– Патриарх Лазарь. – Я поцеловал его руку, как подобает доброму сыну. – Вы оказали мне честь Ангельской песней. Простите, что не смог сдержаться.
– Что может быть милее Архангелу, чем мягкое, кровоточащее сердце верующего? Разве Архангел не плачет над человечеством?
Я смотрел на богомерзкого золотого павлина с рубиновыми глазами. Как жаль, что я не успел переплавить его. В отличие от гимнов хора, парамейские стихи на стенах вовсе не были святыми.
– Прости меня за этот зал. Мне не хватило времени очистить его от лжи и идолов.
– Не тебе просить у меня прощения, Михей Железный. – Патриарх поморщился, опускаясь на колени, но остановил меня, когда я попытался помочь. Встав на одно колено, он поднял голову и сказал: – Перед лицом ангелов и людей я прошу у тебя прощения.
Я покачал головой. В глазах до сих пор стояли слезы.
– Как может пастырь просить прощения у агнца?
– Потому что я усомнился в тебе. – Настала очередь патриарха плакать. – Я не верил, что ты возьмешь этот город и очистишь его от скверны.
Я помог ему подняться на ноги.
– Это сделали ангелы. Я был всего лишь их орудием.
Его слезы уже высохли. Патриарх улыбнулся:
– Как и все мы.
Рука об руку, словно апостолы тысячу лет назад, мы поднялись по ступеням Ангельского холма. Совсем недавно я приказал паладинам убрать из храма богохульство и ложь. Я открыл двойные двери и вместе с патриархом вошел в самое святое место этосианской веры.
Парамейскую вязь закрасили крестеским пурпуром. Сквозь витражи лились красные, зеленые и золотые лучи. Латиане молились на полу, так что нам придется установить скамьи. Сегодня Ангельский холм был пуст и готов к наполнению святыми реликвиями и гимнами. Но я предоставил это патриарху.
Я помог ему опуститься на колени. Он прижал голову к полу и поклонился. Я сделал то же самое. Мы целовали холодный камень и молились.
Хотя языком произносил другие слова, в сердце я молился за Ашеру. Я умолял Архангела вернуть ее. Вместе мы совершили великое благо, вернув Костани, и могли бы совершить еще больше, но я ничего не слышал от Айкарда с тех пор, как поручил ему найти ее.
– Отведи меня в склепы, – сказал патриарх дрожащим от пыла голосом. Его глаза были глазами мальчишки, узревшего славу Архангела. – Я должен увидеть наши святыни.
– Склепы пусты. Реликвий нет. Мы не знаем, куда их унесли.
– Значит, наши испытания не окончились. – Губы патриарха дрожали. Голос стал хриплым. – Мы не можем считать, что вернули себе это место, пока реликвии не окажутся там, где им следует находиться.
– Даже если мне придется срыть этот безбожный горный город, который они называют Зелтурией, я верну наши реликвии.
Патриарх взял меня за руку.
– Ты воистину воин, прошедший обряд в тяжелой воде Священного моря. Если ты поведешь наши армии, я верю, что увижу Слезу Архангела, прежде чем умру.
От Зелтурии нас отделяли семьсот миль кишащей латианами земли, а патриарх был стар. И все же я верил, что однажды завоюю эту землю, найду Слезу Архангела и заставлю его и всех этосиан гордиться. Отец рассказывал мне перед сном о чудесах Слезы, и я мечтал подержать ее в руках. Отвоевав Костани, я надеялся, что она ждет меня в склепах, пульсируя белым светом. Но, кажется, моя мечта лежала дальше на Востоке.
– Я посижу и помолюсь в тишине, если ты не возражаешь, – сказал патриарх.
Пока он молился у пустого алтаря, я спустился в склепы. Книги и свитки усеивали пол и полки. Большинство были написаны странными парамейскими буквами с завитками и росчерками. Почему паладины не сожгли это богохульство?
Может, и хорошо, что не сожгли. Беррин сможет поискать в них указания на местонахождение Слезы Архангела. В них могут оказаться и другие полезные сведения. Есть смысл бродить в этой нечестивой грязи, чтобы обрести знания о нашем враге. Я давным-давно понял, что знания выигрывают войны – так же, как и сталь.
Раздался шелест бумаги. Позади меня. Я посветил фонарем и увидел движение ноги за полкой.
– Патриарх Лазарь?
Ответа не было, раздался лишь шорох шагов. Я был без оружия и светил фонарем своей единственной рукой.
Я подкрался туда, где увидел ногу. Ничего. Может, мне показалось. Но я больше не пил травяные чаи Джауза…
Смех. Милый детский смех. Я узнал его и рванул к полке, от которой он доносился. Ничего, лишь книги и свитки.
– Все хорошо?
Я ахнул, услышав голос патриарха, и едва не выронил фонарь.
– Все… хорошо. Просто немного нервничаю…
Он посмотрел на книги и свитки.
– Большая библиотека.
Взяв пыльную книгу, он открыл ее и прочел несколько парамейских слов.
– Ты можешь читать на этом нечестивом языке? – спросил я.
– Нет нечестивых языков, Михей. Все могут распространять Ангельскую песнь. Однажды люди будут петь хвалу Архангелу и на парамейском. Может быть, именно ты позаботишься об этом.
Патриарх был на полпути вверх по лестнице, когда я окликнул его:
– Может… может ли демон осквернить такое святое место, как это?
Патриарх Лазарь поскреб подбородок и кивнул. В его глазах что-то блеснуло.
– А разве они не делали это три сотни лет?
Мы вернулись в Небесный дворец. Я отвел патриарха за руку в подземелье.
– Должен предупредить, – сказал я, спускаясь по спиральной лестнице, – запах с непривычки просто невыносимый.
– Мой отец был гробовщиком. Каких только запахов мне не приходилось выносить.
Мой фонарь освещал узников, скрючившихся в собственных испражнениях, тараканы глодали их голени, а вши копошились в волосах. Они окликали нас, молили о чем-то на сирмянском. Один или двое даже крикнули «помогите!» с сильным акцентом. Мне не хотелось, чтобы патриарх проходил через этот кошмар, но мы поместили шаха в изолированную камеру в самом конце.
Шах стоял на ногах. Он выглядел лучше, чем остальные, поскольку мы давали ему больше еды и воды для мытья, чтобы он не заболел. Это было меньшее, что я мог сделать для императора, имевшего все права решить судьбу шаха.
Патриарх Лазарь сказал шаху несколько слов на сирмянском. Человек многих талантов, несомненно. На скольких языках он говорит?
Мои глаза едва не вылезли из орбит, когда шах пробормотал что-то в ответ. Он впервые раскрыл рот, с тех пор как я взял Костани.
– Что ты сказал? Что он ответил?
Патриарх не ответил мне и продолжил разговор с шахом. Я настолько неважен? Шах держался стоически, в глазах не было ни намека на эмоции.
Наконец патриарх сказал:
– Не удивляйся, Михей. Он говорил со мной лишь потому, что мы уже встречались.
– Когда?
– Больше десяти лет назад на переговорах в Растергане. Я просто спросил, помнит ли он меня, и он подтвердил это. Мы немного поговорили о том дне, освежили наши воспоминания. Больше ничего.
Я помахал фонарем перед лицом шаха. Он моргнул, лицо было расслабленным и спокойным.
– Я перерезал его семью, словно скот, и он не сказал ни слова. А теперь вдруг ударился с тобой в воспоминания?
Патриарх взял меня за руку и отвел в сторону.
– Кстати, об этом… Михей, ты должен умерить свой священный пыл. Возможно, ты завоюешь еще много стран на Востоке, но с семьями так поступать ты больше не должен.
Сейчас он вел себя в точности как мой отец.
– Ты когда-нибудь завоевывал город? Правил страной? Ничего из этого не получится без крови и страха.
Патриарх положил руки мне на плечи, в нос ударила гнилостная вонь подземелья.
– Я здесь не для того, чтобы учить тебя. Без сомнения, ты лучше понимаешь в этих делах. Но что случится, если, не дай Архангел, в их руки попадет семья императора? Думаешь, история забудет твой поступок? Дом Селуков правит тремя великими царствами, и ты сделал их всех своими смертельными врагами до конца времен.
– Я обещал каждому паладину вотчину на Востоке, а Селуки считают всю землю отсюда и до Пустошей своей. Они называли себя завоевателями – до тех пор, пока не встретили меня.
Я расстался с патриархом и выбежал из подземелья. Сколько этосиан убиты или порабощены псами из семьи Селуков? Сколько вдов и сирот проливали слезы? И вместо похвалы я получил укоры? Я бы тысячу раз убил эту семью, чтобы отомстить за каждого погибшего этосианина. Я должен был пощадить их лишь за то, что в них текла царская кровь? То, что одни считаются выше других по крови, богатству или положению, и есть корень несправедливости.
Вернувшись в тронный зал, я съел недозрелую кислую фигу. Считается, что они успокаивают кровь, и мой гнев действительно поутих. Выговор патриарха расстроил меня, и я повел себя как ребенок. Он обезоружил меня Ангельскими песнями и относился ко мне как к нижестоящему, каковым и является агнец по отношению к своему пастырю. Но я предпочитал резать агнцев, а не быть одним из них.
Я навестил патриарха в отведенных ему покоях – простой, хотя и большой, комнате в Небесном дворце. Несколько хористов распевали гимны, пока он трапезничал. Увидев меня, патриарх поднялся и вытер рот тканью.
– Прости меня, Михей. Я не знал, что ты придешь.
– Прошу, не беспокойся, – ответил я. – Я лишь хотел узнать, все ли благополучно.
Хористов было шестеро, трое юношей и три девушки. Меня поразила светлая кожа невысокой (едва пять футов) девушки в центре. Словно сквозь нее проходил ангельский свет. Я поспешно отвел глаза, когда она заметила мой взгляд.
– Ты можешь счесть меня тщеславным, – сказал патриарх Лазарь, когда я сел за стол, – за то, что ем под пение этих ангелочков. По правде говоря, я не только патриарх, но и регент. Мы репетируем.
– Как святые слова могут быть тщеславными?
– Вполне могут, если произносить их неискренне. У многих священников сердца тверже стали. Одного такого ты сжег, помнишь?
Я знал, что когда-нибудь эта тема всплывет.
– Ты говоришь, что епископ Иоаннес не был истинно верующим?
Патриарх вынул из рыбы кости.
– Не могу судить о его сердце, но его поступки были лицемерными. Он присваивал десятину. Только представь: святой человек собирает земные сокровища. Такое в истории уже бывало, но я надеялся, что такого не случится прямо у меня под носом. И, подумать только, Иоаннес считал, что его назначат патриархом вместо меня, когда к власти придет император Иосиас. – Он прожевал рыбу и проглотил. – Ты избавил меня от серьезной проблемы. Еще один повод поблагодарить тебя.