описи и хранению, пока хозяин не объявится, — холодно ответил начальник. — Вас интересует конкретная вещь?
И на часы эдак нетерпеливо посмотрел — намекает.
— Скажем, такая вещь, как платок, батистовый с монограммой.
— Платок... — начальник вздохнул. Чувствую, надоел я ему хуже горькой редьки. — Разумеется, даже такая вещь, как платок, будет сохранена. У вас всё?
И по лицу видно, что платок — вещь ничтожная. Как и господин полицейский со своими дурацкими вопросами.
— Хочу поговорить с теми, кто отмечен в списке. Это можно устроить?
Начальник пошевелил усами. Вижу, усмехнуться хочет, но должность не позволяет.
— Это вряд ли получится. У нас работников немного, кто накануне работал, те и в день аварии были. Так что на кладбище идите, коль поговорить охота. На могилки. Там они все. Мой предшественник тоже там. Я сам здесь без году неделя служу, ежели не знаете, господин офицер.
О как. Конечно, как я не подумал, дубина! Прежний начальник станции наверняка на перроне был в момент взрыва. Провожал важных гостей, обеспечивал порядок... Вот и погиб вместе со всеми. Ёлки зелёные!
— Ещё один вопрос. Может такое быть, что работник один записан, а пришёл вместо него другой?
— У нас с этим строго! — начальник нахмурился. — Такого быть не может. Прошу прощения, господин полицейский. Дела.
И со стула поднялся, всё — закончили. Руку на прощанье не подал, кивнул только.
***
Вышел я от начальника станции весь в расстройстве. Была у меня ниточка, да оборвалась, едва начавшись. Как назло — будто кто-то все концы обрубает.
Тут и солдатики мои подоспели, во главе с подпрапорщиком. Доложились.
Правду сказал начальник: все, кто на путях работал в тот день, полегли при взрыве. Машинист, помощник машиниста, путевые рабочие, мастер, начальник станции...