Кауппинен шумно вздохнул и помотал головой.
— Ну собственно твоей вины тут нет, — попытался успокоить его Ниеминен. — Не ты бы выстрелил, так я или кто-нибудь другой из наших.
Пришел Саломэки с четырьмя котелками,
— Вот вам, бродяги, харч и вода!
— Да ну! А почта есть?
— Там ее разбирают.
— А ребята вернулись?
— Да. Бросили Каллио прямо на мертвецкие дроги. Капитан попался им навстречу. В блиндаже скоро будет посвободнее. Раненых эвакуируют.
— Принеси, слушай, почту. Если нам что-нибудь есть. И гони там, чья очередь, — ко мне в напарники. Реска должен отоспаться.
Кауппинен одним духом выпил бачок воды и принялся исследовать содержимое другого котелка.
— Не надо никого присылать, — сказал он Саломэки. — Лучше я сам еще здесь побуду… Но что же это на кухне думают? Одно мясо! Такую порцию сожрать после голодухи, будешь бегать в кусты целую неделю.
Он выпил только бульон. Ниеминен тоже проглотил разом всю воду и принялся было за мясо, но слова Кауппинена вовремя удержали его. После некоторых колебаний он выпил наваристый бульон, а мясо хотел выбросить на землю, но Саломэки схватил его руку.
— Ты что, спятил? Я навернул уже два котелка. А Хейно с десяток, наверно, и хоть бы хны. Давай сюда, я тебе покажу, как надо расправляться.
— Понос прохватит.
— Горе невелико.
Саломэки взял кусок мяса рукой и запихнул себе в рот. Ниеминен стал гнать его прочь.
— Успеешь набить себе брюхо. Иди, принеси раньше почту, а потом, по мне, хоть лопни!
Вскоре Саломэки вернулся. Рот его был набит мясом, которое он жевал до боли в скулах.
— На этих письмах нет штемпеля военной цензуры, — сказал он, разглядывая конверты. — А то Хейно получил письмо от отца, а там лишь начало и конец. Вот он и рвет на себя волосы да в десятый раз перечитывает: «Здравствуй, сын!» И потом: «Наверно, ты поймешь меня правильно. Будь здоров. Твой отец». И больше ничего!
— Ну, мне-то есть письмо? — нервничал Ниеминен.
— Вот. Наверно, от твоей. Даже духами воняет. Может, там ее волосы? Соседка, бывало, своему мужику в каждое письмо локон вкладывала…
— Отдай! — Ниеминен выхватил конверт и побежал в свой окопчик. Там он дрожащими пальцами разорвал конверт. В письме была фотография. «Эркки! Ах ты, маленький!» Плотненький малыш лежал с соской во рту. На обратной стороне карточки было написано рукою Кертту. «Папочка, где ты? Пиши! И скорее приезжай! Мы с мамой ждем!»
У Ниеминена задрожали губы и глаза заволокло туманом. Он нагнулся, чтобы вытереть слезы, мешавшие читать. Жена, видимо, плакала, когда писала, потому что буквы местами были размыты и чернила расползлись по бумаге. В каждой строчке слышался крик тоски и страха. До жены дошли слухи, что весь орудийный расчет погиб, и она боролась с отчаянием: «Напиши, милый!.. Попытайся хоть как-нибудь передать, весточку, что это неправда, что ты все-таки жив! Я не могу поверить, что тебя нет! Не могу! Сердце не соглашается!»
Кертту писала о страшных минутах, пережитых домашними, когда они издали увидели священника. «Но оказалось, он шел к соседям, чтобы сообщить им о гибели Вильо… Твой отец ходит каждый день на станцию, — писала она дальше, — он боится, что и ты… Потому что Паули Тойвонена привезли, а дома-то ничего и не знали, пока кто-то не прибежал сказать, что, мол, тело вашего Паули лежит на станции!»
Письмо заканчивалось воплем тоски, оттого что муж не пишет, никаких вестей от него нет. И опять жена писала, что не верит слухам, что сердце говорит ей другое:
«Ты жив, не может быть иначе, ты вернешься домой, ко мне и к маленькому Эркки!»
— Ах, Кепа, Кепа, — шептал Ниеминен, — если бы ты только знала…
Он снова и снова разглядывал фотографию сына, потом наконец вложил ее в конверт. «От мамы и от отца ни слова! Они, видно, поверили этим слухам».
Кауппинен прочел свое письмо и задумался.
— Из дому письмо? — полюбопытствовал Саломэки.
— Оттуда.
— У тебя, видно, и девушки-то нет, что только из дому письма получаешь?
— Не успел присмотреть.
— Кепа думает, что нас тут всех поубивало, — сказал Ниеминен — До твоих тоже такие слухи дошли?
— Нет.
— А не — пишут ли они тебе чего-нибудь насчет ми… насчет этого «пера»?
— Нет. — У Кауппинена дернулись уголки рта. — Все только о пушках!
Сказав это, он изорвал письмо и пустил клочки по ветру. Вскоре на той стороне, у противника, раздался мощный грохот. На этот раз артиллерия заговорила, не дожидаясь рассвета.
В убежище люди были начеку. Сидели с оружием в руках, готовые броситься по сигналу наверх, и вслушивались в непрерывный грохот. Когда кто-нибудь открывал дверь, в помещение врывалось облако пыли.
Расчет противотанковой пушки находился теперь в убежище в полном составе. Полковник Ларко пришел к пушке, как только началась артподготовка, и приказал:
— Этот обстрел надолго. Они хотят всех тут смешать
с землей. Но мы не доставим им такого удовольствия. Итак, все. в убежище! Наблюдение будут вести мои люди!..…
Ларко пошел вдоль передовой, опираясь на свою палку и ни разу не пригнувшись, хоть кругом свистели осколки. —
— Он себя угробит! — пробормотал Ниеминен, озабоченно наблюдая за полковником.
Но Ларко скрылся из виду целый и невредимый. Противник мог бы, конечно, уничтожить его первым же выстрелом, если бы там на гребне у них был снайпер. Однако оттуда не открывали огня из стрелкового оружия, хотя финны показывались довольно свободно. Но ведь и вести наблюдение было опасно. Стоило там. лишь высунуться кому-нибудь, его было бы отлично видно на фоне неба. А тут пулеметчик все время держал палец на спусковом крючке и глаз не сводил с гребня.
После приказа полковника прошло уже несколько часов, а канонада не утихала. Бойцы начали нервничать.
— Что, если они пошли на штурм в другом месте и теперь нас окружают?.. Если они застигнут наших дозорных врасплох?.. А может быть, дозорные погибли?
Какое ужасное слово «если»! Солдаты не знали, что творится наверху, даже рядом с убежищем. А что там, дальше? Что происходит вокруг? Кто-то не выдержал.
— Пустите меня! Я пойду в бункер полковника! Уж там-то, наверно, знают что-нибудь!
Солдат пробился сквозь толпу, сгрудившуюся у двери, и бросился наверх. Ниеминен отправился следом за ним.
— Я пойду наведаюсь к пушке! Я быстро вернусь и расскажу, что увижу!
Поднявшись по ступеням, он задержался у выхода. Земля, казалось, горела. Солдат, который вышел перед ним, пригнулся и побежал к бункеру командира полка. Вдруг под ногами у него вспыхнуло. Он взлетел на воздух и упал в двух шагах от своего бункера. Ниеминен попятился назад. Тело солдата безобразно раздулось. Даже грудь выпятилась, парусом. Видимо, воздушное давление взрывной волны каким-то образом ворвалось внутрь человека.
И тут зазвонил колокольчик. Солдаты из бункера бросились наверх, на позиции. Кауппинен выбежал первым из артиллеристов. В руке он сжимал автомат, запасные диски болтались на поясе. Поднимаясь по лестнице, он крикнул своим:
— Возьмите на всякий случай гранаты. Саломэки, давай заряжай диски!
Ниеминен выскочил вслед за Кауппиненом. Странно, однако, но противника не было видно. Похоже, что тревогу дали напрасно. Но вскоре поняли, в чем дело. Пушка лежала на боку. Ее подняли общими силами и установили снова. Кауппинен произвел быстрый осмотр и нашел, что пушка цела. Ниеминен обратил внимание на воронку от, бомбы.
— Глядите! Мы как раз тут сидели, я и Реска!
— Выкопать новые ровики! — скомандовал Кауппинен. — Кто-то должен пойти туда, на левый фланг, чтобы обеспечить прикрытие. Возьмите «фауст» и связки гранат.
Справа и слева была слышна стрельба и крики атакующих. Но никому не хотелось браться — за «фауст». Кауппинен схватил его сам и крикнул, покраснев от злости
— Я пойду! Ты будь за наводчика!
— Ну, дай сюда! — сказал Вайнио и, отобрав у него «фауст», пошел к кустам.
С обоих флангов долетал непрерывный гул сражения. На какое-то время он лишь немного, стих, но потом крик «ура» грянул с новой силой.
— Вторая волна! — крикнул Кауппинен. — Надо бы все-таки выяснить, не окружают ли нас?
— Я пойду! — ответил Ниеминен. — А вы здесь глядите в оба!
С фланга брели двое, поддерживая друг друга. «Они идут с передовой», — решил Ниеминен и бросился к ним навстречу. Один был лейтенант. Кровь текла у него из уголков рта, и под правым нагрудным карманом была кровоточащая рана.
— Помоги! — крикнул солдат, который вел лейтенанта. — У него прострелено легкое! А у меня — рука.
Рука солдата висела как плеть. Ниеминен подхватил лейтенанта с другой стороны.
— Как там? Прорвался противник?
— Нет еще. Пока еще нет. Но все время наседает.
За ними шли все новые раненые, некоторых несли на носилках. Лейтенант харкал кровью и стонал. Они привели его в блиндаж командира полка и положили на нары. Там уже было много раненых. Санитары лихорадочно перевязывали их. Ниеминен поспешил выбраться наружу. Два санитара с носилками торопливо направлялись к блиндажу. На носилках лежал полковник Ларко, он был в сознании, хоть и весь обмотан бинтами.
— А, вы ведь от пушки! — узнал он Ниеминена, который подхватил носилки, помогая санитарам внести раненого командира в укрытие. — Солдаты, скорее соедините меня со вторым! — требовательно звучал голос полковника — Они и там пытаются прорваться! Доложите потери по ротам.
— Господин полковник, как только артобстрел немного утихнет, мы отправим вас в тыл, — сказал один, из санитаров.
— Вздор! Проверьте, в порядке ли телефонная линия.
Я должен немедленно связаться с дивизией.
Вбежал запыхавшийся младший сержант.
— Полковник здесь? Ему радиограмма.
— Сюда! — воскликнул Ларко. — Прочтите вслух!
— Господин полковник, это шифровка, секретная.
— Читайте, здесь все свои!
— Господин полковник, тут сообщается, что высланное подкрепление не может пройти из-за сильного артогня и атак с воздуха. Но оно прибудет при первой возможности.