После того, как Эрл Сур уехал вслед за девушкой, Римар Жункей в сопровождении двух молчаливых мрачных телохранителей продолжил свой путь. До Пиерóна оставалось несколько переходов. На пути к нему Римар, как и говорил телохранителям при найме, собирался приобрести товар для своих лавок в столице, где цены намного выше, чем за её пределами, поэтому выгода намечалась очевидная. Ожидаемая прибыль покроет все расходы. К тому же он избавился от ненужной ему девушки, получив назад сто монет серебром. И здесь он не прогадал. Да ещё и лошади разбойников.
От этих мыслей купец пребывал в прекрасном расположении духа, время от времени пришпоривая лошадь и вырываясь вперёд. Впрочем, телохранители не дремали и вовремя догоняли его, зорко поглядывая по сторонам, опасаясь лучников. Они вполне могут оказаться где-нибудь на пустынном участке дороги, поджидая одиноких или немногочисленных путников.
Однако наряду с приятными мыслями о предстоящей выгоде, размышления о юноше вызывали у Жункея беспокойство, он увидел свой шанс, о котором не стал говорить напрямую там, в Фессаре. При благоприятном стечении обстоятельств этот юноша вполне может стать королём Колмадора, у него на это есть все права. Но наместник очень опасный враг наделённый властью ограниченной лишь аджеронами, поставившими безродного рыбака во главе королевства. В воле наместника уничтожить любого претендента на трон, в особенности, если тот имеет все права.
Юноша наивен и не знает жизни. Помощь такого человека как Римар Жункей ему очень не помешала бы, а у самого купца появлялась неплохая возможность стать главным советником молодого короля. Однако есть ещё аджероны. Уж они-то точно не допустят возрождение династии Саорлингов, им сильный Колмадор не нужен, они видят его лишь своей вассальной вотчиной, откуда течёт большая дань. О, как это унизительно для свободолюбивых колмадорийцев! Все мечтают о возрождении прежнего величия и возвращении былой мощи!
Именно об этом и думал Жункей тем вечером в своём доме. Но сын погибшего в сражении короля Атуала Третьего оказался непрост. Недаром в его жилах течёт кровь славного рода. Своевольство юного наследника бросившегося за этой девчонкой весьма расстроило купца, давно понявшего, что любовь вещь преходящая. Но разве можно это объяснить молодому горячему юноше, потерявшему голову при виде Ойси. Признаться, и сам Римар был удивлён её красотой, свойственной лишь чистокровным колмадорийкам из древних родов. Но он уже умудрён жизнью и убелён сединами, едва укрывающими почти облысевшую голову. Его опыт говорит лишь об одном: красота и юность недолговечны, а любовь штука непостоянная.
Пустынная дорога петляла между невысокими холмами, поросшими чахлой растительностью, солнце давно перевалило зенит, жаркий и безветренный день клонился к закату, но духота не спала. Тени удлинились. Пора было задуматься о ночлеге.
Эту часть пути Римар, как и все путники, не любил: мало того, что дорожные посты располагались на большом отдалении, так ещё и постоялых дворов при них не имелось. И это на тракте, ведущем в столицу!
Отдавая дань справедливости, купец признавал, что такое плохое место на всём пути всего лишь одно. В нескольких перестрелах[2] от дороги лежали руины старинного мёртвого города Азайн. Когда-то путь пролегал через него. Уже потом дорога отдалилась от разрушенных жилищ и крепостных стен и запетляла среди холмов. Путники предпочитали удлинившийся, петляющий путь прямому, лишь бы не видеть разрушенного, заброшенного Азайна.
История его захвата и разрушения уходила в глубокую древность, когда колмадорийцы вели захватнические войны, расширяя границы своей тогда ещё небольшой территории. Их войско осадило вольный и независимый город-государство Азайн, не захотевший подчиниться завоевателям и закрывший ворота. Колмадорийцы — жестокие и беспощадные воители — всё же пообещали пощадить всех, если горожане откроют ворота и преклонят колени перед их предводителем, признав его власть. На это защитники ответили со стен презрительным смехом и разящими стрелами.
Луна дважды исхудала и выросла пока продолжался почти непрекращающийся штурм. Измотанные защитники дрались отчаянно, погибших на стенах мужчин заменяли женщины и подростки… Сдаваться они не собирались. Под стенами всё было утыкано пущенными стрелами, усыпано телами убитых, завалено сброшенными на головы атакующих камнями, сломанными лестницами… И всё же колмадорийцы ворвались на стены, а потом и в город. За его непокорность захватчики устроили повальную резню, убив всех, даже младенцев, не пожалев скот, лошадей и собак с кошками… Кровавые реки текли по улицам захваченного города, жалобные крики жителей тонули в ненасытных рыках победителей, алкающих крови…
Затем предводитель приказал разрушить город до основания, чтобы о нём стёрлась сама память.
Потомки об этом не забыли, как не забыли и самого предводителя — одного из первых в роду Саорлингов. Его имя — Вирг стало нарицательным. Когда кого-то хотели упрекнуть в излишней кровожадности, его называли «вирг». Древним предводителем пугали непослушных детей, говоря: «Вот, придёт Вирг Кровавый и утащит тебя в Эрид».
А в заброшенном городе, ходят слухи, до сих пор по ночам слышны тяжкие жалобные стоны, детский плач. Кто-то говаривал, что видел и тени замученных жителей, так и не нашедших упокоения, бродящих по ночам среди заросших мхом мрачных обломков…
Люди, привыкшие к жестокости с рождения, не знавшие другой жизни, принимавшие жестокость за норму, всё же содрогались от подобных случаев, храня и передавая из поколения в поколение сказания и легенды. Вот почему Азайн забросили, вот почему дорога ушла от него в сторону, удлинившись, запетляв среди холмов.
Когда солнце коснулось верхушек холмов, телохранители поступили настолько неожиданно, что Жункей откровенно струсил и решил что его хотят ограбить, а может даже убить. Мóлодцы, не говоря ни слова, взяли под уздцы его лошадь и свернули с дороги, направившись в сторону Азайна. Торговец вырвался и припустил было гнедую прочь, проклиная своего управляющего домом в Фессаре, посоветовавшего нанять этих головорезов. Однако парни нагнали Жункея, и когда он решил, что его вот-вот зарежут, успокоили купца, предложив неслыханное — переночевать в руинах мёртвого города. Объяснили они это просто — тени умерших вреда не причинят, а вот оставаться у дороги или где-нибудь на холме небезопасно, разбойники вполне могут захотеть поживиться добром путников, что уже случилось минувшим вечером. В мёртвый город вряд ли кто рискнёт сунуться. Так что там они смогут спокойно отдохнуть и выспаться.
Как раз в последнем Жункей, наслышанный о леденящих кровь легендах руин, очень сильно сомневался. Ещё не отойдя от испуга, купец согласился, мысленно вознеся молитву богам, не пожелавшим его смерти, и также мысленно ругая телохранителей за их угрюмость и молчаливость. За то, что они ничего не объяснили, свернули в сторону города, напугали до смерти. Будто не он нанял их, а они едут сами по себе и разрешили ему присоединиться. С этими несносными колмадорийцами никакого сладу: один бросает всё и устремляется за девчонкой, эти двое сами себе на уме, захотели свернуть — свернули…
То ли дело эсмáнты — народ Римара Жункея. Они всегда были торговцами, умными и расчётливыми. Редкий эсмант бывал беден, потому как почти каждый умел заработать звонкую монету и самое главное правильно распорядиться ею, чтобы принесла ещё бóльший доход. Эсмантам голова дана, чтобы думать. Когда нужно, они говорят, а когда не нужно говорить, они молчат. Зачем боги дали головы колмадорийцам, не понятно. Наверное, для того чтобы рты выкрикивали победные кличи, ругательства и угрозы.
Накрытый хаосом мыслей, купец положился на удачу, никогда не оставлявшую его, и уже загоревшийся азартом нового, непознанного, да ещё и будоражащего кровь жутковатыми легендами о неупокоившихся тенях мертвецов разрушенного города.
Глубокий и широкий крепостной ров когда-то наполняла вода. Теперь же он пересох, берега стали не столь круты и заросли травой и кустарником. За рвом виднелся давно осевший и уплотнившийся тоже заросший земляной вал, а за ним просматривалась груда покрытых лишайником и мхом камней от крепостной стены. Кое-где на камнях сумел укрепиться всё тот же кустарник, раскинувший колючие веточки с мелкими листьями. Повсюду запустение, наполненная тревогой тишина, довлели минувшие столетия и особое ощущение сотворённого когда-то зла, не рассеявшееся даже спустя века.
Напрасно Жункей надеялся, что телохранители не станут преодолевать ров и заезжать за разрушенную стену. Они именно так и поступили, выбрав наименее глубокое место для проезда, и совершенно равнодушно, в отличие от купца, направляя лошадей в городские развалины.
«Этих парней ничем не проймёшь! — в смятении размышлял Жункей, исподтишка поглядывая на спутников, сохраняющих мрачное спокойствие под стать древним руинам. — Неужели они вообще ничего не боятся? Ведь должно же быть что-то, способное их напугать? Или они так часто встречались со смертью, что уже свыклись с её холодным дыханием? И всё же стоит признать, с ними мне гораздо спокойнее и в то же время страшно. Кто разберёт, что у них на уме? А ведь я даже не знаю имён этих парней…»
Меж тем темнота совсем сгустилась. Спешившись, путники достали из седельных сумок немудрёный дорожный провиант из сушёного мяса, ржаных лепёшек и воды в небольших бурдюках из шкуры ягнёнка. Затем стреножили лошадей и отпустили, предоставив возможность самим искать пропитание в виде невысокой травы, пробивающейся из-под каменных фундаментов и стыков мощёных булыжником кривых улочек, с лежащими по сторонам унылыми развалинами.
Все трое устроились у обвалившейся стены, заросшей мхом. Тем самым путники прикрыли спины от возможного нападения. Костра не разжигали — вечер был душным, да и готовить на нём никто не собирался, все обходились простой пищей, запивая её водой.
Кругом было почти тихо, только далёкое рычание хищников и жалобные крики их жертв нет-нет, да и разносились в темноте.