Так и плыли они ночью: то на педальном ходу, потом – на аккумуляторах, боясь снова нарваться на пограничников, а когда, по расчетам Володи, они должны были плыть в территориальных водах Финляндии, Володя сам себе дал команду:
– Всплытие!
Вода из цистерн главного балласта стала удаляться под воздействием сжатого воздуха, и окно иллюминатора стало светлеть, по мере того как «Стальной кит» выходил на поверхность.
– А вдруг мы прямо на базу военную приплыли, а? – мрачно пошутил Кошмарик. – Тут нам и каюк!
– Нет, не на базу, – сказал Володя. – Если ты не сбился с курса, то я гарантирую – мы в часе плавания от Хельсинки!
Вот в иллюминаторе стало совсем светло, вокруг стекла бурлила вода, лодку хорошо качало, но Кошмарик, прокричав: «Ништяк!» – бросился было открывать люк надстройки, чтобы посмотреть на море, оглядеться. Впрочем, ему не терпелось впустить в трюм лодки свежий воздух, – какими бы совершенными ни были очистительные и кислородные приспособления субмарины, долгое плавание под водой сделало воздух внутри «Стального кита» тяжелым, у всех немного кружилась голова, хотя это могло случиться от ощутимой качки и от плохого сна.
– А ну не открывай! – прокричал Володя, сдерживая прыть друга. – Вдруг рядом пограничники? Лучше в перископ осмотримся!
Кошмарика насмешила осторожность Володи:
– Зачем он нужен, перископ, если уж всплыли?
– Нет, дай вначале через перископ гляну, – был строг Володя, на самом деле пошаривший через окуляры перископа по пространству залива, а потом сказавший нехотя: – Ладно, открывай, нет пограничников.
Кошмарик с радостью прокрутил рычаги люка, толкнул вверх тяжелую крышку, и в трюм ворвался свежий, пьянящий воздух, какой-то совсем иной по «вкусу», нерусский. Здесь, казалось, и вода пахла по-другому, чем-то соленым, пряным, точно «Стальной кит» въехал в бассейн, в котором Нептун готовил варево из глубоководных водорослей, сельдей, крабов, морских ежей и еще из черт знает чего, но уж, наверное, под непременным названием «Уха по-фински».
– Ой, как вкусно пахнет! – восхитилась Иринка, поправлявшая перед небольшим зеркальцем свою прическу, разлохмаченную за время ночного похода. – Ну и видна ли там Финляндия?
– Вижу остров или даже сам берег! – сообщил Кошмарик, который наполовину высунулся из трюма. – Пароход какой-то идет, даже два…
Володя быстро стащил Кошмарика за штанину вниз, а сам полез наверх с биноклем, и скоро до Ирины и Леньки донесся его голос:
– Я знаю, это Сантахамина, остров, а вон там, за нами, Куйвасари, тоже остров. До Хельсинки совсем недалеко осталось! Теперь в надводном положении пойдем – нечего бояться! Если и увидит нас кто-то, так и не удивится, за катер примет. На каком хотим, на таком и плаваем – наше дело! Мы разве не в демократической стране?
Кошмарик, присевший в трюме на койку, позевывая и почесывая затылок, сказал будто сам себе:
– Россия тоже вроде демократическая страна, а вон сколько сволочи всякой, точно мусора в заливе, плавало. А может, при демократии так и надо? Привыкнуть бы маленько – и ничего…
Но Кошмарику возразила Иринка, и решительно возразила:
– Нет, настоящая демократия не терпит преступности! Это же ей противоречит! Как ты не понимаешь?
Ленька только хмыкнул:
– Ну посмотрим, какая у фиников демократия, посмотрим.
Володя, очень радостный, какой-то возбужденный, спустился в помещение «Стального кита». Напевая что-то себе под нос, сел за штурвал, завел мотор и, посматривая то на карту, то на гирокомпас, то на трапециевидный прорез иллюминатора, повел «Стального кита» в том направлении, где, он думал, находился Хельсинки, столица свободной, истинно демократичной Финляндии. Его возбуждение передалось Иринке и Кошмарику. Девочка стала готовиться к прогулке по городу: в ее сумочке нашлись и помада, и тени, и, отвернувшись, она минут двадцать работала над своим личиком, собираясь явиться перед финиками во всей своей четырнадцатилетней прелести.
Кошмарик тоже не терял времени. В сумку, что нашлась у Володи в хозяйстве, он сложил все кресты, особо завернул в тряпочку медальон в форме сердечка, еще раз пересчитал все доллары (их было чуть больше восьмисот), разделил деньги на две кучки, собираясь отдать половину Иринке и Володе на тот случай, если потеряются. Потом он достал автомат, пересчитал патроны, а потом сказал Володе:
– А эту пушку, думаю, брать не надо.
Володя, не убирая рук с баранки штурвала, резко посмотрел из-за плеча и широко заулыбался:
– Почему же? Сунь в сумку, пригодится, может быть. Все равно никто не увидит.
И Кошмарик, тоже посмеиваясь, утопил в большой сумке «беретту», не понимая правда, зачем им может пригодиться автомат, реквизированный у живодеров.
Они плыли целый час, и вот Володя крикнул:
– А ну-ка, Ленчик, глянь из люка, не видно ль Хельсинки?
– Будет исполнено, капитан! – откликнулся Кошмарик, обезьяной кинулся к трапу, исчез в люке и скоро прокричал:
– Вона! Вижу! Гавань вижу, дома! Прямо по курсу, Вовчик! В самую десятку попал, в самое яблочко! Только осторожней – с права по борту какой-то корабль шкандыбает, тоже в Хельсинки! Смотри не протарань его!
– Постараюсь! – откликнулся Володя. – Охота мне, что ли, за чужое добро отвечать! Это же не живодеры!
– А кто их знает? – кричал Кошмарик. – Я теперь никому не верю, даже самому себе, а тебе уж подавно. Соврал, наверное, не в Хельсинки меня привез, а в Самару какую-нибудь!
– Дурилка ты! – отвечал ему Володя, потому что был в хорошем настроении. – Самара же на Волге, а это – Финский залив.
– Да, так я тебе и поверю! – орал Кошмарик. – Завез, наверное, ночью на Волгу, марамой-динамщик!
Вот стали подплывать они не то к мысу, не то к острову, на котором высился маяк. Дальше, за этим островком, виднелась освещенная утренним солнцем набережная города, стояли высокие дома, из-за стен которых поднималась голова какого-то собора. Город был словно на ладони – прыгни в воду, и будто сам доплывешь. Все на субмарине были взволнованы, ведь, как-никак, они совершили отчаянный, смелый переход под водой, наплевав на все границы. Теперь оставалось лишь пришвартоваться в каком-нибудь спокойном месте.
– Да где же нам причалить? – волновался Володя, когда они уже прошли остров с маяком.
– Как где?! – крикнул Кошмарик, которому сверху было лучше видно раскинувшееся перед форштевнем «Стального кита» пространство. – Справа по борту сейчас лодочные пирсы пойдут. Крути направо! Там катера, яхты стоят! Втыримся между какими-нибудь баркасами да и выйдем на пирс, а оттуда – на берег.
Скоро и Володя увидел пирсы, куда и направил субмарину. На легкой волне у ближайшего к морю пирса покачивались нарядные яхты, шверботы, ялики и моторные катера, по пирсу бродили люди, очень похожие, как показалось Кошмарику, на фиников, и, едва «Стальной кит» подплыл к пирсу, Ленька сразу решил проверить, не «надрал» ли его Володька и не завез ли в тмутараканскую глушь, а не в Финляндию.
– Терве! Терве! – прокричал Кошмарик. – Хивяя хиомента! [3]
ГЛАВА 10О ТОМ, КАК КОШМАРИК ПРЕДЛАГАЛ ТОВАР
И двое или трое ходивших по пирсу людей повернули в сторону Кошмарика такие же белобрысые, как и у него, головы и приветливо махнули руками:
– Терве! Терве!
Что тут случилось с Кошмариком! Этот подросток, видевший финнов только в туристских автобусах, в которые он заходил с товаром, чтобы обменять его на финские джинсы, куртки или марки, мечтавший, как мечтают о Мекке мусульмане, побывать в Финляндии, чтобы пройтись мажором по тамошним магазинам, с силой и жаром, теперь на самом деле оказался в любимой стране!
– Вовчик! Вовчик! – заорал он, прыгая в трюм субмарины. – Ты меня не надинамил! Мы на финской территории! Мы у фиников! Сбылась мечта идиота! Ну, теперь меня отсюда никто не выгонит! Я в финскую веру перейду, финских свиней пасти буду! Имя себе финское возьму – я уже придумал себе имя!
– Ну и какое же? – спросила у Леньки Иринка, тоже счастливая оттого, что они благополучно добрались до Финляндии, а поэтому воспринимавшая непатриотичные восклицания Кошмарика со снисхождением.
– Был я раньше Ленькой, а теперь Лейно буду называться! Что, ништяк?
– Ништяк! – подтвердил Володя, улыбаясь.
– Ну так и вы давайте, – продолжал гоношиться взволнованный «Лейно», придумайте себе имена на манер финских. Ты, Иринка, Ирмой можешь называться, а ты, Вовчик, будешь Вяйней!
Но Володя вдруг нахмурился и резко сказал:
– Не хочу я быть никаким Вяйней! Владимир я, Владимир! И давай бери свою сумку, выходить будем.
– Ну не хочешь, так не хочешь, – бурчал Кошмарик, готовясь к высадке на финскую землю. Пожалуй, сам Тибо Шампанский [4] не готовился ступить на землю Палестины с таким благоговением, как Ленька – на владения фиников.
Между тем Володя осторожно подвел «Стального кита» к пирсу, туда, где было свободное место между двумя большими катерами. Субмарина ткнулась корпусом в деревянный настил, Володя заглушил мотор и полез в хозяйственный отсек лодки, откуда извлек стальной, но не толстый трос и два замка.
– Так, все готовы к высадке? – спросил он строго. – Ничего не забыли?
– Да у меня и не было ничего, кроме сумочки, – сказала Иринка, а Кошмарик, похлопав рукой по сумке, уже повешенной на плечо, заявил:
– Все свое ношу с собой!
– Ну так вылезай первым! – скомандовал Володя. – Прыгнешь на пирс, я тебе трос кину, за кольцо его зацепи и держи. Понял?
– Зер гут! – шутовски отдал честь Кошмарик, но его птичье лицо вдруг поменяло клоунское выражение на какое-то сосредоточенное, значительное и даже глубокое, и он вдруг сказал серьезным тоном: – Слушайте, я слово одно молвить хочу…
– Ну говори, только побыстрее! – сказал Володя.
– Нет, присесть вначале нужно, – тихо произнес Ленька, и, когда все сели, повинуясь его настроению, он заговорил: – Нам по-другому теперь «Стального кита» называть надо…