полезли автоматчики. Они побежали вперед, рассыпаясь цепью. Снова появились мотоциклисты. Они вылетели перед цепью пехоты и понеслись, стреляя из пулеметов и лавируя между неровностями почвы, буксуя в грязи.
Выстрел! Осколочный снаряд с установленной «на ноль» трубкой взорвался в воздухе над головами атакующей пехоты. Полетели на землю мотоциклисты, мотоциклы переворачивались, ревя двигателями и бешено вращая колесами, автоматчики валились рядами. Прятаться и искать укрытия от осколочного снаряда бесполезно. Коля Бочкин, ругаясь и стыдясь своей брани одновременно потому, что Логунов всегда упрекал его за сквернословие, зарядил снова осколочным и снова с установкой «на ноль». Выстрел! И снова над головами автоматчиков разорвалась с грохотом серо-черной вспышкой смерть. Десятки людей падали на землю, изрешеченные осколками. Автоматчики залегли, а потом стали отползать и, наконец, побежали искать укрытие за деревьями, за бронетранспортерами. Машины остановились, прикрывая пехоту, бешено били пулеметы.
Бабенко вскрикнул и повис в люке. Коля бросился к товарищу, подхватил его и осторожно опустил в башню. Рукав на левом плече повыше локтя наполнялся кровью. Схватив аптечку, Коля разорвал зубами упаковку бинта, смотал в тампон несколько слоев бинта и прижал к ране. Бабенко застонал.
– Прости, Коля, так получилось. Как же неприятно и не вовремя…
– Молчите! Я сейчас… сейчас.
Бочкин перетягивал рану, видя, как бинт пропитывается кровью…. Туго перебинтовав рану, он оторвал еще кусок бинта и стянул, как жгутом, руку выше раны у самой подмышки.
– Сейчас, Коля, я только посижу и снова к пулемету, – шептал Бабенко.
А Бочкин зарядил пушку осколочно-фугасным снарядом с установкой «на удар». Он навел на средний бронетранспортер, прямо на капот бронированной машины и нажал педаль спуска. Зло хлестнул по полю выстрел танковой пушки, и на лобовой броне бронетранспортера вспух огненный шар и разлетелся серым облаком. Появились языки пламени, а через несколько секунд мотор взорвался, и по земле потекли огненные потоки горящего бензина. Два других бронетранспортера попятились. Поднявшись в люк, Коля приложил к плечу приклад пулемета и начал поливать отступающих немцев очередями. Еще, еще, получите еще!
На какой-то миг Бочкину сделалось страшно. Ранение Семена Михайловича было очень некстати. Одному защищать танк немыслимо. Как всюду успеть? Подойдут вплотную и забросают гранатами. Неужели не удастся продержаться до прихода своих? Теперь и гусеницу не собрать одному. Значит, нет надежды починить танк и уйти своим ходом. Это конец! А ведь кто-то пытался прийти на помощь, ведь был бой, но немцы атаковали, и нашим, наверное, пришлось отойти опять к окопам. И тут Бочкин вспомнил про рацию.
Убедившись, что немцы ушли, что в поле валяются лишь трупы и догорает бронетранспортер, он спустился в танк к рации и принялся, как показывал ему Омаев, вызывать на нужной частоте радиста в штабе дивизии.
– «Пятый», «пятый», я «семерка»! Ответьте.
Он вызывал и вызывал, сквозь потрескивание эфира, облизываясь от волнения, чувствуя сухость во рту. А потом понял, что сбилась волна. И он подправил показания на шкале верньером и снова начал вызывать радиста. И ему ответил девичий голос, и сразу стало легко и спокойно. И даже испарина выступила на лбу.
– «Семерка», я «пятый». Слышу вас хорошо. Мы вызывали вас, «семерка», почему не отвечали, почему не выходили на связь?
– «Пятый», мы ведем бой. Нас атакуют. Скажите, дошел до вас Омаев?
– Дошел, мальчики. – Девушка сбилась с положенной строгой формы передачи информации. – Дошел и раненого дотащил. Все хорошо. Как вы там? Лейтенант ваш очень беспокоится. К вам пытались пробиться, но не смогли.
Коля слушал и улыбался. Ну, вот и хорошо. Свои рядом, они слышат и пытаются помочь. И, главное, Руслан дошел и Логунова дотащил. Значит, выполнили они задание. Значит, все отлично! И Коля закричал:
– Семен Михалыч, связь есть! Руслан дошел, и дядя Вася живой! Нас пытаются вытащить, о нас помнят и помогут!
Бабенко сидел, сжав рукой перевязанную руку, и улыбался, глядя на парня. Он думал о том, что вся эта радость только от того, что тебя услышали. Но помочь, видимо, экипажу уже не смогут. Не успеют. Пусть радуется. Молодости положено быть жизнерадостной, даже на пороге смерти. Но тут радистка вдруг спохватилась. И Коля понял почему. Там в штабе к радиостанции подошел кто-то из начальства. Он услышал строгий мужской голос:
– «Семерка», будьте на связи, вас постоянно слушают. Сообщайте обо всех изменениях. Держитесь! Если есть возможность, то уничтожьте танк и отходите к нашим позициям. Как поняли? Разрешаю уничтожить танк и добираться до передовых позиций наших войск.
Николай медленно стянул с головы шлемофон, уставившись на радиостанцию. Потом он повернул голову и бросил взгляд на Бабенко, который морщился и сжимал раненую руку. Бросить танк, подорвать его и уходить к своим? Если бы ночью, хотя бы вчера ночью ему сказали это, то они бы с Бабенко так и поступили. Но теперь, когда Семен Михайлович ранен… Сможет он дойти? Дойти, может быть, и сможет, а вот бежать нет. А падать и снова вставать, а ползти? Днем не сможет, да и немцы теперь смотрят в оба! Ночью, точно. Ночью я ему все объясню. И мы уйдем.
– Прости, друг. – Бочкин провел ладонью по броне и, вздохнув, прошептал: – Ты отлично воевал, но теперь тебе предстоит в последний раз спасти свой экипаж. Мы будем помнить о тебе, «Зверобой».
Но теперь ведь надо продержаться до ночи. Обязательно продержаться! «И я ничего не скажу пока Бабенко», – решил для себя Коля. – Незачем раньше времени…» Какое-то странное волнение накатило вдруг. Бочкин спохватился и полез в башню, выбрался в люк и увидел, что немцы снова направились к танку. Сейчас они двигались осторожно, использовали рельеф местности, чтобы двигаться скрытно. «А у меня почти не осталось осколочных снарядов», – подумал Коля. Приложив к глазам бинокль, висевший на замке крышки люка, он посмотрел на край села и обомлел. Там между хатами немцы разворачивали и устанавливали две пушки. Коля быстро перевел бинокль на пехоту. Еще есть время, еще успею. Только бы не промахнуться. Так, бронебойными не получится, лучше осколочно-фугасными. Их два осталось. Если снова полезут бронетранспортеры, против них сойдут и осколочные, если взрыватель установить «на удар».
– Семен Михалыч, пушки! – крикнул Бочкин и спустился в люк.
Он быстро зарядил орудие, приник к прицелу и стал вращать рукоятки. Теперь развернуть башню на деревню… так, чуть поднять ствол. Теперь совместить… Ах, черт, пока я там возле рации слюни распускал, эту пушку уже заряжают. Ничего, им только башня видна оттуда. Это им еще попасть надо, им еще лобовую броню нужно умудриться пробить, говорил сам себе Бочкин, наводя пушку. И все же немцы успели выстрелить первыми. Наведя рамку прицела на левое орудие, Бочкин увидел, как из его дула вырвалось пламя и ударила струя сизого дыма. Танкист весь вжался в спинку своего кресла и похолодел. Но снаряд даже не коснулся башни танка. И тогда Коля с наслаждением нажал на педаль спуска.
Дрогнул корпус танка, лязгнул затвор, выбрасывая из казенника пустую гильзу. Еще миг, и на том месте, где только что стояла немецкая противотанковая пушка, взметнулся огненно-черный фонтан. Полетело в сторону колесо, вильнула и упала на землю одна из сошек. Развороченный броневой щит пушки лежал на боку в дыму. Коля стал быстро поворачивать башню вправо, и тут танк вздрогнул от удара. Вскользь! Рикошет! Спасибо, друг, с восторгом прошептал Бочкин танку. Теперь зарядить, скорее.
– Что, Коля, немцы? – встрепенулся Бабенко. Он, кажется, выходил из обморочного состояния и, вцепившись в ящик укладки боеприпасов, смотрел по сторонам.
– Немцы, немцы! – крикнул Николай и полез наверх к пулемету.
До первых немецких солдат было метров пятьсот. Можно было бы и подождать, подпустить их поближе, но Бочкин не хотел рисковать. Он ведь теперь был один здоровый, боеспособный воин. Он теперь один отвечал и за танк, и за раненого товарища. И Николай начал стрелять короткими очередями по перебегавшим по полю фашистам. Он видел, как от его пуль взметаются фонтанчики земли, но не попадал во вражеских солдат. Потом он приноровился делать поправку на расстояние, и вот упал один немецкий солдат. Потом еще один. А потом он уложил сразу двоих.
Фашисты залегли и открыли огонь по танку. Пули начали ударяться о броню, и танк загудел. Снизу снова стал дергать за ногу Бабенко.
– Коля, давай я, Коля, я в порядке, я смогу. А ты к пушке!
Бочкин посмотрел вниз. Щеки у Бабенко порозовели, глаза горели лихорадочным огнем, но были осмысленными. Снова бросил взгляд в поле, где перебегали враги, откуда летели пули и били в броню «Зверобоя». Решение пришло само собой. Снарядов очень мало, каждый осколочный заряд надо беречь. Черт его знает, с чем придется столкнуться и как изменится ситуация.
– Семен Михалыч, если сможете стрелять, то давайте устроим фашистам ловушку. Я пойду ко второму пулемету, который Омаев предложил снаружи оставить, там в кустах. Вы стреляйте по немцам, пусть подходят. А когда они подойдут метров на сто, я их с фланга положу. В огневые клещи их возьмем. Понимаете?
– Да, Коля, понимаю. Ты молодец. Беги, Коля, беги, а я здесь. Я смогу. Есть еще силы, ты не думай, что я раскис.
Еще раз окинув взглядом поле боя, Бочкин спустился в башню. Подталкивая и придерживая Бабенко, он помог ему подняться в люк и занять устойчивое положение. Механик-водитель прижал приклад к плечу, повел стволом и дал очередь. Коля видел, как передернулось лицо танкиста. Отдача пулемета сказывалась на раненой руке, но Семен Михайлович терпел, он стискивал зубы и стрелял по фашистам короткими очередями.
Коля быстро спустился вниз и выбрался через передний люк из танка. Пули свистели очень низко, почти над головой. Пригибаясь, он побежал влево к кустарнику, где была оборудована еще одна позиция и где стоял второй пулемет и были приготовлены два десятка полных дисков. Добежав до позиции, танкист осторожно высунулся и через кусты посмотрел вперед. Немцы были уже близко. Кое-где виднелись неподвижные тела. Все-таки Бабенко умудрялся в его состоянии попадать во врага. Хорошо, значит, они этот пулемет тоже будут воспринимать всерьез. А когда начнет стрелять второй с фланга, они побегут. И многих я положу, ведь многие будут на одной линии. Коля постарался побыстрее отдышаться, чтобы сердцебиение не мешало прицеливаться. Он ждал, наметив себе точки на местности, к которым должны дойти немцы. И тогда он покажет! Почему-то и совсем некстати вспомнилась Лиза. Удивительная и волшебная девушка Лиза Зотова с ее сказочным голосом. Нет, Бочкин помотал головой, как будто хотел выгнать из нее эти расслабляющие мысли. Еще немного, и ему не захочется умирать. А ведь придется! И придется свою жизнь дорого продать! Все, нет никого и ничего больше в этом мире. Только он, Коля Бочкин, и его друг Семен Михайлович Бабенко. И два пулемета, и поврежденный танк, и фашисты, черные крысы, что ползут на них. И они вдвоем будут сражаться, пока дышат, пока руки держат оружие. Только они и враги! Все!