Он упал рядом с остальными телами. Другой паладин замахнулся на нее топором, а она отпрыгнула в сторону, издала боевой клич и воткнула кинжал ему в щеку.
Женщины Сирма снова меня поразили. На нее нацелили копья десять паладинов.
– Стойте! – выкрикнул Джауз и встал. – Не троньте ее!
Паладин выбил кинжал у нее из руки древком копья, а другие набросились, чтобы связать. Она боролась, пока они не толкнули ее на землю. Чтобы удержать эту наложницу, потребовалось четверо.
– Ты обещал мне одну женщину из сокровищницы шаха. – Джауз указал на рыжую, которая визжала и дергалась, хотя паладины держали ее за руки и за ноги. – Выбираю ее.
Я засмеялся.
– Она убьет тебя, пока ты будешь медитировать.
– Может, и так, но разве она не самая прекрасная женщина из всех, кого ты видел?
Ее смуглая кожа блестела. Нос у нее был тонкий, а большие глаза – теплого янтарного цвета. Не говоря уже о ярко-рыжих волосах, что само по себе экзотично. Но она не была красавицей. Подлинная красота исходит от веры, а я не видел света Архангела на ее лице.
– Я не могу позволить тебе взять ее. Она уже убила двух паладинов.
Джауз пригвоздил меня взглядом.
– Ты обещал, что, если я выберу ту, на которой женюсь, она будет моей.
– Только не эта!
– А кто добился того, чтобы твои корабли могли зайти в мелководный Тесный пролив, еще и в нужное время, обеспечив победу? Кто разработал аркебузы, стреляющие так быстро, что оружие янычар стало таким же бесполезным, как палки и камни?
Мне не нравился его тон, но Джауз не стал бы бросать мне вызов, если бы не желал ее по-настоящему сильно. А он был нужен мне… по всем упомянутым им причинам.
– Тогда не вини меня, если она отправит тебя обратно в Колесо.
Паладины потащили женщину туда, где Джауз намеревался ее держать. Он ушел вместе с ними.
На лице шаха была написана ярость. Он гордо поднял голову, и по грозной бороде его текли слезы. Наверное, эта женщина была ему дорогаˆ; теперь ее забрал Джауз.
Я жестом велел Эдмару и паладинам продолжить.
Через несколько минут весь сад был усеян телами наложниц и старших детей. Шах смотрел на мертвецов пустым взглядом, его голова раскачивалась, как у пьяного.
Но остались младшие дети и младенцы, плачущие на руках у матерей. Я приказал паладинам зарезать матерей и забрать младенцев. Сталь резала плоть, сад наполнился воплями матерей и детей. Последняя песнь семьи.
– Шах Мурад, еще не поздно спасти младших. Прими истинную веру!
Но шах не нарушил молчания.
Я вытащил из толпы девчушку с румяными щечками. Погладил ее по голове и по щеке. Вытер ее слезы. А потом опустил ее голову в кровавый ручей. Захлебываясь, она тряслась и колотила ногами по земле. Я надавил сильнее, пока все тело не погрузилось в воду. Жизнь покинула ее, и она затихла.
Шаха вырвало ужином на босые ноги. А потом, словно с него было довольно, он сел обратно и закрыл глаза. Но все это еще не закончилось. Я встал за его спиной, положил пальцы на его трясущуюся голову и открыл ему глаза. Он должен был это увидеть.
Я решил воздать им мечом. И не пожалел об этом. Каждый этосианин, с которым мерзко обошлись эти псы, будет услышан. Наши мертвецы не будут забыты, а живые поймут, что моей рукой вершилось правосудие.
Паладины утопили всех детей. А младенцев положили на траву. Забросали их землей. И топтали, пока те не прекратили кричать. Всего за час я уничтожил царственный род Селуков в Сирме.
Но шах все равно не нарушил молчания.
9. Кева
Тело – святилище Лат. Прежде чем вернуть это святилище в землю, нужно его омыть. Вытереть кровь и отрезать оторванную плоть. Зашить раны, закрыть тканью то, что нельзя зашить. Саван должен быть чистым. А могила – глубокой, чтоб не раскопало ни одно животное. Опуская тело в могилу, нужно читать священные слова: «Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся».
Когда мертвых тел много, эта святая работа идет без остановки. Но, как бы велика ни была груда тел, работа должна быть безупречна. Пропустить шаг или предать ее святилище земле слишком грубо – нанести оскорбление Лат.
Каждое утро на берег выносило тела. И каждое утро я их хоронил. Все были раздутые, но я представлял, какими они были в лучшие времена. Я построил на берегу хижину, чтобы видеть, когда они приплывут. И они приплывали каждый день.
Я хоронил мужчин без рук. Без ног. Разрубленных пополам и безголовых. И женщин. У одних обожженные лица пахли сырым углем, другие были безмятежны, словно спали.
Я хоронил мальчиков и девочек. Младенцев. Но не похоронил Мелоди.
Она не показывалась. Я ждал и молился за нее, мою единственную дочь. Среди сотен закопанных мной святилищ ее святилища не было.
Сначала я верил, что она не умерла. Я искал ее среди тел, обманывая себя, что она лишь спит. Крестесец не перерезал ей горло… Он не мог. Она выплывет ко мне из моря Сия, я залечу ее раны и буду ухаживать за ней, пока она не поправится.
Дочь так и не появилась, и я колотил по земле. Я мазал лицо грязью и проклинал Лат. Я кричал, что никогда больше не поверю в нее, что буду всю жизнь проклинать ее имя.
Потом я молился, чтобы она послала Мелоди ко мне. Послала ко мне мою дорогую Мелоди, чтобы я мог закопать ее святилище. Но и тогда Лат не ответила на мои молитвы. Что она за богиня? Какой бог станет отбирать и отбирать у тех, кто отдает и отдает?
И я отдавал. Я омывал тела, копал могилы. И хотя у меня не было ткани на саваны, я заворачивал тела – в листья из леса. И ждал, когда Лат дарует мне единственную мелочь – безжизненное тело Мелоди.
Почему я жив, когда она мертва? Зачем Ахрийя проклял меня жизнью? Зачем поместил подо мной обрывок паруса, замедливший мое падение так, что я мягко приземлился в море? Такая жизнь, без сомнения, была его темным деянием.
Каждое утро на берег выносило новые тела. Я был уверен, что похоронил уже всю Костани, но тело Мелоди так и не появилось. Просто увидеть ее лицо, даже разложившееся и полусъеденное, было бы большей милостью, чем Лат когда-либо оказывала мне. Но даже это оказалось для нее слишком много.
У ночного костра в своей хижине я тысячу и один раз видел, как гаснут глаза Мелоди. Тысячу и один раз Михей Железный пронзал ее горло. Так что, даже когда вокруг рыскали шакалы и лисы, я хоронил тела. Если я и спал, то только в те минуты, когда рыл глубокую яму руками, которые так распухли, что я их почти не чувствовал. Всякий раз, отдыхая чуть дольше, я видел, как холодеют глаза Мелоди. Видел кровь, текущую из ее рта, и безумную улыбку Михея Железного.
Меня никто не беспокоил, поскольку никого там не было. Пока к берегу не прискакал всадник. На нем были толстый синий кафтан, бордовый кожаный жилет со штанами и тюрбан, намотанный на меховую забадарскую шапку. Он посмотрел, как я хороню тела, и ускакал.
На следующий день приехали другие. Три всадника и три всадницы. Они смотрели на меня, горделиво сидя на лошадях. Я молился, чтобы они убили меня, но они здесь были не для этого. Я не обладал ничем ценным, а забадары не убивают ради удовольствия.
А на следующий день к берегу прискакала орда. Всадники и всадницы заполнили все побережье. Я протестовал, когда они начали таскать тела, мыть их и копать могилы. Это была моя святая обязанность, не их. Я кричал и проклинал их, но они не обращали на меня внимания и продолжали это делать. Если они совершали ошибку, я махал кулаком и поправлял их. Они слушали и в конце концов делали все правильно. В тот день мы закопали сотни святилищ, но только не Мелоди.
Закончив, я вернулся в свою хижину из веток и листьев и разжег огонь. Не осталось тел, чтобы отвлечь меня от мертвых глаз Мелоди. Я рыдал так громко, что забадары, должно быть, смеялись над старым чокнутым плаксой. Слишком слабым, чтобы защитить своих любимых. Не заслуживавшим права дышать.
Я заметил, что она смотрит на меня – девушка с рыжими волосами и добрыми глазами. Я видел ее раньше, когда она руководила забадарами. Она подошла к костру и опустилась на колени у моих ног.
– Работа закончена, – сказала она. – Тебе нельзя здесь оставаться. Это небезопасно.
Я потер глаза, чтобы осушить слезы. Не ее милосердие мне требовалось, а Лат.
– Я не могу уйти.
Она взяла мои распухшие руки в свои.
– Ты кого-то ждешь?
Наверное, я казался безумцем, ждавшим мертвеца.
– Я оставлю здесь несколько человек, чтобы хоронить тела, которые вынесет на берег, – сказала девушка. – Их похоронят с честью, обещаю.
Я покачал головой.
– Нет, я должен делать это сам. Это последнее, что я должен сделать перед смертью.
– И почему же ты умрешь?
У нее и правда были самые добрые глаза. Самый мягкий голос. Как у матери, утешающей ребенка.
Я смотрел в огонь и видел, как Михей Железный смеется, проткнув мечом горло Мелоди.
– Я убью его! – воскликнул я.
Девушка села рядом со мной. Должно быть, я ужасно вонял. Я омыл множество тел, но сам ни разу не мылся. На мне до сих пор была одежда, в которой я проснулся в Костани. Но она как будто не замечала этого.
– Как тебя зовут? – спросила она.
– Ке… ва. – Мне был ненавистен звук собственного имени.
– Я знала человека, которого звали так же. Отец часто рассказывал о нем. Великий воин.
– Я не таков. Я не заслуживаю делить с ним одно имя.
Она покачала головой. В глазах показались слезы.
– Я не согласна. Один забадар рассказал о человеке, вытаскивающем тела из моря и хоронящем их как подобает. Я не поверила. Но потом и другие рассказали мне о тебе, и я решила посмотреть сама. Понимаешь ты или нет, но ты сделал великое дело. – Она вытерла слезы. – Ты заслуживаешь лучшего.
– Нет, я позволил городу пасть. Позволил своей дочери умереть. Если бы только я был сильнее… Если бы был так же силен, как раньше… Я бы отправил их всех в ад!
Девушка обнимала меня, пока я рыдал. Как она могла выносить этот запах?
Она тронула мою рану на плече, и на ее пальцах остался кровавый гной.