Чеченец исчез так же тихо, как и появился. Соколов покусывал губы и напряженно думал. «Я прав, – решил он. – По плотине танки не пройдут. Там и бронетранспортерам опасно пытаться проходить. Только вброд, только в том квадрате, на который я указал. Сейчас главное свои танки не потерять, иначе немцы прорвутся».
– Блохин, передать по цепочке, чтобы все отползали назад, за крайние дома и развалины. Тихо, не поднимая головы.
Громким шепотом стали передавать приказ, зашуршали камни, послышалось позвякивание оружия. Отползали молча, кажется, бойцам передалась тревога командира. Опытные солдаты поняли, чего опасался командир – артналета или неожиданной атаки фашистов. И тогда уж за камешком не спрятаться. Это не позиция – почти чистое поле. И окопаться не успеть. Сил мало. Контратака захлебнулась, значит, надо отойти.
Соколов крутил головой, посматривая на бойцов. Он увидел только двух милиционеров. А их было, как сказали в штабе, человек двадцать. Почти все местное отделение милиции во главе с майором. Два взвода саперов. Но человек тридцать или сорок все же есть. Молодцы, их дело мосты наводить, укрепления строить, мины ставить, а они вон как воюют. И стреляют хорошо. Жалко карабины у всех, а не автоматы. Хотя, на расстоянии до пятисот метров, пока немцы не подошли, карабины и винтовки лучше. Точность одиночного выстрела выше, чем очереди из автомата. И расход патронов меньше.
А вот ополченцев лейтенант потерял почти всех. Эх, заводчане, заводчане! Храбрый вы народ, да только подготовки не хватает. Но что поделать, когда такая ситуация, что каждый на счету, кто может держать в руках оружие.
Злость копилась в душе, заполняла собой все нутро. Алексей понимал, что злость – плохой советчик командиру в бою, но это чувство помогало не думать о своей смерти, оно помогало подниматься и крушить врага. «Я бы пришел в ужас в свои школьные годы, – подумал Алексей, – если бы мне сказали, что придет время, когда я буду хотеть убивать!» Но это война.
– Пошли, – прошептал Соколов Блохину и первым стал отползать назад.
Они преодолели не больше двух десятков метров, когда в воздухе зашипели снаряды. Лейтенант бросился в глубокую воронку, чувствуя, как туда же падает Блохин. Первые взрывы были далекими, но потом снаряды стали рваться все ближе и ближе. Земля летела на голову, на спину, камень больно ударил по ноге, но Соколов только сильнее сжимался в комок и мысленно молил небо о спасении.
Земля дрожала и подбрасывала людей, кажется, она даже стонала. «Держись», – шептал Соколов, закрывая голову руками. Он даже не понимал, кому шепчет – себе или страдающей в этот момент земле. А может, просто пытается отвлечься от мыслей о смерти. Еще удар! Еще! Он не чувствовал ног, так их завалило.
Стараясь выбраться наружу, Алексей усердно шевелил всеми конечностями, плечами и головой. А когда с облегчением понял, что выбрался, вздохнул полной грудью и перевернулся на спину. В глазах плыло, в голове гудело, но небо перед ним было чистым и ясным. И светлым. «Рассвело, – подумал Алексей. – А почему так тихо? Я оглох или больше не рвутся снаряды? Неужели немцы пошли в атаку?»
Соколов приподнялся и высунулся из воронки. Из низины с рычанием выбирались танки, поднимались и перебегали фигуры немецких солдат. Начали бить пулеметы – по камням, по развалинам задний на окраине города.
– Атака, Блохин, атака! – Алексей толкнул сержанта, но тот остался неподвижным. – Блохин! – закричал лейтенант и стал трясти автоматчика за плечи.
Но сержант спокойно и равнодушно смотрел в небо открытыми глазами. Изо рта мимо опаленных усов сбегала струйка крови. Первые ее капли уже смешались с пылью, а следом наплывали другие – красные, яркие.
Алексей опустил Блохина на землю, потом провел пальцами по его лицу, закрывая мертвые глаза. На ладони осталась кровь. Лейтенант смотрел на нее, не пытаясь вытереть, потом взял автомат Блохина и передернул затвор:
– Ну, идите! Я тут. Я еще живой!
За спиной было метров пятьдесят свободного пространства, дальше начинались развалины крайних домов, где укрылись бойцы. Сейчас Соколов был один на переднем рубеже. Отойти не удастся, добежать не успеть. Срежут первой же пулеметной очередью. И не уползти. «Значит, будем воевать здесь, – спокойно подумал Алексей, сжимая приклад «ППШ» и нащупывая пальцем спусковой крючок.
Немецкие танки открыли огонь по развалинам, видимо, пытаясь деморализовать оставшихся в живых русских, если они еще оставались после шквала артиллерийского огня. Камни молчали, и Соколов в какой-то миг испугался, что он вообще единственный, кто выжил в этом аду. Значит, ему остается подняться в полный рост, встать на пути врага и выпустить единственную и последнюю очередь из автомата. Последнюю – потому что больше не успеть.
Но тут за спиной со знакомым звонким гулом ударила пушка «тридцатьчетверки». Этот звук он никогда не спутает с выстрелом другого орудия. Звук, ставший родным, как голос друга.
Выползавший из оврага головной немецкий танк замер на месте. Два других начали водить стволами, искать цель. Из развалин дружно ударили винтовки, длинными очередями заработал «дегтярев». Немецкая пехота заметалась, солдаты начали пригибаться и стрелять в сторону русских, кто-то падал на землю, но офицеры тут же поднимали их и гнали вперед, в атаку.
Снова немецкие танки открыли огонь из пушек. Набирая скорость, они пошли на сближение. Расчет был ясен – войти в мертвую зону, где развалины мешали советским танкистам наводить орудия, выйти из зоны обстрела, заставить «тридцатьчетверки» попятиться, покинуть укрытия.
Снова выстрел, и еще один танк замер на месте. Открылись люки, немцы стали покидать подбитую машину, но двое сразу упали под пулями красноармейцев.
Соколов был счастлив. Умело, очень умело действуют его подчиненные. Он не может сейчас руководить боем, но танкисты и без него все делают правильно. Два из трех танков подбиты. Только бы Логунов и Началов не двинулись с места. Надо стоять и бить из укрытия. Неизвестно, что там немцы подготовили еще.
Вражеская пехота залегла, но изредка делала попытки подняться и идти вперед. Алексей несколько раз вскидывал автомат, но немцы словно чуяли – падали на землю и пятились назад. Не нравится, сволочи, не получается!
И тут случилось страшное. Справа со стороны реки вдруг вырвались еще два танка. Черно-белые зловещие кресты. На большой скорости они пошли к развалинам прямо на позиции саперов и во фланг советским танкам. Выстрел, другой. Алексей вжался в землю, видя, как танки идут прямо на него. Эх, гранату бы сейчас. Хоть одну!
Но тут навстречу танкам поднялся какой-то боец. В его руке – противотанковая граната. Рано, рано поднялся! Соколов даже скрипнул зубами от досады. Боец взмахнул рукой, но тут же упал как подкошенный.
Танки все ближе, они пройдут в нескольких метрах от лейтенанта!
За спиной снова выстрелила «тридцатьчетверка». Удар болванки пришелся прямо в передний каток гусеницы фашистского танка. Соколов пригнулся – осколки гусеницы и бронебойного снаряды взвизгнули над его головой. Танк дернулся, как будто ударился в стену, и закрутился на одном месте. Второй снаряд ударил в корпус левее места механика-водителя.
Теперь в нескольких метрах от себя лейтенант видел замерший грозный танк и дыру в броне, похожую на вмятину в сдобной булке.
Открылся люк механика-водителя. Немец был ранен, его лицо заливала кровь. Он с трудом просунул свое тело, чтобы покинуть танк. И тут Соколову в голову пришла идея. Он посмотрел на лежащего рядом мертвого сержанта и прошептал: «Мы еще повоюем, Блохин. Мы еще живы».
Алексей короткой очередью сразил немецкого танкиста, тот повис на броне, растопырив руки. А в башне подбитого танка уже открывался верхний люк, за ним боковой. С гортанными криками танкисты стали поспешно выбираться наружу, опасаясь нового снаряда, от которого мог начаться пожар и сдетонировать боезапас.
Соколов выждал пару секунд, потом короткими очередями в упор расстрелял убегающий экипаж. Один немец остался висеть на командирской башенке, второй упал на землю, третий застрял в боковом люке головой вниз.
Немецкие солдаты не видели Соколова, танк закрывал его, но свои могли узнать лейтенанта-танкиста по его ребристому шлемофону.
Теперь надо торопиться. Чем немецкий танк отличается от советского, Соколов знал. За год войны он пополнил свои знания, вынесенные из танковой школы, он не раз бывал внутри немецких трофейных танков. Нередко приходилось рассказывать молодым танкистам, в основном из пополнения, об особенностях, сильных и слабых сторонах немецкой техники. И сейчас Алексей действовал быстро и точно.
Запрыгнув на броню подбитого танка, он вытащил из бокового люка мертвого немецкого наводчика и сбросил его на землю. Теперь быстро ногами вперед. Немного мешали ноги командира, висящего сверху, но это можно было пережить.
Внутри тошнотворно пахло кровью и внутренностями. Бронебойный снаряд угодил в корпус танка там, где сидел радист-пулеметчик. То, что от него осталось, выглядело безобразно, но советского лейтенанта это волновало мало.
Снаряды есть. Соколов выхватил из укладки бронебойный и загнал его в казенник пушки. У немцев башня поворачивается электромотором, это сейчас кстати, рука еще плохо слушается после бомбежки.
Теперь – к прицелу. Вот он, гад, идет, корму подставил. Алексей старательно совместил метки прицела, целясь в мотор вражеского танка. Выстрел! Лязгнул затвор, выбрасывая гильзу, ударил по ногам мертвого немецкого командира. «Потерпишь», – зло прошипел Соколов, загоняя новый снаряд в казенник пушки.
Танк загорелся как костер. Перегретый мотор, пары бензина и рядом – открытый огонь. Это было удовольствие – повелевать чужой машиной, использовать ее против ее же хозяев. Это была месть, святая и долгожданная!
Доворот башни, еще немного. Совсем чуть-чуть, и другой немецкий танк скроется за развалинами. И окажется сбоку от танка Началова. Тогда «восьмерке» придется отходить, разворачиваться. И немцы снова поднимутся в атаку. Получи!