Из «мерседеса» выскочил Премьер, отвел гендиректора в сторону и что-то жарко зашептал ему на ухо.
— Меня? — сказал Извольский недоверчиво. — Меня на разборку? Премьер развел руками.
— Так Негатив предъяву выставил!
— Но это не я стрелял в этого вашего Чижа! — заорал Извольский. Разбирайся с твоими парнями!
— Да там не только Чиж, — сказал Премьер, — Негатив говорит, ты многим бизнес испортил. Ихний вожак профсоюзный на этой забастовке завязан. Крепко завязан- он в конторе, которая уголь теплоцентрали продает, банкует…
— Вот что, — холодно сказал Извольский, — я не бандит, ясно? Я директор. Я директор в этой Богом проклятой стране, и если для того, чтобы ко мне пришел кокс, я должен нанимать бандитов, я их нанимаю. Если мне нужен международный рынок капитала, я нанимаю аудиторов, а если мне нужен кокс, я нанимаю бандитов. И чтобы я историй о том, что меня зовут на разборку, не слышал. Понял? Я не сплю в канаве, не обедаю в забегаловках, не хожу на работу в джинсах и не езжу на стрелки. Все усек?
— Это ты чего-то недопонял, директор, — сказал Премьер. — Ты меня на это дело подписал, а теперь в кусты. Не выйдет. Или ты едешь завтра со своей охраной, или я больше никого пальцем не трону. Въехал?
— Где эта., это., будет? — с явным отвращением процедил Извольский.
— Знаешь Вычугаевку? Извольский кивнул.
Вычугаевская была покинутой шахтой где-то на полпути между двумя городами.
— Одиннадцать, у шахтоуправления, — сказал Премьер.
— Хорошо.
Черный «мерс» развернулся и уехал. Генеральный директор вернулся к иностранной делегации во главе с представителем Европейского банка реконструкции и развития. Представитель жил в Москве третий год, но по-русски знал только «спасибо» и «икра».
— Что случилось? — осведомился представитель через переводчика.
— Ничего. Это так, один человек из отдела безопасности, — ответил гендиректор.
— This is just a man from the securities department,[4] — объяснил переводчик, и представитель ЕБРР широко улыбнулся.
— Oh! I must meet him,[5] — сказал банкир.
Крутые тачки начали съезжаться к роскошному трехэтажному особняку, записанному главой Чернореченсксоцбанка Виталием Лагиным на имя матери-пенсионерки, к восьми вечера. В девять, когда в особняк явился Денис, веселье было уже в самом разгаре.
Обширный зал на втором этаже был полон гостей. Приглашенные выплескивались на застеленные коврами лестницы и в открытые двери балконов.
На столе, уставленном разноцветной едой, возвышался торт размером с угольный отвал, и пухлый человек с детской улыбкой расстреливал этот торт из бутылки с шампанским. Черяга пригляделся и узнал в человеке Мишу Никишина, опущенного Извольским из кандидатов в губернаторы. По обеим бокам угольного сынка восторженно визжали дамочки.
На балконе, в водовороте лиц, Денис заметил белые волосы и легкий летний костюм народного депутата по кличке Негатив. Люди вокруг народного депутата, как мелкие спутники вокруг Сатурна, сливались в широкое и неразличимое кольцо.
Чуть меньшая свита сопровождала председателя Чернореченсксоцбанка Лагина, виновника торжества. Третье место уверенно держал мэр Чернореченска.
Заметив Черягу, Лагин приветственно взмахнул рукой, и сразу несколько голов повернулось к Денису, а две стоявшие рядом дамочки вдруг ожили и соблазнительно взмахнули ресницами.
Черяга стоял у входа, медленно обводя глазами зал. Он искал профсоюзного босса господина Луханова. У него было к Луханову довольно много вопросов, и самый простой был такой: почему в бумагах, которые профсоюзный босс ему передал, не было ни строчки компромата на угольных директоров?
То есть единственное, что там было — это история про фирму «Алина», но история, судя по всему, была знаменитая и прозвучала впервые в «Ахтарской правде» с подачи гендиректора Извольского. Поэтому газетные вырезки про «Алину» в досье Луханова были. И еще были кое-какие вырезки из местных газетенок, напечатанных на старой бумаге, и утверждавших, что жиды сгубили Россию и истинная фамилия Никишина — не Никишин, а Абрамович. И все. И больше ничего. Спрашивается, почему директор АМК Извольский умеет добыть компромат на соседних шахтеров, а профсоюзный босс Луханов может представить прокуратуре только треп газетный?
Кто-то тронул Дениса за плечо, Черяга обернулся и увидел мэра.
— Можно вас ненадолго? — проговорил тот.
Денис побыстрее запихал в рот кусок осетрины, поставил тарелку обратно и поспешил вслед за мэром.
Они вышли на открытую террасу и спустились по ней в сад. Среди изобильных цветов торчали тонкие прутики деревьев, и в центре сада было устроено озеро и какое-то непонятное сооружение из кирпича. Возле сооружения были раскиданы булыжники и стояли носилки с цементом, и Черяга сообразил, что герр директор занимается возведением уединенного грота.
— Вы были в Ахтарске? — полувопросительно, полу утвердительно спросил мэр. Черяга кивнул.
— И что говорит Извольский?
— Извольский говорит, что угольщики — не пенсионеры, и должны жить на свои деньги, а не на чужие.
— Я не об этом! Я по поводу стрельбы…
— Это сделал Премьер. По приказу Извольского.
— Он вам так и сказал?
— Нет.
Черяга помолчал и добавил:
— Вообще-то это не очень похоже на Извольского, а, Геннадий Владимирович? Он ведь не любит действовать через бандитов. Я вообще так понимаю, что его любимое оружие — это пресса. По крайней мере, судя по истории с выборами Никишина и со льготными кредитами.
— Какими кредитами?
— Которые вы предоставили из городского бюджета принадлежащей вам сети магазинов. Кстати, господин гендиректор мне намекнул, что защита вами шахтерских пикетов носит не совсем платонический характер. В том смысле, что чем больше они будут бастовать, тем больше правительство выделит денег угольщикам, а чем больше правительство выделит денег угольщикам, тем больше денег будет в городском бюджете, а чем больше денег будет в городском бюджете, тем больше льготных кредитов вы сможете дать собственным магазинам.
Курочкин даже не покраснел.
— Вы должны на него подействовать, — сказал мэр, — вы понимаете? Вы представитель Москвы, следователь Генеральной прокуратуры. Он должен понять, что это позиция федеральной власти, что никто не допустит беззаконных расстрелов людей, которые всего-навсего просят, чтобы правительство отдало причитающиеся им деньги!
— Я в отпуске, — сказал Черяга, — я не выражаю точку зрения Генеральной прокуратуры.
— Вадим Федорович! Но ведь Извольскому это знать не обязательно, а? А что касается того, что вы в отпуске, так ведь неурочную работу можно компенсировать. А? Я думаю — ну, тысяч пять? Не рублей, разумеется…
Черяге очень захотелось спросить, откуда мэр нищего города возьмет пять тысяч «не рублей». Наверное, из внебюджетного фонда поддержки малого предпринимательства. Но вместо этого следователь промолчал, и мэр истолковал его молчание не совсем верно:
— Ну хорошо, десять тысяч. А? Вы должны напугать Извольского, вы не понимаете, насколько это серьезно…
— О чем шепчетесь?
Денис поднял голову. Рядом, на фоне сверкающего огнями дома, стоял темный силуэт: белые волосы и загорелое, невидимое в темноте лицо.
— А, Александр Ильич, — приветливо сказал мэр, — мы вот тут с Денисом Федоровичем обсуждаем вопрос об ахтарском директоре.
— А пошел бы ты отсюда, — негромко и безо всякой интонации сказал Негатив. Руки он по-прежнему держал в карманах, и весь его легкий, худощавый силуэт напоминал изготовившуюся для прыжка кошку.
— Я? — переспросил мэр.
— Ну не кузнечик же. Мэр откашлялся.
— Я, пожалуй, пойду, — известил он Дениса. И бочком-бочком заспешил к выходу из сада.
Негатив сел на его место. Денис не шевелился и молчал. Из раскрытых окон дома отдыха то и дело доносились взрывы смеха, и где-то в расселинах будущего грота стрекотал кузнечик. Они просидели так минуты две, потом Негатив потянулся к карману и достал оттуда тускло взблеснувший крошечный револьвер. Денис напрягся, но тут же на конце револьвера вспыхнуло голубое газовое пламя, осветив загорелые руки и белые манжеты бандита, сколотые сверкнувшей в лунном свете запонкой.
Негатив зажег сигарету и спросил:
— Куришь?
— Нет.
— А я на зоне начал.
И они опять замолчали. От Негатива слегка, но все-таки попахивало спиртным. Денис испытывал большое желание набить морду человеку, вчера приказавшему выкинуть его в мусорный бачок.
— Ты на Ольгу-то зря глаз положил, — сказал Негатив, — это такая девка, охомутает тебя как Вадика. Глазом не успеешь моргнуть, как вместе в Москву укатите.
И опять Денис заметил в словах бандита некую странность. Негатив говорил так, как будто Ольга была для него отдельным живым существом, со своим характером и своими закидонами. Крестному отцу города, по идее, вообще не полагалось считать, будто у ресторанной бляди может быть характер, — не говоря уже о том, чтобы отличать характер одной от характера другой.
Веселые крики из дома сменились залихватской музыкой.
— Знаешь, откуда у меня погоняло? — спросил Негатив.
— Из-за волос?
— Да. А знаешь, где я такие волосы заработал?
Черяга помолчал.
— На зоне. Я туда в девятнадцать лет попал. Знаешь, за что?
— Да уж наверно не за пятерку по географии.
— Я спортсмен был. Боксер. Гулял как-то вечером с девушкой. Навстречу три мента. Сильно поддатых. Увидели Настю, все обслюнявились. Подошли, говорят проверка паспортного режима. Ни у меня, ни у Насти паспортов нет. Менты цап Настю и говорят: «Идем, соска, в отделение, мы тебя сейчас там оприходуем». «А я?» — «А ты, парень, иди, пока по почкам не навешали. Там и без тебя мужиков хватит».
Негатив замолчал. Потом продолжил:
— Ну, я в кулаки, а они меня втроем сапогами. Настя успела убежать. А мне предъявили хулиганское нападение на работников милиции при исполнении служебных обязанностей. Мол, подлетел к троим в пьяном виде и нагло бился почками об их сапоги. Теперь понял, почему я ментов не люблю?