– Миша, ты как там? – позвал Бочкин, с беспокойством глядя на мальчишку.
Тот только кивнул, подобрал один снаряд и понес его к переднему люку танка.
Они сидели в башне. Бочкин со стоном укладывал свою раненую ногу, а Мишутка, тяжело дыша, вытирал шапкой потное лицо. Физиономия у мальчика была бледная, но губы плотно и упрямо сжаты.
– Миша, устал? – спросил Бочкин.
– Да, немного, – кивнул мальчик. – Я больше напужался, когда стрелять начали здесь, возле болота. Я там лежу и голову боюсь поднять, а вы садите и садите из пулемета. И немцы кричат, команды отдают, раненые стонут. Страшно. Так близко все происходило. А потом снаряд ахнул, и только осколки полетели над головой. Меня аж оглушило. А как немцы драпанули, тут и я пошел к вам. Вот, два принес еще. Там есть штук шесть осколочных, а во втором танке только бронебойные.
– Тебе нельзя больше идти, – сказал Коля, и его сердце сжалось, глядя на измученного обессилевшего мальчишку. – Болото, немцы могут бродить вокруг танка.
– А вы как же? – удивленно уставился на танкиста Мишутка. – Вы же сказали, что без снарядов вам не продержаться. Я должен вам помочь, должен помочь вам бить фашистов!
– Миша, ты не донесешь…
– Донесу! – уверенно заявил мальчишка. – Я сильный. Вы не знаете еще, какой я сильный.
– Герой, – улыбнулся Коля. – Будь другом, отнеси воды Семену Михайловичу.
– Да, сейчас! – кивнул Мишутка и вскочил на ноги, ударившись головой о броню. Он смущенно потер затылок и заверил: – Я вам, сколько надо, столько и буду носить снаряды!
И он ушел. Маленький, упрямый и очень ненавидящий фашистов. Танкисты смотрели, как идет этот мальчик, поправляя на плече лямку солдатского вещмешка. Грязный, смертельно уставший, мокрый по пояс от болотной жижи. Он снова пошел в поле к подбитым советским танкам, чтобы принести снаряды еще живым, тем, кто сражается и не сдается.
Бочкин не мог помочь Бабенко забраться в танк. Он и сам еле передвигался со своей раненой ногой. Но через нижний люк Семену Михайловичу все же удалось забраться в машину и улечься на брезенте и зимней куртке командира. Он закрыл глаза и сразу уснул. А может, это был обморок, ведь есть же предел у человеческого организма, предел всем силам. «А если он сейчас умер, – подумал Бочкин. И подумал об этом со спокойной горечью. – Тогда и мне недолго уж останется жить. Не смогу я без него. Одному не продержаться. Одному? Лиза?»
Коля снова нашарил разъем и соединил шлемофон с рацией. Он позвал, чувствуя, какой у него слабый голос. И тогда он позвал сильнее, повысил голос: «Лиза, Лиза!»
– Я здесь, родной! – прозвучал тонкий дрожащий голос. Он звенел, как колокольчик, как цветок, на котором покачивается утренняя росинка. Или это просто Коля представил ее слезы. Лиза плакала и пыталась петь:
Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Я хочу, чтоб услышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Коля закрыл глаза и слушал, как поет Лиза, как дрожит ее голос, но девушка мужественно пытается петь. Бабенко открыл глаза и прошептал:
– Певицей будет… знаменитой. После войны…
– Буду, обязательно буду, – отозвалась девушка, услышав голос второго танкиста. – Дорогие, родные, вы только победите, я кем хотите стану, в оперу пойду, петь буду всему миру, вы только живите… Пожалуйста!
И тут Лиза не выдержала, она разрыдалась, не в силах справиться с собой. Ее скулы сводила судорога, слезы лились ручьями, заливая лицо, она просто уткнулась в свои ладони и рыдала в голос. Танкисты молчали. Потом послышался тихий, но очень ясный голос Бабенко:
– Что ж ты нас хоронишь, дочка…
Лиза сразу встрепенулась и подняла глаза, уставившись на радиостанцию, потом быстро-быстро вытерла глаза, глубоко вздохнула и ответила ровным голосом:
– Я не буду плакать, я буду вам петь, товарищи, родные! Пусть песни согревают вас. Дают вам силы сражаться. Все жены, невесты и матери будут петь со мной, лишь бы вы только победили и вернулись!
И Лиза запела. Сильный красивый голос разносился по зданию штаба, и все, кто находился в здании, знали, что это невеста одного из танкистов «Зверобоя» поет по радио для оставшихся в живых. Знали и слушали.
Соколов добрался до места встречи второй засады, когда все шесть танков были на месте. Почти на ходу соскочив с брони на землю, лейтенант достал из планшета карту и развернул ее на крыле ближайшего танка. Командиры машин собрались возле него.
– Значит, так, – Соколов смотрел на карту, размышляя, – продолжаем тактику неожиданных атак и отходов с заманиванием врага на танковые засады. Здесь местность для немцев еще хуже. Рядом болото. Летом оно частично проходимое, но за осень местность раскисла так, что я бы не стал туда соваться даже на «тридцатьчетверке». А тем более на немецких «тиграх». Наши «бетушки» пройдут, только смотрите, чтобы ваши механики-водители не увлеклись. Далеко не забираться. Задача такая…
Выбрав из шести машин две, механики-водители которых были наиболее опытными, он определил их вместе со своим танком на роль «приманки». Строго предупредив, что во время их быстрой атаки сделать нужно не больше двух выстрелов. Двух, но каждый стреляет дважды в одну свою цель. Потом нужно резко уходить с разворотом веером, и никак не скопом, не группой. Он показал на карте направление движения каждого танка.
– Когда я добирался сюда, то обратил внимание на подковообразную опушку леса. Она как западня выглядит со стороны дороги. Но вот здесь заболоченный участок. Мы проскочим на трех машинах, а немцы завязнут. Вот здесь, в самом конце, есть большая дорога, которая уходит в глубь леса, и по ней можно выбраться из массива на три стороны. Немцев нужно заманить на преследование именно сюда. Встанут точно. А вот здесь устроим засаду с помощью остальных танков. За вашими спинами будет просека, легко все уйдете. Смотреть в поле. Когда надо будет уходить, я дам сигнал двойной красной ракетой. Быстро разворачиваетесь и в просеку. Без глупостей! Поняли? Все, тогда занимайте позицию!
Танков у немцев еще много. Хуже всего, если они не купятся на его атаку и продолжат пробиваться к штабу. Или отправят в погоню пять танков, а остальная армада продолжит путь. Нет, не будут они рисковать и разбивать группу. Да и урон от нас пока для них несущественный. Но во второй раз мы им устроим чистилище посерьезнее, усмехнулся Соколов.
Это было рискованно. Но лейтенант считал, что фашистов надо обязательно спровоцировать на преследование. Иначе колонну вражеских танков ему не остановить. Справа от дороги возвышался холмик, почти незаметный глазу. Но этот перепад высот позволял спрятать за ним три танка «БТ». «Семерка» лейтенанта и еще два танка, скрываясь за холмиком, стояли и ждали появления немцев. С дороги, если присмотреться, едва были видны верхушки танковых башен. Алексей сидел в люке и в бинокль наблюдал за местностью. Свернуть немецкой колонне было некуда. Да и не станут они сворачивать, нет здесь для них целей, нет тыловых хозяйств, госпиталей и складов. Немцам нужна такая цель, чтобы нанести одним ударом существенный урон армии. И штаб дивизии вполне для этого подходил. Дивизии, которая занимает один из самых важных участков обороны. Полковник Островерхов был в этом уверен, и Соколов с ним согласен. Лучше всего, если немцы повернут назад и станут прорываться к своим. Но этого скорее всего не произойдет.
Не произошло! Пять «тигров» выползали по шоссе из-за леса, за ними тянулись и тянулись еще танки. Разбрызгивая грязь, выбрасывая гусеницами назад струи черной жижи, бронированные монстры перли по дороге в пятистах метрах от стоявших в засаде трех советских «БТ-7». Нервы Соколова были напряжены до предела, и сейчас он намерен был устроить себе разрядку. Колонна проходила мимо. Соколов подал знак «приготовиться» двум другим танкам. Нужно подождать еще немного, пусть голова колонны войдет в поворот дороги, тогда головные пять «тигров» будут находиться к советским танкам кормой. Пора!
Алексей подал флажками сигнал «делай, как я» и быстро спустился в башню к пушке. Бронебойный снаряд заряжен. Еще два подготовлены. Мухин по команде тронулся и выехал вперед так, чтобы ствол башни танка смотрел поверх холма. Еще немного доворот ствола, чуть вниз, и в прицеле корма «тигра». Соколов улыбнулся и нажал педаль спуска. «Выстрел!» Не дожидаясь результата, он снова зарядил пушку и снова навел на корму того же танка. «Выстрел!» Третий снаряд с лязгом вошел в казенник пушки и снова к прицелу. Горит… Горит, сволочь! Доворот пушки, и в прицеле другой «тигр». «Выстрел!»
– Назад, Мухин! – крикнул Соколов, снова заряжая пушку бронебойным снарядом. – Десять метров влево… Вперед! Короткая!
Когда Алексей снова посмотрел в прицел, то увидел четыре горящих танка. Остальные разворачивались, чтобы не подставлять борт, пушки танков поворачивались в сторону холма. Значит, засекли, откуда стреляют русские. Теперь советские танки действовали осторожнее. Выскочив на новом месте так, чтобы видна была лишь башня, каждый танк делал выстрел и снова исчезал. Вся ширина холма, где в засаде скрывались три «БТ», была около ста метров. И башня танка могла появиться в любом месте. И фашистские танки не успевали прицелиться, часто били наугад, надеясь на удачу. Шесть подбитых танков были уже на дороге. Четыре из них полыхали огромными кострами.
И тут немецких танкистов ждал новый сюрприз. На опушке леса левее холма появились еще четыре советских танка. Они открыли огонь по колонне. Один залп, второй, третий. Немцы стали разворачивать башни, но еще три машины загорелись на дороге. А «БТ» на опушке попятились и скрылись за деревьями. Немцы стали съезжать с дороги и направляться к лесу. Не выдержали? Решили не связываться с нахальными танками русских?
Высокая сухая трава на поле между дорогой и лесом не показалась вражеским танкистам подозрительной. И первые же танки, ступившие на это поле, погрузились по середину катков в жидкую густую грязь на переувлажненной почве. Шесть немецких танков упрямо поперли по этой грязи, но было заметно, как они сбавляют скорость, как начинают пробуксовывать гусеницы тяжелых машин, скользя вхолостую под днищем. Некоторые танки попытались пятиться, но это ни к чему не привело. Шесть машин надежно «сели» в грязи.