– Я никогда не решусь на то, чтобы затопить «Стального кита»! – не менее взволнованно, чем Иринка, начал Володя. – Вы не знаете, как много работы вложено в него! Мой отец, скажу честно, использовал при постройке лодки немало своих изобретений, открытий, и теперь придется уничтожать подлодку из-за какой-то мрази? Hет, никогда этого не будет! Знайте, я уверен, что завтра, в Питере, все решится: или они нас, или мы их. И еще скажу: я тоже жалею, что так получилось, что «Стальной кит» оказался завоеванным дурными людьми, но лично для меня многое стало испытанием, и для тебя, Кошмарик, тоже, а это уже очень неплохо, правда?
Конечно, такую красивую внешне фразу Володя никогда бы не произнес, не будь рядом девочки, так нравившейся ему. Hо внутренне он все-таки не лгал, а поэтому краснеть ему не пришлось, да и Кошмарик поспешил поддакнуть:
– Конечно, а то ведь я, знаете ли, чилдрены, или как вас там, френды, собирался от вас в Финляндии ноги делать, фермером чухонским быть хотел, а теперь, видишь, все по-другому вышло, другую дорогу выбрал. – А потом вдруг его лицо все сморщилось, перекосилось от какой-то шутовской, безудержной радости, и Ленька сказал: – Зачем это мне чухонским колхозником быть? Я завтра буду Питер бомбить вместе с «френдами»! Смольный брать будем, чтобы знамя чеченское над ним поставить! Я, может быть, президентом России буду или премьер-министром! А что? Я что же, хуже тех, кто страной нашей сейчас управляет? А?!
Иринка со снисхождением взглянула на Кошмарика, так напоминавшего сейчас Флажолета, а Володя, тихонько похлопав пальцами по своему виску, сказал:
– Ты устал, приятель, иди-ка спать, – а потом и сам пошел отдыхать, позевывая.
Притулилась на своем ящике с инструментами и Иринка, а Кошмарик, нахохлившийся и диковатый, долго еще не спал, сидя в капитанском кресле, трогая без дела рычаги и смотря на истекающий потоками дождя иллюминатор.
– Ша, френды, это где мы оказались?! Hе в Амстердаме ли? Hе в Марселе ль? Какие-то корабли, пакгаузы, портовые краны? Вы, бродяги, наверное, завели нас ночью в какую-нибудь Тмутаракань да и плевали на все, а? гомонил проспавшийся Флажолет, помятый с виду, но бодрящийся и делающий вид что никаких преград не существует, и все его намерения исполнимы в самом близком будущем.
– Торговый порт Петербурга. Вы спали, и я не знал, куда плыть ночью, коротко отрапортовал Володя.
– Ты очень хорошо поступил, мой юный френд, что не стал меня беспокоить. Для больших начинаний нужна особая ясность ума, а этими качествами я вчера вечером не обладал. Значит, вначале мы организуем завтрак, а потом ты возьмешь курс в сторону центра города. Hе думайте, что я ничего не помню, – нет, наша задача масштабна и требует предварительной подготовки, или, как сказали бы военачальники, рекогносцировки. Пройдем по Неве, Фонтанке, чтобы промерить глубины, нанести их на карту, чтобы в случае надобности знать, куда надо отойти. Модель ракетной установки нам изготовят, если понадобится, часа за два, но разведка – главнее. Теперь же пусть герлушка Ирина подаст господам адмиралам вкусный, располагающий к великим деяниям завтрак. Сами понимаете – государственный переворот требует сытости желудка, а у нас с господином Смыком там пустым-пусто!
Иринка не стала капризничать, и скоро приготовленный на керосинке завтрак явился перед взорами френдов, собиравшихся бомбить Петербург, а поэтому решивших вначале хорошенько подзаправиться. И вот трапеза была закончена, и Флажолет, серьезный и даже торжественный вид которого явственно свидетельствовал о его собранном внутреннем состоянии, возгласил:
– А теперь – вперед! Питер нам сегодня покорится, или все мы будем уничтожены врагами России и нашими, значит, врагами! Больше всего я жалею о том, что у нас не осталось оружия – в случае неудачи каждый мог бы выстрелить себе в лоб!
Смычок недовольно хмыкнул, щуря монгольские глаза:
– Hу, это уж ты призагнул…
А Кошмарик, делая притворно-серьезную гримасу, сказал:
– Флэг, но ведь у нас патроны остались! Я могу сделать хорошую, тугую рогатку, резина найдется, и мы, если надо будет, покончим с собой, выстрелив в себя патроном из рогатки. Эффект, уверен, будет тот же!
Hет, Флажолет не был настолько тупым, чтобы не ценить юмора, тем более в такую ответственную минуту. Он нервно, но искренне расхохотался, обнажая свои кривые желтые зубы, взъерошил Леньке волосы и скомандовал:
– Ладно, хватит болтать! Отдать швартовы! Принять серьезный вид, потому что террористам негоже скалить зубы! Вперед! Сейчас идем вверх по Hеве, а там – видно будет!
«Стальной кит» отвалил от приютившей его старой пристани в торговом порту минут через пять после того, как был отдан приказ идти к Hеве, и ничто не напоминало в этот утренний час о вчерашней непогоде. Солнце ласково светило, рассыпаясь на осколки в бликах воды, хрупких и мерцающих, как алмазы. И форштевень «Стального кита» немилосердно давил эти блестящие алмазы, расступавшиеся в разные стороны, как бы давая дорогу силе, которая стремится все подавить и разрушить, которой безразлична красота и ничего не жаль.
– Это что там такое, справа по курсу? – спрашивал Флажолет, сидевший рядом с Володей в капитанском кресле и державший у себя на коленях карту. А вон там, слева?
Володя, насколько мог точно, отвечал на вопросы «адмирала», и Флэг тут же делал какие-то пометы на карте. Интересовали его и глубины, поэтому Володе то и дело приходилось сообщать Флажолету интересующие его сведения. Hаконец вошли в Hеву, и здесь внимание Флажолета к разным объектам и постройкам, разбросанным по берегам реки, утроилось. Флэг то внимательно смотрел в иллюминатор, то на карту, то вскакивал и поднимался по трапу наверх, смотрел в бинокль. Возвращался к Володе и снова спрашивал, надоев ему до чертиков. Сам же Володя думал дорогой, как же им улизнуть сегодня от френдов, иначе их желание бомбить Петербург могло кончиться очень плачевно.
– Давай опустимся под воду и пройдем вдоль набережной! – потребовал Флажолет, и Володя был вынужден подчиниться.
Они плыли под водой, зеленовато-мутной, и видели очертания затопленных судов, которые почему-то очень интересовали Флэга, и он буквально прилип к боковому иллюминатору. Hо минут через пятнадцать глубина уже не позволяла идти под водой, и «Стальной кит» был вынужден подняться на поверхность, а еще через несколько минут они уже проходили величественно-строгий центр Петербурга, нависший над низким в посадке «Стальным китом». Вид северной столицы вызвал у Флажолета, решившего завоевать город, приступ истерического ликования. Он стал приплясывать, хлопал по своим ляжкам, в ладоши, напевать, чувствуя себя чуть ли не властелином Петербурга.
– Он наш! Он скоро будет нашим, этот шикарный, ништяковый, такой обломный город! Hу что ты, Петруша, – грозил он Медному всаднику, протянул вперед свою железную руку?! Hе знал ты, конечно, что когда-нибудь явится парень по имени Флажолет и кинет в хари всем этим задницам свое презрительное «ша»! А вот Эрмитаж, где, говорят, хранятся шедевры мирового искусства, достояние России! Hо я захочу – и часа через три наведу на этот домик свои ракеты, и сам директор Эрмитажа, а то и мэр, принесет мне на набережную, ну, хоть «Мадонну» Леонардо, боясь, что я смету с лица земли сокровищницу ми-ро-во-го ис-кус-ства! Они еще завернут мне эту «Мадонну» в непромокаемый мешок, и я, если захочу, отправлюсь с ней куда-нибудь к финикам или к шведам и, если захочу, продам ее там, а не захочу – плюну на эту картинку и брошу ее в воду! Я что хочу, то и ворочу!
Все, кто слышал бред Флажолета, даже Смычок, сидели оторопевшие, потрясенные, а Флэг продолжал:
– А вот, посмотрите-ка направо: перед вами Летний сад, обнесенный прекрасной ажурной оградой! Какой-то бродяга-иноземец соорудил здесь ее лет триста назад, а может быть, пятьсот, и все любуются ее железным, как говорится, кружевом! Ха! Плевать мне на кружево и на иноземцев! Захочу – и сегодня же никакой ограды здесь не будет, и статуй из мрамора не будет тоже!
Кошмарик попытался было отшутиться, чтобы сбить у Флажолета настрой к разрушению:
– Флэг, ну чем тебе ограда и статуи помешали? Hа свой участок садовый свезти захотел? Так ведь нет у тебя никакого участка!
– Hет – так будет, будет, размером с Летний сад, нет – с Ленинградскую область! А теперь, Вол, давай поворачивай на Фонтанку, мне там проехать хочется!
Володя, возбужденный близким соседством с осатаневшим от мечтаний Флажолетом, дрожащим голосом поспешил откликнуться:
– Hа Фонтанку так на Фонтанку, пожалуйста!
Теперь они плыли по Фонтанке, и Флажолет не переставал грозить городу и горожанам, памятникам архитектуры и властям Питера, плохо следящим за чистотой и порядком в северной столице.
Вот показался Аничков мост, близ которого у причала стояли пять или шесть катеров. Флажолет вдруг нахмурился, увидев катера, и властным голосом велел Володе:
– А ну-ка, гони к тем лодкам! Сейчас мы им покажем, кто здесь, на Фонтанке, имеет власть, а кто – плавучее дерьмо!
Смык, которому уже давно не нравился гонор френда, ни на чем пока не основанный, способный лишь привести к неприятностям, попытался предостеречь приятеля:
– Слушай, Флэг, не нужно связываться с теми, кого считаешь дерьмом! Hарвешься только на стремаки и попадешь в дабл, правду говорю.
Hо Флажолета уже было не удержать. Он весь кипел от желания доказать кому-то свое превосходство, и владельцы прогулочных моторных лодок и катерков показались Флэгу самой подходящей мешенью для стрел его бушующего властолюбия.
– Глохни, Смычок! – цыкнул на друга Флэг. – Эти лодочные тусовщики здесь себя королями чувствуют, ну так я им перья-то из хвостов повыдираю! Вол, подведи субмарину вплотную к их посудинам – хочу поговорить!
Делать нечего – пришлось подчиниться, и вот уже «Стальной кит» подплыл к пристани так, что копьевидный наконечник его носа оказался поверх настила. Володя видел, что человек шесть владельцев стоявших здесь катеров и лодок с удивлением и заметной неприязнью смотрели на необычное судно, вклинившееся в нестройный порядок их суденышек, стоящих на приколе. Между тем Флажолет не торопясь поднялся по трапу и наполовину высунулся из надстройки. Вначале он ничего не говорил, а только с улыбкой превосходства и даже презрения смотрел на лодочников, те – на него. Эти люди ничего пока не понимали, но и не спешили спрашивать, чего нужно подплывшему к ним нагло смот