мая рот от внезапного приступа рвоты, когда Нюрхинен вдруг среди обеда выплевывал на стол живую лягушку.
Хейно заметил, что Саарела и Куусисто скрылись за тягачом.
Он забеспокоился:
— Опять они хотят смыться!
Вскоре он нашел их. Саарела и Куусисто сидели по другую сторону машины.
— Я уж думал, вас снова контузило взрывной вол
ной.
— Пошел ты к черту! — окрысился Куусисто.
Над самыми верхушками деревьев вновь заревели
моторы и загрохотали выстрелы. Хейно моментально бросился на землю под прикрытие транспортера. Но и лежа здесь, рядом с Куусисто, он не унимался:
— К черту в пекло мы все сейчас и отправимся! Но и ты тоже с нами! И уж будь покоен, я позабочусь, чтобы ты не сбежал по дороге!
Когда самолеты пронеслись, солдаты погрузились на транспортер. Подошел и капитан. В руке у него был «фауст-патрон».
— На крайний случай, — сказал он, отдавая его Кауппинену. — Если подойдет чересчур близко.
Кауппинен взял «фауст» и, не говоря ни слова, полез в кузов тягача. Суокас сдвинул брови, однако и на этот раз воздержался от замечаний, а обратился ко всем:
— Хватит ли вам снарядов?
Поскольку никто не ответил, он сам — проверил запас.
Мало. Надо взять еще, сколько поместится. Молча таскали они из погреба снаряды и грузили, хотя гораздо охотнее выбросили бы их вон. Мало приятного находиться в машине с таким грузом. Суокас. понимал это и приказал им постоянно наблюдать за воздухом. Конечно, он знал, что они будут следить и без его указаний, но он хотел хоть как-то нарушить это угрюмое молчание.
— Солдаты, — обратился он к ним, видя, что все словно воды в рот набрали, — если противнику удастся прорвать наш, главный оборонительный рубеж, положение станет крайне опасным. Ваша задача — помешать этому.
Он заметил, что кто-то иронически усмехнулся, но продолжал развивать ту же мысль:
— В войне не имеет решающего значения численный перевес в живой силе и вооружении. Всегда побеждало упорство и непреклонная воля. Вспомните массовый героизм времен зимней войны. Этот дух жив и поныне.
Он хотел сказать еще что-то для поднятия в солдатах боевого духа и готовности к самопожертвованию, но Кауппинен прервал его, крикнув:
— Ясно, давай заводи!
Заработал мотор тягача, и капитану пришлось поторопиться:
— Фельдфебель Койвисто проводит вас на позицию.
— Вперед, сыны отчизны! — воскликнул Сундстрем. — Хоть сил и нет, но воля готова делать чудеса!
Насмешка была такой явной, что капитан Суокас в конце концов потерял самообладание. «Сто-ой!> —закричал он. Но тягач уже рванулся вперед, и водитель не слышал приказа. Ветки трещали под гусеницами, мотор рычал, машина прыгала и раскачивалась, как на волнах.
И среди всего этого треска и грохота отчаянно заголосил, запричитал, шамкая беззубым ртом, Нюрхинен:.
— На шмерть, на погибель брошает наш родина!
Суокас инстинктивно схватился за пистолет, но… выругавшись, пошел прочь. Полевой телефон настойчиво гудел в командирской палатке.
Из-за поворота долетали звонкие пушечные выстрелы.
Там был танк. Когда орудийный огонь стихал или переносился дальше, рокот танка слышался совершенно отчетливо. Каждую секунду танк мог выглянуть из-за бугра. Поэтому Кауппинен и был все время начеку у пушки.
Рядом Ниеминен потел с лопатой в руках. Фельдфебель Койвисто пошел на разведку местности. Позиция была неудобна: слишком малая видимость. Но дальше продвинуться нельзя, потому что дорога и обочины заминированы. Ниеминен опустил лопату и утерся рукавом.
— Черт знает что такое! На каждом повороте надо рыть себе эти ямы! И чего мы здесь остановились? Танк ведь не попрет через минное поле! Каждый раз у нас не тем местом думают!
Он сделал еще несколько бросков лопатой и снова выругался:
— Нет, я забастую! Не пойду никуда и не воткну больше. лопаты в землю. Во всяком случае, на такую позицию, как мы вчера вечером были — ни за что! Капитан тоже проповедует насчет героизма. А по-моему, это же глупость — идти на убой, словно скотина.
Кауппинен не отвечал, и Ниеминен продолжал рыть яму. — Земля была песчаная и осыпалась с лопаты, но он упорно копал, потому что надо же сделать укрытие хотя — бы от осколков, если хочешь остаться в живых.
— По дороге сюда уцелели просто чудом. Только выехали, как налетевшие штурмовики загнали в лес. А тут будто по заказу принялась молотить «гектарная пушка». К счастью, она не накрыла всего леса, а только край его, но можно было живо себе представить, что еще ждет впереди.
Рядом в карьере, где брали гравий для дороги, тоже вовсю работали лопаты, хотя выемка и без того была довольно хорошим укрытием, если только не случится прямое попадание. Куусисто уже по горло зарылся в землю, но все еще трудился. То и дело его голова выглядывала наружу, глаза устремлялись в небо, и он снова скрывался, как крот в норе. Один лишь Саарела не работал. Он сидел, покуривая, над окопом Куусисто и казался погруженным в глубокие раздумья. На самом деле все чувства его были насторожены. Как бывалый фронтовик, он рассчитал, что в случае опасности прыгнет в окоп Куусисто, где, конечно, вполне хватит места и для двоих. — ….. Саарела привык не слишком утруждать себя работой с тех пор, как уволился с должности кочегара практиканта. На его жизненном пути всегда встречались простаки, которые выручали его. Кроме последнего случая в Кекройла, он и предположить не мог, что здесь не окажут уважения если не ему самому, то хотя бы его железному кресту. В следующий раз, если придется уходить, надо действовать умнее. Мысль об уходе не покидала Саарела. Оставаться невозможно, и медлить нельзя. Иначе нервы не выдержат, он это знал. К капитану обращаться бесполезно. Больше он никаким объяснениям не поверит. Саарела ненавидел теперь командира дивизиона прямо-таки безумной ненавистью. Капитану повезло в жизни, а ему — нет. Капитан сохранил самообладание, а он сломался. Капитан его презирает, а он не может ответить тем же. Если бы продолжать войну среди своих, в батальоне СС. Но батальон расформировали. Саарела был теперь точно волк, изгнанный из стаи.
Он бросил окурок, проверил на ощупь запас провизии, в хлебной сумке и усмехнулся. Он расстанется с этой шайкой, как только они выйдут поближе к передовой. Тогда никто не сможет загнать его обратно. А затем — курс на север. Там немцы.
Поблизости окапывался Хейно. Он все время старался быть недалеко от Саарела и Куусисто, чтобы присматривать за ними. «Теперь уж они у меня не удерут! Я позабочусь об этом».
Особенно подозрительно вел себя Саарела. «Что это он не зарывается в землю? Может ведь улизнуть так, что и не заметишь!»
Это так беспокоило Хейно, что он не выдержал и крикнул эсэсовцу:
— Берись-ка за лопату, пока не поздно! Или ты опять думаешь, что я тебе выкопаю щель? Если так, то ты жестоко ошибаешься!
В глазах Саарела вспыхнул огонек, затем он, улыбнувшись, кивнул на окоп Куусисто и ткнул пальцем себя в грудь. Дескать, вон на кого я рассчитываю. Хейно хмыкнул и хотел было сказать что-то по этому поводу, но в это время на краю карьера появился фельдфебель.
Пошли, ребята. Захватите с собою побольше снарядов. И «фауст» тоже. Пушку выкатим на позицию вручную. Пехотинцы нам помогут. Тягач останется здесь.
Злые, они вылезли из окопов. Опять напрасно трудились. Не в первый раз и, видимо, не в последний. Но что случилось, в чем дело? Хейно спросил:
— Где же эта позиция? Там, у пехоты, что ли?
— Да… — ответил фельдфебель уклончиво. — Вернее, даже несколько впереди. Хорошее место. Там мы господствуем над широким пространством.
Парни понурили головы. Только Сундстрём не менялся. Он улыбнулся знакомой детской улыбкой и произнес:
— Кто прошел путь, имеет что сказать.
Койвисто усмехнулся, а Хейно гаркнул:
— Катись ты ко всем чертям! Перед нами путь, о котором никто из нас никогда ничего не расскажет!
Нюрхинен издал звук, похожий не то на храп, не то на ржание, однако не сказал ни слова. Он сильно изменился, стал странно молчаливым и серьезным. И тут, копая укрытие, он казался рассеянным, часто останавливался и стоял, опустив лопату и уставясь куда-то в пустоту. Правда^ сейчас на его странности никто не обращал внимания. Всем было не до того. Пошли за орудием. На полпути они вдруг. услыхали гул выстрелов «гектарной пушки». Фельдфебель едва успел крикнуть: «Рассыпься!» — как ракеты засвистели совсем близко. Заполыхало пламя. Воздух, сотрясаемый разрывами, бил в уши словно кувалдой. Огромные осколки вжикали, как косы на лугу. Песок, камни и целые кусты сыпались с неба на голову.
Куусисто попытался было вскочить, но Хейно схватил его за обе ноги и зарычал, оскалив зубы:
— Врешь, черт, не. уйдешь! Я тебя раскусил, и ты не уйдешь, черт!
Саарела, который плелся в хвосте, успел броситься назад и спрятаться в окоп, вырытый Куусисто. Когда огонь перенесся дальше и стало тихо, из клубов пыли раздался вопль:
— Ребята, на помощь, скорее! Ай, святая Сюльви, сюда! Помогите!
Хейно, позабыв про Куусисто, бросился на крик. Он думал, что ранен Саломэки, но тот склонился над кем-то и судорожно. разрывал индивидуальный перевязочный
пакет. Ранен был Нюрхинен. Он лежал ничком, странно бормоча. Саломэки орал сквозь слезы:
— Бинтов! Давайте жё, черти, скорее бинтов!
Бесполезно. Фельдфебель это сразу понял.
— Носилки! — крикнул он. — Быстро соорудите носилки! Отнесите на перевязочный пункт!
Прибежал Ниемииен с лестницей. Кто-то, наверно, уже пользовался ею вместо носилок, потому что на концах ее были веревочные петли. Нюрхинена осторожно подняли и уложили на лестницу, лицом вниз. Он стал приходить в сознание и попытался подняться, но сразу обессилел и обмяк.
— Шмерть, чхорт… вчепилашь… — выговорил он с трудом, пытаясь усмехнуться.
Хейно, Хейккиля и Ниемииен подхватили лестницу, но Нюрхинен вдруг взревел:
— Нет, чхорт, нечшего меня ташкать! Я шам пойду! — и он порывался встать, но фельдфебель уложил его насильно.