Тем временем, жизнь на лежбище моржей шла своим чередом. Два десятка пепельно-бурых самок возились с малышней, так и норовящей сбежать к воде. Важные клыкачи с торчащими щетками седых усов порыкивали на моржат, неспешно патрулируя берег – явно опасаясь нападения белуг. Звери рангом пониже таскали к подножию «трона» рыбу и добытое мясо – ластоногих помельче. Хруст размалываемых костей и чавканье разносилось на добрую сотню метров, перекрывая привычный гвалт лежбища. Макар в очередной раз рассматривал жрущего вожака и думал: «Сколько ему еще осталось править, года два-три?»
Закованный в броню из костяных наростов, отзывавшихся сухим скрежетом при каждом движении, исполин был старым. Сколько ему лет, Макар не знал, может и все двадцать. Но пятна бледно розовой шкуры на мускулистых ласто-руках и на морде говорили о преклонном возрасте. Молодой или просто взрослый морж – он бурый.
– Гляди, – шепотом привлек внимание Васильев. – Во-он тот, слева. Видишь?
За годы зрение до конца так и не восстановилось, черные точки, блеклые цвета и близорукость портили картинку. Макар протер слезившиеся глаза и перевел бинокль на левый край моржового стойбища. Совсем молодой самец, только-только обраставший костяным панцирем, пригревшись на солнце, дремал, опершись широким боком на земляной вал.
– Ага. Нарушает устав – спит на посту.
– Вот мы его за это сейчас и расстреляем, – отозвался Васильев, расчехляя гарпунное ружье.
Макар, усмехнувшись в бороду, искоса глянул на возившегося с гарпуном старика, как всегда отпускавшего солдафонские шуточки. Хотя, как старика? Ему где-то лет пятьдесят пять или пятьдесят шесть. За прошедшие годы Макар привык к своей новой семье, влился в нее, стал частью. Отца, оставшегося на Новой Земле и наверняка погибшего, он никогда не забывал, но постарался попросту оставить в прошлом. Так было легче. Даже сейчас.
Тем временем одноглазый Васильев развернул длинный стальной трос, рассчитанный на вес в три тонны, так сказать на добычу с запасом. И стал привинчивать к ружью – стальной трубе с рычагом клапана и приваренным прикладом, трехлитровый баллон со сжатым воздухом. Заскорузлые пальцы бывшего фээсбэшника затряслись, от чего горловина баллона никак не попадала в выемку соединительной муфты. Макар заметил это и предложил:
– Давай я заряжу. А ты пока веревку с тросом соедини и вытрави на всю длину.
Василий сверкнул оставшимся глазом, скрипнул пеньками зубов, но промолчал. Макар знал от Ашота, что у Васильева развилась какая-то разновидность артрита, ограничившего подвижность рук. Но жалеть бывшего гэбэшника в открытую было себе дороже, затрещину словить – раз плюнуть.
Способ добычи моржей они отработали за годы до автоматизма. Один стрелял из гарпунного ружья зверю в грудину, чтобы подпружиненный носок, пробив двадцать сантиметров шкуры и жира раскрывшись стальным цветком, зацепился за ребра или застрял в хребте. А второй охотник уже бил гарпуном в шею, чтобы зверь не смог зареветь, привлекая внимание сородичей, а поскорее истек кровью, ослаб и не рвался с длинного поводка.
Северов зарядил оба ружья, проверил давление на манометрах – в норме. Затем закрепил конец троса за кольцо на гарпуне. Ощупал бутылки с зажигательной смесью, которые он держал в поясной сумке на случай экстренного отхода. Теперь оставалось подобраться для выстрела как можно ближе, метров на тридцать. Можно и больше, гарпун надежно пробивал шкуры ластоногих и с пятидесяти метров, правда, попасть из самодельного пневморужья становилось уже совсем сложно. Вымазав руки, лицо и оружие в смеси золы и топленого моржового сала, чтобы перебить запах человека и железа, они поползли к выбранной цели.
Ползти по открытой местности, волоча за собой трос, медленно, метр за метром, вымеряя каждое движение, сливаясь с пестрым ковром изо мха и лишайника при свете яркого солнца – та еще задачка. Конечно, ночью легче, чего уж. Ночь уже через месяц, но ждать так долго нельзя. Стая, скорее всего, попросту уйдет с лежбища до следующего полярного дня. А моржи в этот момент ревели, воняли рыбой, чесали друг другу спины своими страшными бивнями, лепили из грязи подобие загончиков, отгораживаясь от суетливых соседей. В общем, жили, не ожидая нападения.
А Макар, глядя на эту идиллию, почему-то вспоминал день, когда на станцию напали норвежские браконьеры. Тогда жители арктического треугольника победили. И теперь, подбираясь к лежбищу, они сами были теми норвежцами – пришли отнять жизнь у других, чтобы выжить самим.
Васильев, добравшись до удобной ложбинки, подал сигнал Макару и потихоньку, не спеша, приподнял ружье, обшитое песцовой шкуркой. Острое жало гарпуна с отставленным носком глядело в мерно дышавшую тушу. Макар тем временем отполз на три метра правее и прицелился в горло моржа, ниже едва видневшегося ушного отверстия, где костяная бляшка еще не наросла. Молодой морж, прикрыв глаза, дремал.
Макар рывком открыл клапан баллона, высвобождая все пятьдесят атмосфер давления. С упругим «ш-шд-ду» двухкилограммовый гарпун, дзинькнув тросом, пробил горло моржа насквозь. Хрипя и фонтанируя темной кровью, могучий зверь, суча когтистыми лапами, стал заваливаться на бок.
Послышалось второе «шд-ду» и блеснувшая на солнце стальная молния ударила моржа в грудину. Васильев рванул трос на себя. Гарпун, вспоровший двадцать сантиметров шкуры, жира и мышц, уцепился раскрывшимися когтями носка точно меж ребер. Издав гортанный вопль, молодой зверь повалился на земляной вал, удачно свесившись через край. То тут, то там, по всему стойбищу заголосили часовые, к валу уже спешили седые клыкачи.
– Валим! – скомандовал Васильев и, подхватив ружье, кинулся бежать.
Макар бросился следом. Охрана моржового поселка грузно переваливалась через вал, чтобы преследовать нападавших но, проковыляв метров пятьдесят, остановилась, грозно рыча людям вслед. Остальные моржи окружили убитого сородича плотной толпой.
Шагом вернувшись к роверу, Макар ощупал двигатель и, убедившись, что тот не просто остыл а еще и замерз, зажег небольшие горелки на моржовом сале под масляным поддоном и топливным баком. Васильев же, усевшись на телегу, стал распаковывать мешок, доставая вяленое мясо, печеные яйца и немного зелени.
– Подождем пока успокоятся, – Василий протянул кусок мяса Макару и принялся разжевывать свой.
Ровер надсадно ревел движком, выдавая все тридцать, а то и тридцать пять километров в час, приближаясь к городку моржей. Васильев, держась за поручни, приготовил крюк, на цепи закрепленный к раме мотоповозки. Возбужденные убийством сородича и приближающимся шумом, моржи беспокойно сновали по территории лежбища. Возвышавшийся горой альфа-самец гортанно лаял, раздавая команды клыкастому гарнизону.
Машина приблизилась к валу метров на пятнадцать, Васильев стал забрасывать бутылки с зажигательной смесью, огонь вспыхнул, жирно чадя и разбрызгивая белые искры. Кинувшиеся было в атаку моржи отпрянули от ревущего пламени, оттесняя грузными телесами самок и молодняк к воде.
Крюк, волочившийся по земле, зацепился за трос, машина встала на дыбы, истошно ревя движком и разбрасывая камни. Но гарпуны засели крепко. Макар, навалившись на руль, вдавил педаль газа, выжимая из дизельного движка все крохи лошадиных сил. Туша сдвинулась с места, все быстрее волочась, увлекаемая звенящим тросом. Теперь дело оставалось за малым: удалившись на приличное расстояние, спокойно затянуть тушу лебедкой на прицеп и не спеша доставить на станцию.
Макар подрулил к воротам, подождал, пока Васильев их откроет, и завел ровер под крышу ангара. На шум из главного модуля вышли Ашот с женой Жанной. Кто как не медик сможет со скрупулезной точностью разделать подвешенную на крюке кран-балки тушу весом в тонну? Только медик Ашот.
А морж – зверь крайне ценный в хозяйстве. В его могучем теле почти нет бесполезного. Толстая, даже толстенная шкура в десять сантиметров, усиленная природной костяной броней, – это прекрасный материал для укрепления обветшавших стен жилого модуля станции, материал для крепких жилетов, подошв и лодок.
Десятки килограммов жира будут растоплены и залиты в бочки, чтобы потом стать топливом для костров, ламп, печек-буржуек и жиром для готовки. Крепчайшие кости и бивни – прекрасный материал для настоящих арктических ножей и наконечников копий, в отличие от стальных, никогда не покрывающихся льдом, сохраняющих остроту даже в лютый мороз. Из кишок можно сплести прочные веревки и сшить непромокаемую обувь. Ну и конечно темно-красное, с крупными волокнами, мясо, будучи впрок завялено и засолено, сварено и зажарено, послужит пищей, разнообразив скудный рацион жителей Треугольника на долгие, долгие месяцы.
Пока Ервандыч с женой потрошили подвешенного моржа, близнецы Пашка и Николай таскали куски мяса и прочий ливер к матери в импровизированную разделочную под навесом, где Маша складывала его в бочки, пересыпая крупной морской солью. Макар решил осмотреть движок ровера, уж больно не нравился ему звук работы двигателя. Вот приди в негодность мотоповозка, и станция останется без транспорта, ведь двухзвенный вездеход давным-давно приказал долго жить – рассыпалась коробка передач ровно после двадцатой ходки за топливом на заброшенный военный аэродром.
Васильев тогда снарядил экспедицию на аэродром, как сейчас помнил Макар, – надеясь заполучить передвижную атомную электростанцию! Однако надежды его не оправдались. ПАЭС все-таки была именно там, где он и предполагал, правда, полуразобранная и без радиоактивного топлива. Зато обнаруженный подземный бункер-хранилище, под завязку заполненный бочками с авиационным керосином и «зимней» соляркой, поддерживал жизнь Треугольника все эти годы.
Правда, сейчас уже было полегче и маленький поселок последние восемь лет не зависел от электричества так сильно, как раньше: севший на мель арктический танкер «Морская звезда» всего в ста метрах от берега позволил перевести отопление с отживших свое генераторов на печку, работавшую на сырой нефти. Да и стародавние солнечные панели вырабатывали достаточно энергии, чтобы худо-бедно освещать оранжерею.